- Будь спок, генерал! - Краб завел мотор. - Садись, Серый.
Мальчуган не заставил себя упрашивать, тут же забрался на кожаное сиденье. Вараев со Стасом поспешили к своим "жигулям". Дело было сделано, тонкий лед под ногами трещал и прогибался, однако еще держал.
* * *
Достучаться до Виталика в этот поздний час оказалось даже проще, чем днем. У бомжей - свой распорядок дня, свое время для сна.
- Вот! - Серега кивнул выбравшемуся на поверхность Виталику на "феррари". - Ты ведь машину хотел - забирай. Дня три-четыре, а может, и больше - ее не хватятся.
- Шутишь? - Виталик потер чумазыми руками чумазые щеки, при этом грязь с ладоней перешла на лицо, а с лица на ладони. Нормальный обмен веществ. Еще один миниатюрный круговорот в природе.
- Никаких шуток, зови своего водилу, бери попутчиков, и езжайте.
- Ну ты даешь!
- А как ты хотел? Машина пока не в угоне, но рано или поздно ее хватятся. Так что будет лучше, если вы поспешите.
Виталик озадаченно поскреб в затылке, и видно было, что он в полной ошарашке.
- Смотри, если передумал насчет юга, мы ее в речку столкнем, - ехидно добавил Мишаня. - Я бы так и сделал, да Серый для тебя чего-то суетится.
- Значит, правда, не нужно? - Серега ощутил разочарование.
- Почему же… Нужно, конечно. Просто ты так напал…
- Только скорее решай: либо да, либо нет.
- Ничего себе - выбор! Прямо вот так с бухты-барахты и ехать?
- А что тебя держит?
- Ну… У меня ведь тут, типа, хозяйство, шмотки, то-се…
- Ага, корова дойная, пара коз, избушка! - подхватил Краб. - Чего ты лепишь-то? Хозяин, в натуре!.. Садись и езжай! Вот оно твое сегодняшнее хозяйство: магнитола японская, кондишн, бензобак полный. Или в канализации париться лучше?
- Не то, чтобы лучше, но как-то безопаснее… - Виталик переступил с ноги на ногу. Видно было, что он колеблется. - Во, блин, палево-то! Искушаете!
- А ты не дрейфь! - подбодрил Мишаня. - Терять-то, один фиг, нечего.
- Да уж… - Виталик хлюпнул носом, выдув небольшой пузырь, стеснительно подтерся рукавом. - Чья тачка-то?
- Козла одного. У него сегодня большие неприятности, так что про машину он несколько дней не вспомнит.
- Вон оно как…
- Давай, не телись! Нам спатеньки пора.
- Значит, дня три-четыре у нас есть? - Виталик что-то про себя прикидывал.
- Если выберетесь за пределы области, скорее всего, больше будет, - сказал Мишаня. - А на Кавказе еще и толкнете какому-нибудь толстосуму. На бабло хибару купите. Там с этими делами проще.
- Ты же море хотел! - снова вступил в разговор Серега. - Вот и будет вам море. И горы будут, и солнце с песком.
- Ну, перцы!.. Как же вы меня рвете-то! Прямо на части… - Виталик в волнении качнулся туда-сюда и вдруг энергично заколотил ногой по люку. - Кранчик! Давай сюда Толяна с Надькой! И шмотки выволакивай!
Блажил он сипло и не сказать, что по-шаляпински, однако народец подземный услышал. Полезли шустро, как тараканы, - видно, к облавам да прочим катаклизмам народец был приучен.
- На юг едем! - заблажил Виталик. - К морю, блин, синему!
Больше всего Серегу удивило послушание бездомных компаньонов. А может, кочевая жизнь сделала их привычными к переездам. Когда нет дома, не так уж сложно сорваться с места. Для Виталика дом был там, в парке, но из парка его турнул Бош. Прочая же братия головы свои нагружать и вовсе не спешила. Лишние мысли - они, как известно, тоже обременяют. А тут - вылез под небушко, прыгнул в красавицу на четырех колесах - и снова спи. Да еще под музыку какого-нибудь Вивальди или Тамарочку Гвердцетели.
