Несмотря на недостаток сил, Рокоссовскому удалось организовать серьезное сопротивление противнику, а затем его группа стала наносить удары по врагу то на одном, то на другом участке, нередко добиваясь успеха. "Правда, успехи по масштабам носили тактический характер, – вспоминал Константин Константинович. – Но они способствовали укреплению дисциплины в войсках, ободряли бойцов и командиров, которые убеждались, что способны бить врага. Тогда это многое значило. Кроме того, наша активность, видимо, озадачила вражеское командование. Оно встретило отпор там, где не ожидало его встретить; увидело, что наши части не только отбиваются, но и наступают (пусть не всегда удачно). Все это создавало у противника преувеличенное представление о наших силах на данном рубеже, и он не воспользовался своим огромным превосходством. Фашистское командование нас "признало", если так можно сказать. Оно подтягивало и подтягивало свои войска в район Ярцево, наносило массированные удары авиацией по переправам и боевым порядкам нашей группы. Возросла мощность вражеского артиллерийского и минометного огня. Нас спасали леса и то, что пехота наша зарылась в землю".
Бои на ярцевском рубеже не прекращались ни днем ни ночью. Части группы генерала Рокоссовского несли большие потери, текучесть личного состава была огромной, люди узнавали друг друга лишь в бою. В таких условиях возрастала роль командира. Вот только два примера.
В начале сражений под Ярцевом наблюдательный пункт Рокоссовского находился очень близко от линии фронта, на опушке леса, не далее километра от расположения стрелковой части, занявшей оборону. По позициям советских войск противник вел редкий артиллерийский огонь. Желая проверить, как пехота окопалась, Рокоссовский вместе с генералом Камерой отправился к расположению пехоты. Они не успели отойти далеко – из-за высоты, удаленной от позиции километра на два, появилась пехота противника, а за нею около десятка танков. Советские пехотинцы открыли огонь из пулеметов по врагу, потом начала стрелять гаубичная батарея. Это вынудило противника остановиться. Но вскоре над полем боя появились вражеские бомбардировщики, которые стали пикировать на окопы. В то же время усилился огонь немецкой артиллерии, двинулись вперед, стреляя с ходу, танки, поддерживая атакующих автоматчиков. И советские бойцы не выдержали; сначала к лесу из окопов побежали одиночки, затем группы… Тяжело смотреть на бегущих солдат, особенно если это твои солдаты!
Вдруг бойцы начали останавливаться, послышались голоса:
– Стой! Куда бежишь? Назад!..
– Не видишь – генералы стоят… Назад!
Генералы действительно на виду у всех стояли во весь рост и спокойно смотрели на бегущих. Это произвело сильное впечатление. Паника прекратилась, пехотинцы вернулись в свои окопы и вновь начали стрелять, заставив пехоту врага залечь. К этому времени батарея противотанковых орудий открыла огонь прямой наводкой по танкам. Атака противника сорвалась.
Другой эпизод произошел в начале августа 1941 г. Об этом военному корреспонденту газеты "Известия" Л. Кудреватых поведал командир одного из артиллерийских дивизионов. Воспользуемся его рассказом.
"В районе Минского шоссе в смертельной схватке за одну из лощин схлестнулись сотни две танков, почти поровну с каждой стороны. Советские и немецкие танкисты, понеся большие потери, отошли в лес, а лощина как была, так и осталась ничейной. Вскоре после этого на передний край прибыл командующий группой генерал Рокоссовский. Изучив обстановку, он сказал:
– Лощина будет за тем, кто сегодня влезет в остовы танков, оставшихся тут. А за кем будет лощина, под контролем того будет и противоположная опушка леса. Мы первыми должны овладеть лощиной. Нам необходимо первыми забраться в остовы танков. И мы это сейчас сделаем!
Пехотным подразделениям, укрывшимся в окопах на восточной опушке лощины, был отдан приказ:
– С боем ворваться в металлические чрева танков!
