Сидя вполоборота, Серега смотрел на красавицу Анжелку и лениво слушал, как бурлит и пенится под сводами класса океан великого и могучего языка - вроде бы русского и вроде бы не совсем. На стенах висели портреты путешественников, ученых, писателей, короче, всех вперемешку. Великие смотрели на галдящих ребят и молча радовались тому, что жить в эту пору прекрасную им уже, верняк, не придется.
Привстав со стула, Верка лупила сидящего впереди Васену стопкой учебников. На нее пялились, потому что при каждом замахе оголялся пуп с золотым колечком. Этим проколотым пупком Верка еще в прошлом году изумила сверстников, а теперь к колечку еще и пару булавок добавила. Короче, полная красота! Пользуясь моментом, Рафик что-то сыпал красавице под задницу - то ли кнопки, то ли какой-то краситель. Светка Полетаева аккуратно накручивала на палец свои разноцветные пряди и широко зевала. Сидящая рядом с ней Танька покачивала плечиком с пестрым тату, косилась в сторону буянов и интеллигентно хихикала. Только Анжелка оставалась на высоте. По крайней мере, по мнению Сереги. Она невозмутимо подрисовывала губы и глядела в "свет мой зеркальце", точно в телевизор, демонстрирующий очередной сериал.
Серега повернул голову. Пейзаж слева мало чем отличался от пейзажа справа. Все та же тупая развлекуха. Как всегда. Скрутив лист трубкой, Вадим целил в Тараса Кареева, и Тарасик неловко заламывал худые руки, пытаясь прикрыть от жеваных пуль свой гениальный затылок. Главное же действо творилось, как и положено, на авансцене. Перед классной доской, точно на фоне кулис, Шама, никогда не слышавший про Отелло успешно справлялся с ролью ревнивца. Проще говоря, продолжал тузить и душить Маратика. Марат хрипел и ругался, а бедный Федюня, метался туда-сюда, силясь унять бурю. Ничего, конечно, у него не получалось. Как все интеллигенты в третьем поколении, он напрочь забыл о своих корнях, веруя в силу пряника и абсолютно не понимая прелести кнута. Серега его искренне жалел. Он-то о мире знал раз в сто или тысячу меньше учителя, однако не сомневался, что Федюня - устаревший продукт своей эпохи - что-то вроде зуба мудрости. Конечно, говорил историк грамотно - почти так же, как Сэм, но разницу ощущали все. Один мог разговаривать разве что с забором, второй запросто разжигал мини-революции, провоцировал дуэли и стравливал народы. Впрочем, ничего иного от школы Серега не ждал. Да и что страшного в том, если ученики малость подушат друг друга, немного порычат, походят на головах? В конце концов, звонок будет все так же трескуч, потолки не обвалятся, школа устоит и выдержит. Для чего еще ее строили, как не для ора в миллион децибел, варварских нашествий и рыцарских ристалищ?
Вернувшись взглядом к Анжелке, Серега мечтательно улыбнулся. Дирижабль, на который он мысленно ее усадил, уже трещал по швам и полыхал пламенем. Парашютов, конечно, не было, Анжелка плакала, и по бархатным ее щечкам текла тушь. Обреченная на гибель красавица смотрелась в зеркальце и рыдала еще более безутешно. Последний из уцелевших пилотов (им, разумеется, был Серега) мужественно разгонял винт. Голыми кровоточащими руками. Винт со скрипом набирал обороты, Серега хрипел, дирижабль тащился едва-едва. Но надо было дотянуть самую малость - до речки, до стога сена - короче, чего-нибудь спасительного. Серега знал, что дотянет. Главное, чтобы Анжелка держалась за него покрепче. А уж тогда… Тогда даже фиг с ней - с речкой, можно было и разбиваться. В лепешку и в блин - только чтоб обязательно вдвоем…
Глава 5
Если говорить о пестроте и пахучести, то дети, конечно же, цветы жизни. Потому что пахнут табаком, духами, лаком для волос, коноплей и тысячей разных несуразностей. Потому что ежедневно пачкаются и красят волосы, жуют жвачку, чеснок и конфеты. Наконец, просто потому что разные от природы. Однако цветочной тишины от детишек вы не дождетесь. Как говорится, где сядешь, там и слезешь. И тот, кто не глохнет сразу, постепенно привыкает. Организм изобретает свои естественные беруши, которые приучают к мысли, что весь этот гундеж с визгом и полуматом, с почти рэповым припевоном "сам баран" - как раз и есть нормальный звуковой фон, милая сердцу зоопарковая тишина. И если школьные переменки созданы для того, чтобы клубить, то их школьная клумба традиций не нарушала, клубя и чадя вовсю - сигаретным дымом, разномастным говорком, анекдотами.