Не успели они глазом моргнуть, как в "итальянца" набилось человек шесть или семь. Толян - тот самый водитель-таксист привычно уселся за руль, живо разобрался с вытянутыми наружу проводками.
- Куда едем? - с готовностью вопросил он.
- Сказано же: к морю! - Виталик с беспокойством оглянулся на Серегу. - А где оно море-то? В какой хоть стороне?
- Найдете, - улыбнулся Сергей.
- Найдем, командир! - браво подтвердил Толян. - Море - не иголка, не потеряется.
- Здорово не гоните, - попросил Серега. - И осторожней там. Удачи, в общем!
- Серый! - забравшийся в машину Виталик только сейчас сообразил, что расстается с Серегой навсегда. То есть можно было, конечно, обманывать себя, успокаивать разными байками о скором возвращении, но все это было бы чистой туфтой. Даже перелетные птицы теряют в дороге треть своего состава, - бомжевское племя скользит по времени и пространству, как морковка по германской тёрке.
- Серый! - вновь повторил Виталик, и голос у него дрогнул. Серега подошел ближе, схватил протянутую пятерню.
- Помнишь, как шмонал тебя давным-давно? Еще в парке?
- Ну так!
- А потом ты приемник старый приволок. И сушек - целый кулек.
- Помню, конечно.
- Так ты это… Не поминай нас лихом, если что, - глаза у Виталика подозрительно блеснули. - И Гере с Антошей приветы передавай!
- Обязательно передам.
Виталик буркнул нечленораздельное, и в горле у него клокотнуло. Приняв это за команду отправления, Толян ударил по газам. Сонная и тощая Надька, должно быть, та самая сестра милосердия, энергично запорхала через заднее стекло ладошками, к ней присоединился эпилептик Кранчик. Другие тоже замахали руками, кто-то даже по-разбойничьи свистнул. Машина резво тронулась по черной улице.
- А ты молоток! - похвалил Краб. - Все сообразил, как надо. И про номера, и про Кентукки. Если Вараев ему нос на сторону поправил, про машину свою он не скоро вспомнит.
- Не скоро, - уныло согласился Сергей.
- А с такими номерами этих красавцев фиг кто остановит. Еще и честь отдавать будут.
- Только бы они из города вырвались, - пробормотал Серега.
- Не переживай, вырвутся.
- И надо было им денег дать, что ли. Хотя бы на первое время.
- А кто тебе сказал, что у них денег нет? Там в барсетке бренчало кое-что.
- Барсетка Кентукки?
- Ага, на заднем сиденье. Документы я от греха подальше забрал, а лопатник оставил… - Мишаня ухмыльнулся. - Я же говорю: лох - этот твой Кентукки. Возомнил себя пугалом небесным, решил, что никто уже не позарится на его имущество.
- И поделом ему.
- Поделом-то поделом, только все равно не доедут они до моря, - вздохнул Мишаня. - Больно уж развеселая компания.
- Доедут! - пожелал Серега. - Должны доехать…
ЭПИЛОГ
Что там они смотрели вчера?
Ну да, отчим дядя Витя в очередной раз поставил "Осенний марафон" - странную и славную кинокартину. Словно почувствовал Серегин настрой. То есть тоже вроде комедия, но ведь какая грустная! Серега смотрел на экран и вместо артиста Басилашвили видел почему-то отца. Может, из-за голоса и похожих интонаций? Прямо наваждение какое-то! Артист смеялся, говорил, двигался, а в итоге получалось что-то вроде свидания с папкой. Ленка уже вовсю зевала, а Серега смотрел и смотрел. Потому что было весело и грустно. Потому что отца ему очень не хватало. И сидящая рядом мама тоже что-то такое почувствовала. Одной рукой обнимала Серегу, а другой часто проводила по щекам. И это тоже было странным, почти нелепым - потому слезы сбегали прямиком на ее улыбку. То самое, что зовется смехом сквозь слезы.