– Приказ – приказом, а дело – делом, – рассказывал командир артиллерийского дивизиона. – Несколько раз пехотные подразделения пытались подняться в атаку, но тщетно. Вся лощина простреливалась противником. Вот тут-то и проявил себя как боевой начальник командующий нашей группой. Генерал Рокоссовский появился на опушке леса во весь рост. Его увидели все. "Бойцы, за мной, в атаку!" – крикнул генерал. И точно какая-то магическая сила подняла всех бойцов. Всех до единого! С криками "ура!" пехота ринулась в лощину. Командиры подразделений как бы приняли эстафету от генерала и повели бойцов вперед. А генерал вскоре был уже на командном пункте и оттуда руководил всей операцией. После такой атаки, конечно, лощиной прочно завладела наша пехота. А теперь вот мы, артиллеристы, выкуриваем фашистов и с западной опушки".
Это только два случая, когда в боях восточнее Ярцева уверенность и спокойствие генерала Рокоссовского передавались его подчиненным и оказывали в конечном счете решающее влияние на исход событий. "Я не сторонник напускной бравады и рисовки, – писал он. – Эти качества не отвечают правилам поведения командира. Ему должны быть присущи истинная храбрость и трезвый расчет, а иногда и нечто большее".
В штабе 101-й стрелковой дивизии полковника Г. М. Михайлова произошла первая встреча Л. Кудреватых с К. К. Рокоссовским. На полянке был оборудован своеобразный стол: в центре круговой траншейки, глубиной до полуметра, прямо на земле, покрытой газетами, стояли незатейливые блюда. Во время этого ужина корреспонденты слушали неторопливый рассказ полковника Михайлова об известных боях на Халхин-Голе. К импровизированному столу подбежал адъютант полковника:
– Прибыл генерал-майор Рокоссовский.
"Вскоре на полянке показался высокий, худощавый, как говорят, ладно скроенный и крепко сшитый генерал, – вспоминал Кудреватых. – Мы поднялись, представились. Рокоссовский присел за стол и начал беседу. И его выправка, и речь, строй речи, лексикон – все как-то подчеркивало высокую культуру. Ласковый взгляд. Крупные руки с пальцами рабочего. Мягкий голос, сдержанная улыбка. Во всем чувствовалось что-то застенчивое и удивительно привлекательное. Слушая Константина Константиновича, мы забывали, что находимся на войне, что перед нами командующий армейской группой".
С каждым днем расширялся участок боевых действий. Противник вводил дополнительные силы. Прибывало войск и в группе Рокоссовского. Управлять ими становилось все труднее. Командный пункт на колесах по-прежнему держался поближе к передовой. Штаб редел. За десять дней более половины штабных офицеров погибли или же получили тяжелые ранения. Рокоссовский несколько раз просил командование прислать ему штаб. Просьба эта наконец была выполнена. 21 июля штаб 7-го механизированного корпуса, выведенный неделю назад на переформирование в район Вязьмы, получил приказание командующего Западным фронтом поступить в распоряжение генерала Рокоссовского. Глубокой ночью 22 июля командир корпуса генерал В. И. Виноградов, начальник штаба полковник М. С. Малинин и командующий артиллерией генерал В. И. Казаков с группой командиров добрались до окрестностей Ярцева и стали разыскивать Рокоссовского. Во время поисков они столкнулись с генерал-лейтенантом А. И. Еременко, которому также был нужен Рокоссовский. Уже под утро они вместе разыскали командующего группой. Он спал в своей легковой машине ЗИС-101. Еременко начал будить Рокоссовского, и когда тот спросонья не мог понять, почему его будят, почти ласково сказал:
– Вставай, вставай, Костя!
На глазах у вновь прибывших Еременко и Рокоссовский дружески обнялись: они были старыми знакомыми по службе в Забайкалье и Белоруссии. Последовали вопросы о положении дел в группе Рокоссовского. Еременко дал указание действовать активно в районах соловьевской и ратчинской переправ и вскоре уехал. Рокоссовский стал знакомиться со своими будущими подчиненными. Маршал артиллерии В. И. Казаков вспоминал: "Константин Константинович был сдержан и уравновешен. Выводы о создавшейся обстановке он делал ясные, определенные и неопровержимые по своей логике. Высокий, стройный и подтянутый, он сразу располагал к себе открытой улыбкой и мягкой речью с чуть заметным польским акцентом".
С подполковником Г. Н. Орлом разговор был коротким и деловым:
– Вы танкист случайный или квалифицированный? – спросил его Рокоссовский.