То есть три урока они честно отсидели от звонка до звонка, но к третьей перемене, самой длинной и потому особо приятной, начинало свербеть у всех поголовно. Ничего удивительного, что через черный ход народ потянулся на улицу. А точнее - на заветный пятачок у гаражей, расположенный в аккурат напротив глухой стены спортивного пристроя.
В незапамятные времена здесь красовалась спортплощадка, но гаражи, точно стая пираний, постепенно взяли ее в кольцо, а после сглодали до крохотной полянки. Именно на этом обглодыше, как у водопоя в жару, между учениками соблюдалось негласное перемирие. Недаром на изъеденной ржавыми оспинами спине большущего гаража кто-то намалевал надпись: "Куряги всех стран, соединяйтесь". Вот и соединялись "куряги" - старшаки, средний возраст и совсем мелкие пацанята.
Кучковались, само собой, отдельными муравейниками. Старшаки располагались на лобном месте около ржавого столба с баскетбольным кольцом наверху, "мидл классы", включая девчонок, топтались у гаражей, салажня пристраивалась, где придется, порой прячась совсем уж в тесных межгаражных закутках. Сэм со своей свитой забредал за гаражи редко, но ради первого сентября также соизволил явиться. Стоял он, конечно, чуть наособицу - в компании Митька и своих верных горилл - Макса и Алика. Насмешливо поглядывая на собравшихся, держал в зубах настоящую с золотым обрезом сигару - что характерно, не зажженную. Серега вообще никогда не видел его курящим, хотя покрасоваться с трубкой или дорогущими сигарами Сэм, безусловно, любил. Конечно, на имидж работал, козлик! И пиджачок английский чуть распахнул, чтобы все видели краешек кобуры и черную ребристую рукоять. Опять что-нибудь компактное и мощное - либо газовик, либо пневматика. Понятно, что народ глотал слюнки, - все знали: счастливцам и особо приближенным Сэм дает порой пострелять.
Неподалеку от Сэма расположилась крабовская шпана. Эти сидели, понятно, на корточках, смолили коноплю и табачок попроще. Тоже по-своему форсили, округляя рты, выдувая ровные фиолетовые кольца. Однако трещали языками меньше прочих, цепко приглядываясь к окружающим, изредка обмениваясь скупыми замечаниями. Миша Крабов, коренастый и коротко стриженный, сидел в центре, остальные вокруг - все равно как семейка маслят возле своего пахана. В другом месте подобное соседство мало кому бы понравилось, но здесь соблюдались свои неписанные правила. На пятачке можно было запускать ракеты, испытывать пугачи и смолить косяки, но только не драться. Даже борзых малолеток из первых-вторых классов, забегавших стрельнуть курева, отсюда особо не гнали. Напротив отечески поучали, угощая сигаретками полегче, советуя не вытягивать табачок до фильтра. Впрочем, иной раз давали и пинкаря, памятуя о том, что детям до восьми никотин в общем-то вреден…
- Фитюли подорожали, - делился рыночными новостями Кокер. - Конкретный такой скачок! Вся надежда теперь на Рафика.
- А чё Рафик-то?
- Он к родне летом мотался, конопли привез целый рюкзак. Своим обещал скидочку.
- Чур, я первый! - забил очередь Маратик. - Где он, кстати?
- В туалете, небось, оттягивается. Кому делиться-то охота!
- Куркуль, блин!
- Зато Кентукки сегодня добрый. Каждая вторая доза - бесплатно! Типа, первое сентября.
- А чего ему не быть добрым, у него прибыль стабильная. Уже на "феррари" прикатил! Сам сегодня видел.
- Какая модель?