Когда-то Серега подобного смешения не понимал, теперь же знал: обычно так и бывает. Сперва нахохочешься, потом начинаешь тихо звереть, а к вечеру становится жалко всех и запросто можно разреветься. Почему? Да потому что вся жизнь такая - пестрая и сумбурная. Потому что друзья и враги всегда где-то на одной парте-лавочке. И ничего из себя не вырежешь, не выкинешь - все равно как слова из песни. Поскольку все - свое, кровное. И даже рука - пусть самая левая - тоже твоя, и головенка стриженная, тупая, шишковатая - не какого-нибудь баклана из общаги напротив, а своя родная.
Возможно, благодаря посмотренному накануне фильму Серега проснулся раньше обычного. Его сразу потянуло к окну - не к серой предрассветной хмари, не к утреннему холодку - к горизонту. Лесов в городе, конечно, не увидишь, но при некотором воображении выглядывающие из-за двухэтажного корпуса посадки можно было представить как лес. То есть для Сереги это и было его маленьким горизонтом - впадинка между домами, джунгли из снов, его далекое далеко. Но главное, что сегодня он в самом деле проснулся рано - настолько рано, что впервые увидел восход. Куцая гривка кустарника озолотилась солнцем, и Серега изумленно привстал на цыпочках. Страшно захотелось распахнуть рамы. Чтобы хоть таким образом увеличить крошечный отрезок горизонта. Именно оттуда - из этой впадинки между шестнадцатиэтажками - розовым грибком прямо на глазах начинало прорастать светило. Румяное, еще не слепящее, честное, оно завораживало, как титры к еще не начавшемуся фильму. Это позже белый спектр ударит по глазам, зальет всю палитру, а сейчас, багровое, почти кровавое солнце откровенно предупреждало Серегу, что жизнь скоротечна и нелегка, что шрамов с войнами в ней будет еще ого-го сколько! А посему… Не проспи свое время, Сергей Батькович! Делай, что должно, а там уж как рассудит судьба…
Стас и бывший альпинист Володя подъехали на своей "шестерке" ровно в пять. Серега был к этому времени готов и не задержал их ни на минуту. А уже в половину шестого они стояли близ знакомой больничной оградки.
- Второй этаж? - Володя оценивающим взглядом прошелся по окнам. - Это хорошо. На вторых - решеток не ставят.
- И хорошо, что не со стороны фасада, - добавил Стас, - никто не увидит.
- Это точно… Какой там номер палаты?
- Кажется, двенадцатая… Точно, двенадцатая! - Серега еще раз припомнил расположение коридоров. - Стало быть, третье окно слева.
- От угла недалеко, это славно, - одобрил Володя. - И карниз кирпичный, чуть ли не в ладошку шириной. Проспект, короче.
- Сумеете?
- А чего не суметь? Сумеем.
- Даже не сумлевайся! - Стас подмигнул Сергею. - Он у нас, знаешь, на какие скалы ползал! Аж с отрицательным углом! Считай, по потолку передвигался. Как муха. И на одной руке раз десять подтянется.
- А ты и завидуешь, - хмыкнул Володя.
- Конечно, завидую. Я - вон какой бычара, а на одной руке ни разу не подтянусь.
- Ну… Сам знаешь, рожденный бороться, подтягиваться не обязан, - Володя взглянул на Сергея. - Интересный ты парень, Сергунь. Второй раз меня в непонятное втравливаешь. Сначала с дельтапланом умыл, теперь вот киднеппинг затеваешь.
- Я же это… Объяснял уже.
- Да ладно, не переживай… Своей-то крале все внятно растолковал? А то я зайду, она визг поднимет.