– Я в 1937 году окончил бронетанковую академию.
– Хорошо, мне такой и нужен. Здесь у нас танки и артиллерия играют решающую роль. Немедленно приступайте к работе.
Штаб возглавил полковник М. С. Малинин, который сумел быстро наладить его бесперебойную работу. "…Михаил Сергеевич Малинин с первых же дней показал себя умницей, опытным и энергичным организатором, – вспоминал Рокоссовский. – Мы с ним сработались, а впоследствии хорошо, по-фронтовому, сдружились. Был создан настоящий командный пункт, наблюдательные пункты на переднем крае, быстро установлена проводная связь с войсками. Опытному глазу сразу было заметно, что в руках полковника Малинина сколоченный, исполнительный и быстро реагирующий на все, что делается в войсках, штабной коллектив. Властная натура руководителя штаба порою охлаждала инициативу подчиненных, но потом это прошло, стерлось…"
Группа войск генерала Рокоссовского стойко удерживала позиции в районе Ярцева. Маршал Тимошенко докладывал 22 июля в Ставку: "В Смоленске седьмой день идет ожесточенный бой. Наши части наутро 21 июля занимают северную часть города, вокзал на северо-западе, сортировочную станцию и аэродром в северо-восточной части… Рокоссовский сегодня предпринял обход с флангов и тыла, но контратакой немцев вынужден отвести свой правый фланг на восточный берег реки Вопь, удерживая 38 сд тет-де-пон у Ярцево…"
В соответствии с намеченным планом контрнаступление войск Западного фронта началось 23 июля. Первой из района Рославля нанесла удар оперативная группа генерала Качалова. На следующий день из района Белого в наступление перешла оперативная группа генерала Хоменко, а в районе Ярцева атаковала оперативная группа генерала Калинина. Части генерала Рокоссовского, отражавшие яростные атаки врага на ельнинском и вяземском направлениях, смогли принять участие в контрударе только 28 июля. Оперативная группа генерала Масленникова выступила позже других групп.
Бои сразу же приняли встречный характер и были крайне ожесточенными. Взаимодействие между группами войск и соединениями 16-й и 20-й армий не было организовано. Для того чтобы парировать удары советских оперативных групп, противнику пришлось использовать все соединения 3-й танковой группы, в том числе и учебную танковую бригаду.
Оперативная группа генерала В. Я. Качалова своими действиями сумела сковать значительные силы 2-й танковой группы. Кавалерийская группа генерала О. И. Городовикова 24 июля прорвалась в район юго-западнее Бобруйска, вышла в глубокий тыл 3-й танковой группы и 2-й полевой армии противника и перерезала его коммуникации. 26 июля генерал-фельдмаршал фон Бок отметил в своем дневнике: "Выяснилось, что в моем секторе фронта русские завершили развертывание подошедших из глубокого тыла свежих войск и даже пытаются атаковать, пробуя на прочность мои позиции. Удивительное достижение для нашего неоднократно битого оппонента"!
Действия войск центра и левого крыла Западного фронта к этому времени разделились на два самостоятельных очага: один – в районе Смоленска, другой – в районе Гомеля. Поэтому Ставка Верховного Командования для удобства управления разделила с 24 часов 24 июля Западный фронт на два фронта: Центральный (командующий генерал-полковник Ф. И. Кузнецов), включив в него 13-ю и 21-ю армии, а чуть позже и вновь сформированную 3-ю армию, и Западный (22, 16, 20 и 19-я армии). Главным операционным направлением Центрального фронта стало направление Гомель, Бобруйск, Волковыск.
Одновременно с совершенствованием управления войсками принимались меры по укреплению их стойкости. Одной из таких мер стало создание и использование заградительных отрядов на фронте. Однако в организации заградительной службы имелись значительные недочеты, на устранение которых была нацелена телеграмма № 00533 генерала армии Жукова от 26 июля. Она была адресована главнокомандующим войсками направлений и командующим войсками фронтов:
"Через линию заградительных отрядов тыла просачивается в глубокий тыл очень большое количество командиров и красноармейцев. Проникая в глубокий тыл, они своим появлением и преувеличенными сообщениями дезорганизуют население и распространяют панику. Расследованием установлено:
1. Заградслужба в тылах армий и фронтов организована очень низко и стоит она только на дорогах.