- Вроде шестьсот двенадцатая.
- Да ты гонишь! Знаешь, сколько такая модель тянет? За миллион баксов!
- Ну, может, попроще что…
- Фига ли попроще? Купил и оттюнинговал под серебро. А чего? Ему Маринад каждый день бабло пачками таскает! А таких Маринадов у него, знаешь, сколько! Может, по сотне рыл в каждом районе.
- Скажешь тоже, - по сотне…
- Да какая, фиг, разница? Главное, цены у них конкретно подросли. Вспомните, сколько в прошлом году было и сколько сейчас.
- Цены вообще ползут. На хлеб, на бензин. Шнурки вон ругаются, пенсионеров жалеют.
- Чё ты хочешь, они везде ползут.
- Ты про пенсионеров? Ха!
- Я про все, дебил! Потому что, кризис, блин. Мировой. Так что если Рафик коноплей не поделится, предлагаю ему бойкот зафигачить.
- Кризис тут ни при чем. Это цыганский поселок подломили, потому и цены скакнули…
Цыпа, парнишка, у которого дяхан работал в ментуре, как всегда знал главные местные новости.
- Пять бульдозеров подогнали, погавкали в матюгальник и поперли в атаку. Еще бойцы из "Города без наркотиков" прикатили. Человек сорок - с цепями да колунами.
- И чё там, и чё? - тут же придвинулись к светочу знаний "куряги".
- Ничего. Снесли на фиг половину улицы и склад нашли. Коробки со шприцами, порошок, травку. Тут же все и спалили - в бочках из-под мазута.
- Почему в бочках-то?
- В них тяга хорошая. Наркота на раз сгорает.
- А хачики чего?
- Чего хачики? Кто надо, заранее смылся, а так стояли да галдели. Что они сделают-то? Сами виноваты - не делились с кем положено…
Краем уха Серега прислушивался к каналу "городских новостей", но особенно себя не грузил. В конце концов, он вены себе не колол и цыганский ширпотреб не скупал. Его команда - Гера, Антон и Тарасик - стояла чуть в стороне, беседуя о своем. У них и курил-то один Гера, другие просто болтали да шарили у себя в карманах, выуживая прошлогодние крошки. То есть, наверное, и ходить сюда особой нужды не было, а все равно зачем-то приходили. Вроде как на презентацию. Людей посмотреть, себя показать, поделиться последними байками. Серега успел рассказать о том, как ездил в Крым, как ходили в дом Волошина и слушали тамошнюю хозяйку - этакую гейшу-гидшу критического возраста. Скука, в общем-то, но картинки на стенах ему понравились. И ведь краски-то были пустяковые - обычная акварель, а все равно здорово. Этот Волошин крепко насобачился их рисовать! Книг на стеллажах тоже громоздилось немерено - аж до самого потолка. Но больше всего Серегу поразило то, что, по словам гейши-гидши, в царские времена на море вообще людей не было. То есть затерялась на берегу крохотная деревушка, и все. Никакой тебе толчеи, никакой грязи. Плюс дешевые персики, виноград, слива, прочая ботва. А еще песок высшего качества - практически весь из полудрагоценных камней: сердолика, агатов, хрусталя, бирюзы - все прямо под ногами, хоть заешься!
- А ты почему ничего не привез?
- Так это раньше было, теперь песок на бетон извели, а вместо него булыжников наворотили.
- Идиоты, блин!
- Ага, лежать, главное, неудобно - все ребра отдавишь. Поэтому все на матрасах надувных. А еще я в Лисью бухту гонял, там песок немного остался, но нудисты кругом, особо не поищешь.
- Чего, прямо голые?
- Ну да. Типа дикий пляж. Свобода, равенство, братство.
- И что, вот так просто глядеть на всех можно? - поразился Гера.
- А чего на них глядеть? - Серега спокойно пожал плечами. - Ты думаешь, там модели раздеваются? Фига! В основном такие, что сразу умереть тянет. Я даже нарочно глаза закрывал, чтоб не стошнило. А главное - песка из-за них не видно. Не кантовать же этих тюленей с места на место.