Сергей в волнении сглотнул.
- Не поднимет. Мы же договорились с ней. Железно.
- А медсестры, соседи?
- Соседей у нее нет, отец отдельную палату выбил. А медсестры больных будят на процедуры только в шесть. Ставят уколы и потом около часа не трогают. Короче, Ева обещала ждать. Вы только стукнете по стеклу легонечко, она и откроет.
- Все верно… Дерни за веревочку, дверь и откроется, - задумчиво пробормотал Володя. - Точно по формуле… Ладно, страхуйте меня, если что.
- Не боись, подстелем рогожки.
Выбравшись из машины, Володя сунул моток с тросом за пояс, туда же заткнул свернутую рулоном лётную люльку.
- Засекайте время, добры молодцы! - он прогулочным шагом двинулся к больнице. Стоящую на пути полутораметровую оградку перемахнул, не задерживаясь. Легкий, пружинисто-сильный, он приближался к зданию клиники, точно пловец, идущий к воде.
- А вдруг сорвется? - Серега до боли стиснул левую кисть правой.
- Типун тебе на язык! - Стас тоже внимательно следил за Володей. - Не сорвется. Высота для него плевая. Вот как он Еву будет спускать - это вопрос.
Но вопрос разрешился на удивление просто. Настолько просто, что подобно Стасу Сергей ощутил невольную зависть. Мастер спорта демонстрировал им свое мастерство - только и всего. Короткого изучения стены хватило Володе, чтобы просчитать все свои движения. Цепляясь за кирпичи, выбоины и лепнину, он даже не взобрался, а почти взбежал до второго этажа - все равно как обезьянка на пальму. Подтянувшись на карнизе, заглянул в окно и только потом едва слышно стукнул. За стеклом тотчас появилась бледная тень. Ева действительно их ждала. Даже не в больничном халатике, а в сером спортивном костюме.
Все дальнейшее заняло у Володи не более минуты. Окно отворилось, и, запрыгнув в палату, бывший альпинист живо упаковал девочку в лётную люльку, для надежности обвязал тросом крест на крест. После этого помог Еве выбраться наружу, жестами изобразил, что надо делать. Впрочем, что-либо делать Еве и не понадобилось. Плавно стравливая трос, Володя спустил ее вниз, точно на лифте, следом сбросил и весь моток. Сергей со Стасом поспешили к девочке, Володя же тем временем преспокойно выбрался на карниз, прикрыл фрамугу и тем же путем вернулся на землю.
- А я не верила! - увидев Сергея, всхлипнула Ева. По щекам у нее струились слезы, глаза сияли. - Ты говорил, что увезете, а я ждала и до последней минуты не верила…
- Так это… Я сразу говорил, что ты пессимистка, - Серега подошел к ней и неожиданно понял, что говорить ему тоже трудно. - Ты это… Не реви только, хорошо?
Он шагнул ближе, и девочка, качнувшись к нему, порывисто обняла. Так ребенок обнимает вернувшуюся с работы маму. У Сереги защипало в глазах.
- Ну, начинается… - недовольно протянул за спиной Володя. - Прямо кино индийское.
- Да ладно тебе, - буркнул Стас. - Не видишь, люди сто лет не виделись.
- Ага, сто лет одиночества, помню… Только ведь часики тикают!
- Пусть себе тикают.
- Мне-то что? Только если ты и с Лидочкой так начнешь ворковать, за город мы точно не выберемся.
Серега переместил слегка голову, и теперь жаркая мокрая щека Евы прижималась к его щеке. И вся она была здесь - худенькая, измученная, в плотном кольце его рук.
- Все, голубки! Надо и меру знать, - позвал их Володя. - Народ через окна станет смотреть, кто-нибудь тревожную кнопку нажмет.