2. При задержании, вместо немедленного направления во фронтовые части, задержанных направляют глубже в тыл.
Ставка п р и к а з а л а немедленно лично разобраться, как организована заградслужба, и дать начальникам охраны тыла исчерпывающие указания. Всех задержанных вливать во фронтовые части и в тыл не направлять".
27 июля генерал Рокоссовский получил директиву командующего Западным фронтом с задачей удержать Ярцево и не допустить прорыва противника на Вязьму. Для усиления дивизии полковника Лизюкова направлялся противотанковый дивизион 108-й стрелковой дивизии с пулеметной ротой. Сюда же вскоре были переброшены другие части, и весь участок был подчинен командиру 44-го стрелкового корпуса комдиву В. А. Юшкевичу.
Рокоссовский, занимаясь организацией обороны, нашел несколько свободных минут для того, чтобы написать жене и дочери:
"Дорогие, милые Люлю и Адуся! Пишу вам письмо за письмом, не будучи уверенным, получите ли вы его. Все меры принял к розыску вас. Неоднократно нападал на след, но, увы, вы опять исчезали. Сколько скитаний и невзгод перенесли вы! Я по-прежнему здоров и бодр. По вас скучаю и много о вас думаю. Часто вижу во сне. Верю, верю, что вас увижу, прижму к своей груди и крепко-крепко расцелую. Был в Москве. За двадцать дней первый раз поспал раздетым, в постели. Принял холодную ванну – горячей воды не было. Ну вот, мои милые, пока все. Надеюсь, что связь установим. До свидания, целую вас бесконечное количество раз, ваш и безумно любящий вас Костя".
Г. К. Жуков, внимательно следя за развитием событий на фронтах, пришел к выводу, что немецкое командование, видимо, не решится оставить без внимания опасный для группы армий "Центр" участок – правое крыло фронта – и будет стремиться в ближайшее время разгромить войска Центрального фронта. Если это произойдет, то противник получит возможность выйти во фланг и в тыл Юго-Западному фронту, нанесет ему поражение и, захватив Киев, получит свободу действий на Левобережной Украине. Поэтому только после того, как будет ликвидирована угроза центральной группировке немецких войск с юго-западного направления, они смогут начать наступление на Москву. Что касается северо-западного направления, то Георгий Константинович полагал, что противник попытается усилить группу армий "Север" с тем, чтобы в кратчайшее время овладеть Ленинградом, соединиться с финской армией, а затем также повернуть свои силы на Москву, обходя ее с северо-востока. Этой операцией немецкое командование будет стремиться снять угрозу левому флангу своей ударной группировки на московском направлении. О своих предположениях Жуков доложил 29 июля Сталину.
У нас есть возможность сравнить прогнозы Жукова с намерениями противника, которые были изложены в директиве № 34 Генерального штаба сухопутных войск, подписанной Гитлером 30 июля. Она требовала от войск группы армий "Север" продолжать наступление на Ленинград, окружить его и установить связь с финской армией. Группе армий "Центр" предписывалось перейти к обороне, а на правом фланге провести наступление с ограниченной целью – занять более выгодные исходные позиции. На группу армий "Юг" возлагалась задача продолжать операции против советских войск западнее Днепра, захватить плацдармы в районе Киева и южнее и уничтожить 5-ю армию Юго-Западного фронта. Впервые с начала Второй мировой войны немецкие войска вынуждены были перейти к обороне на главном стратегическом направлении. Гитлер считал, что в условиях, когда сопротивление советских войск значительно возросло, а потери немецких войск увеличились, особенно в танковых группах, невозможно одновременное наступление на Ленинград, Москву и в сторону Донбасса. Наступление на Москву на некоторое время отложили.
Таким образом, Жуков в целом правильно предугадал замысел противника. Он считал необходимым немедленно организовать на западном направлении мощный контрудар, пока противник там ослаблен, и ликвидировать ельнинский выступ. Но его предложение отвести Юго-Западный фронт за Днепр, а Киев сдать, чтобы спасти войска фронта, вызывало у Сталина ярость. Как можно додуматься сдать Киев!