- Ну, если бы кто поприличней был, можно и покантовать…
- Да говорю же - не было никого. Сплошные тюлени! И загадили все кругом… Вот на Карадаге - другое дело! И песок уцелел, и вообще красотища! Мы с отчимом пробежались по маршруту, пофоткались. Внизу-то вавилон - кафе, рестораны, вонища. Все жрут да пьют сутками напролет, а наверху - чисто, светло, тишина. Видел, кстати, бухту, где Шаляпин с Брюсовым гуляли. А еще - бухту Барахту. Про нее даже Высоцкий пел.
- Ага, есть такой песняк.
- Там вообще много знаменитостей отдыхало. Цветаева с Мандельштамом, Грин, Бальмонт, Толстой…
- Понятное дело! Я бы тоже в таком месте отдохнул, - поделился Антон.
- Там сейчас нельзя - заповедник. Если егеря поймают, сразу штраф, - Серега постарался припомнить, о чем разговаривал отчим с одним из егерей. - Я там тоже с главным егерем побазарил, - интересные вещи от него узнал.
- Ну?
- Прикиньте, он рассказывал, что как только Карадаг стал заповедником, туда уборщиков нагнали. И чистили - аж несколько лет! Целыми баржами мусор после туристов вывозили. Даже скелеты, говорит, попадались.
- Скелеты?
- Ага. Там же скалы метров под триста-четыреста. Разбиться - раз плюнуть. И разбивались.
- Чего ж их оттуда никто не забирал?
- А ты попробуй залезь! Там такие пропасти. Про многих, наверное, и знать не знали. Пропал где-то чел, - и аллее…
- А я премию выиграл, - занозисто и невпопад встрял Тарасик. На него глянули с ехидцей. Тарасик был не совсем из их круга, но таким, как он, друзья вообще не полагаются, и приткнуться Тарасу Карееву было некуда. С одной стороны - псих, с другой - чистый ботаник. Опять же стихи втихую строчил, книги Блаватской читал, Юнга какого-то мусолил… Короче, строил из себя умного. Ну а таких строителей мало кто любит. Тем не менее парнишкой Тарасик был незлобивым, и троица друзей его терпела.
- Выиграл, значит, обмыть полагается! - брякнул Гера. - Раньше медали с премиями всегда обмывали. Так что пиво с тебя, лауреат. Два флакона!
- Погоди, - перебил Серега. - Что за премия?
- Математическая олимпиада, третий заключительный тур. Вузы московские проводили, вот я и съездил. В поезде.
- Ездят по ушам, а в поездах катаются! - снова пробормотал Гера.
- Пусть дальше рассказывает, - Серега посмотрел на Тараса. - Ну?
- Дали второе место. Среди седьмых-восьмых классов.
- Во дает! - Гера хмыкнул. - Нормальные люди летом пиво пьют, в водоемах тонут, а он на олимпиаде парился.
- Большая хоть премия? - поинтересовался практичный Антон.
- Ну… Денег нам не дали.
- Лохотрон, что ли?
- Да нет, подарили компьютер с принтером.
- Ну, это еще ничего!
- Принтер-то какой? Лазерный или струйняк позорный? - все-таки поинтересовался Гера.
- Вообще-то струйный, - признался Тарасик.
- Обули, значит, - удовлетворенно констатировал Гера. - Струйняк копейки стоит. А через год задолбаешься в нем краску менять.
- Пока вроде работает.
- Вот именно - пока… Но ладно, хоть комп дали. Я со своим стопорнулся, - весь в вирусах, как в блохах.
- Это у тебя от паленых игрушек. И от жадности, - Антон почему-то постучал себя по голове, видимо, намекая, что жадность проистекает отсюда.
- Кто жадный-то!
- И ленивый еще. Давно бы поставил спаморезку, антивирус обновил и стал бы чистеньким да причесанным, как наша Анжелка.
- Ага, делать мне нечего - спаморезки ставить!
- Тогда не обижайся - будешь блохастым, как пес-барбоска.
- Да на фиг такой комп, если столько хлопот?
- А зачем людям машина, если бензин каждый день покупать? - парировал Антон.
- Откуда мне знать! Я велосипеды люблю.
- А я машины.
- Оно и видно. Задница в штаны не пролазит.