- И друзья ваши на вокзале уже ждут, - Стас мягко опустил ладонь на Серегино плечо. - Пора, братцы-кролики…
На этот раз к горушке они ехали тремя машинами. Паша со своими асами - на первой, Володя с Антоном, Герой и Тарасиком - на второй, Стас же вез на джиге свою ненаглядную Лидочку и Серегу с Евой. На всех трех автомобилях подобием крылатых ракет грозно топорщились упакованные в рулоны аппараты. Один вполне профессиональный и два учебно-тренировочных.
Впрочем, уже на вокзале Серегу с Тарасиком официально предупредили, что летать они не будут ни под каким соусом. Исключительно - помогать затаскивать дельтапланы на вершину. Это было наказанием за прошлое, но оба восприняли его как билет в будущее. Паша этого не понимал, но Серега был ему жутко благодарен. Потому что осуществил то, что хотел, - привез на полеты Геру с Евой. Может, Антону это было не столь уж и нужно, но этих двоих Серега был твердо намерен спасать. От алкоголя, от наркоты, от чертовой фрустрации - так, кажется, говорила тогда Ева. Душевная пустота, когда ничего ни тут и ни там, когда вместо гравитации - полный вакуум. Конечно, и небо в некотором смысле пустота, но вот именно в некотором, потому что небо - это высота и ветер, потому что это прощение всему и вся, потому что это счастливое сумасшествие! А если даже и пустота, то подобное лечат подобным. Про гомеопатию Серега тоже был наслышан. И не сомневался, что упрямого Пашу они как-нибудь убедят и уломают. Пусть не сегодня-завтра, но однажды он непременно сдастся. Да и что ему еще остается! Он ведь тоже из племени сумасшедших, значит, понимает, что, спасая человека, спасаешь мир, а спасая мир, спасаешь себя. Конечно, тоже эгоизм, но ведь не самый подлый, не чернуха, не трэш. И если кому не нравится, то пусть сидит себе в четырех стенах, пусть живет в них чинно и правильно, блюдя себя, без нарушений правил дорожного движения, без ругательных слов и болезненных синяков. Только как же тогда быть с человеком? Тем самым, которого надо спасать? Ведь без него, бедолаги, рухнет весь мир, а с ним, как знать, могут обрушиться и ваши злосчастные стены…
Серега обнимал Еву и ни о чем таком, конечно, не думал. То есть думалось как-то само собой. Само, наверное, и делалось. Хотя… Впереди маячила стриженная макушка, один взгляд на которую навевал покой. А ведь по этой самой макушке шваркнула сброшенная Сэмом штукатурка. Еще совсем недавно. И все снова мешалось в пеструю непонятную кучу. Потому что не было бы штукатурки, не было бы и Серегиной больницы. Тогда не пришел бы к нему Стас и не встретил свою Лидочку. И Ева не взяла бы Серегу за руку, а Гера мог бы и не напиться. Конечно, дельтаплан Кареева счастливо бы уцелел, но и волшебные полеты наверняка бы не состоялись, как не состоялось бы знакомство с Пашей, Володей и Фимой Бараевым.
Впору было удивляться, потому что все - буквально все! - могло остаться там, за узенькой полоской горизонта. Возможно, зыбкая эта полоска скрывала что-то от них и сейчас. Потому и ехали они к ней - мчались во весь дух на двенадцати колесах. Шаром Монгольфье - тем самым, о котором рассказывал учитель Федюня, - солнце всплывало выше и выше. Оно напоминало пловца, рвущегося за глотком воздуха. Целебный кислород обещал силы и энергию, обещал свет и тепло.
Чувствуя на щеке дыхание Евы, Сергей следил за всплывающим светилом и мысленно умолял его не спешить. Но время все равно спешило и никого в целом мире не слушало. Потому что знало про горизонт нечто такое, о чем не знали и не догадывались простые смертные. Знание жгло, подталкивало, и топтаться на месте время не желало. Наверное, оно этого и не умело.
Екатеринбург, 2009