Серега прищурился. Антон с Герой были абсолютно разными, и это его откровенно расстраивало. Гера - тощий, как глист, лохматый, встопорщенный, Антон - гладкий, толстый, склонный к компромиссам. Гера тяготел к улице, к пиву и людишкам вроде крабовских бродяг, Антон предпочитал успешный бомонд, ручкался с Сэмом, заигрывал с Танькой, которая, все знали, была внебрачной дочкой Тюменского нефтяного магната. Они и росли по-разному: Гера явно отставал, сохраняя худосочность тинэйджера, Антон же ел всю полагающуюся ему манную кашку и потому рос не по дням, а по часам. Короче, пропасть их разделяла страшнейшая, не просто ведь спорили - дрались! Тому же Сереге не впервые приходилось их разнимать. Вполне возможно, без него они вообще не сумели бы сойтись. Это он их соединил и склеил. Не очень прочно, но как уж получилось.
Мама не раз говорила, что они ревнуют Сергея, но это уже напоминало какой-то бред. Ревнуют как-никак женщин или наоборот женщины к мужикам, а он-то здесь причем? И сам Серега делить их не собирался. Антон казался правильным, но скучным, с Герой - ядовитым хохмачом и вечным "курягой" - было легко и весело. Собираясь побренчать на гитарах, с Антоном они обычно разучивали соляны из репертуара Гребенщикова или перепевоны "Квинов". С Герой лабали иной шансон, выдавая на блатных аккордах Цоя, Чижа, Высоцкого. И то и другое было по-своему здорово, однако в единую бит-рок-группу, Серега знал, им никогда не собраться. На первой же репетиции поломают друг о дружку гитары и микрофонными проводами передушат. А мама снова напомнит о том, как была права, рассуждая о Гере с Антоном, как о двух половинках, образующих вместе критическую массу. Типа, атомной бомбы. Сошлись, забродило - и рвануло. Мама вообще поражала Серегу своим неженским умом, своими прогнозами. И все равно… Это были его друзья - настоящие, без всяких там примесей. Случись что, Серега не сомневался: Гера кинется за ним, не раздумывая. Хоть в огонь, хоть в воду. И утонет за компанию, и сгорит. А вот Антоша… Тот, конечно, сперва почешет в затылке и малость потопчется, но потом тоже сходит куда-нибудь и вернется с веревочкой и ведерком…
- Эт-та что такое! Опять курим! - физрук дядя Коля неожиданно возник у них за спинами. - А ну, марш на занятия! Звонка не слышим?
Откуда он так подкрался, было совершенно неясно. Обычно на крышах гаражей сидела тройка-другая пацанят, следящих за горизонтом. А вот сегодня прощелкали и проморгали.
Мелюзга брызнула врассыпную, "мидл эйдж" тоже засуетился. Старшаки, правда, ретироваться не спешили, спокойно докуривали. Поглядывая на физрука, аккуратно тушили сигаретки о стены гаражей.
- Чего вы разоряетесь, дядь Коль…
- Я вам не дядя Коля, а Николай Степанович!
- Ну, подымили малёха, чего страшного? Начало ж учебного года! С первым сентября вас!
- И вас с первым… - физрук обернулся к Серегиной команде. - А вам особое приглашение требуется?
- А мы и не курили вовсе, - обиделся Антон.
- Стояли рядом, значит, уже дышали этой дрянью. Слышали, наверное, о пассивном курении? Оно, между прочим, даже пострашнее будет.
- Это еще почему?
- Потому что вопросы дурацкие задаете. Марш в классы!
- Так у нас вроде окно. Даже сразу два. Расписание-то опять перетряхнули.
- Правильно, Вера Леонидовна заболела, но уроков никто не отменял. Решением директора вам сейчас поставлен урок экологии.
- Чего-чего?
- Субботник, лобачевские! - рявкнул учитель. - Уши чистить надо! Берем перчатки, грабли и идем убирать берег Исети. Так что бегом к завхозу.
- К завхозу-то на фига?
- Для тупых повторяю: за перчатками! - гаркнул Николай Степанович. - А девочкам еще и халаты выдадут. Чтоб пупы прикрыть и спины не морозить. А то взяли моду - штаны ниже нижнего надевают.