Наконец заключенный, покушавшийся на жизнь начальника лагеря, вышел к охранникам - ему прошили автоматной очередью ноги и увезли в неизвестном направлении. Колонну новой командой подняли из болота, а тех, кто не сумел ее услышать, потому что был мертв, зэки за руки и за ноги вытаскивали из болота и складывали штабелем возле дороги. Когда подъехала бортовая машина, в нее покидали трупы - кузов наполнился доверху - и тут же увезли. Бог мой, это жуткое зрелище у меня до сих пор перед глазами…
Бунт
На следующий день по лагерю "пошла параша" ("пошел слух" - лагерный жаргон. - Авт.), будто на кума (начальника лагеря - лагерный жаргон. - Авт.) Зубило покушался кто-то из "фронтовиков". В знак протеста и показывая свое презрение к "изменникам Родины", дядя Ваня запретил "честным уркам" выходить из зоны на работу, и работали в этот день только "враги", однако, когда они пришли с работы вечером, их не накормили ужином: урки-повара отказались готовить для "врагов шулемку", вот тогда и начался бунт!
Все попавшее под руки и могущее послужить оружием - металлические вилки, ножи, угольники, арматура, - превратилось в копья, пики, сабли, топоры, и… грянул рукопашный бой! Две армии - уголовников и "врагов" - сметали на своем пути буквально все, и единственный лозунг, который выдвинули "фронтовики", звучал несколько необычно и диковато: "Долой Временное правительство!" Охра в зону не совалась, как выяснилось позже, было вызвано подкрепление, и те, ожидая подмоги, не торопили события, хотя последние опередили не только помощь…
Быстро стемнело, и вечером в темноте - прожекторы были выключены - начался финальный этап битвы: "фронтовики" и "враги народа" перешли в наступление, вооруженные кто и чем можно - от дрынов до колунов и топоров, пошли к бараку, где жила элитная верхушка блатных. Увидев разъяренных мужиков, блатные сбежались со всего лагеря в этот барак и заперли дверь изнутри, но нападавшие принялись рубить дверь топорами и вскоре разнесли в щепы. Несколько мужиков в состоянии победной экзальтации забежали внутрь, но их посадили на ножи, вытолкнули на улицу, а остатки двери уркаганы забаррикадировали изнутри столами, табуретками и тумбочками.
Тогда у кого-то из нападавших возникла идея поджечь барак - принесли несколько ведер солярки и, облив барак, подожгли. Сухое дерево вспыхнуло, словно солома, и стало видно мечущихся внутри людей, изнутри послышались ругань и угрозы, и, задыхаясь от дыма, блатные не выдержали, и несколько человек выскочили на улицу - их изрубили в куски и пошвыряли в горящий барак. Другие осажденные, поняв, что выхода нет, вооружившись, выскочили наружу и встали полукругом: у некоторых было по два ножа, однако данный манер не остановил разъяренных фронтовиков: толпа встрепенулась и забросала вышедших поленьями и топорами, и авторитеты, пытаясь спастись, бросились врассыпную, намереваясь уйти поодиночке.
Кто-то кинулся в сторону вахты, стремясь найти защиты у солдат, но охранники, предупрежденные о "разборке", держали оружие наготове и ответили несколькими пулеметными очередями, а цепь солдат, охраняющих КПП, положила бегущих людей автоматными очередями на землю, но… Как выяснилось немного позже, воспользовавшись тем, что прожекторы выключены, несколько блатных подползли к вахте, и… дальнейшее произошло достаточно быстро: цепь солдат и толпа заключенных смешались. Несколько урок завладели оружием, и началась пальба, в образовавшейся суматохе несколько человек, пробившись через охранников и вахту, ушли в тайгу… О новом побеге сообщили начальнику лагеря; говорили, Зубило зло сплюнул и, приказав организовать преследование, заметил: живыми беглецов можно не приводить - достаточно только голов!
Утром охровцы, получив подкрепление, начали наводить порядок в зоне: подогнали пожарную машину и, туша из брандспойтов горящие бараки, потребовали оставшихся в одном из них людей выходить по одному с поднятыми руками.
В бараке скрывался дядя Ваня, и, когда он вышел на крыльцо, вероятно предположив, что главная опасность миновала и бунт закончился, автоматная очередь, прошившая его грудь, уложила авторитета наповал, других зэков, из числа приближенных, постигла аналогичная участь, а тела убитых покидали в кузов грузовика и увезли в неизвестном направлении.
- Самая экстраординарная судьба постигла зэков, ушедших в побег и за которыми снарядили погоню, - волнуясь, говорит Алексей Фомич. - Я указывал, что произошедшее с беглецами является не очень умелым вымыслом охры, которые, выполняя приказ, данный начальником лагеря, не пожалели патронов на беглецов. Вероятно, это одна из версий гибели заключенных, потому что произошедшее в тайге по сей день не поддается никакому логически целесообразному объяснению. Единственное, на что можно опираться в сколько-нибудь нормальном объяснении прецедента, - эпос народов Севера, чрезмерно населенный и безголовыми великанами-каннибалами с чудовищными пастями на брюхе, и холмами в тундре с глазами и ртами, походящими на исполинские пещеры, и звероподобными людьми, похищающими жен и детей из стойбищ северных аборигенов, и плотоядными монстрами, населяющими реки и озера Севера, и даже волосатыми слонами, якобы живущими под землей!
Однако рассказ охотника-эвенка, из уст которого я услышал необыкновенную историю, изложенную ниже, его поведение и состояние заставляют думать совершенно по-другому…
Птица, поющая ночью о смерти
- Весенняя тайга самая непроходимая, - вспоминает Алексей Фомич. - Огромные деревья, и будто Бог набросал громадные камни, в беспорядке торчащие из земли, - пробираться, минуя естественные препятствия, достаточно сложно, тем более преследовать беглецов: под ногами мешают либо сучья, или впопыхах спотыкаешься о камни. Однако, следуя приказанию и помня о том, что зэки вооружены, преследователи хотя и торопились, но продвигались достаточно осторожно, способствовал быстрому продвижению по тайге и проводник отряда, охотник-эвенк Василий, ориентируясь по заметным лишь ему следам на земле и деревьях…
К вечеру первых суток погони преследователи услышали звуки беспорядочной стрельбы. Конвойные собаки словно взбесились и стали бросаться на людей, и одну даже пришлось пристрелить: она укусила своего провожатого. Тогда командир группы, после совета с проводником, расставил часовых и приказал отдыхать, движение продолжили лишь с рассветом…
- Утром, - рассказывает Алексей Фомич, - через несколько часов преследователи подошли к поляне. Зрелище, представшее глазам солдат и офицеров, повергло военнослужащих в глубокий трепет, а по прибытии в лагерь каждому было приказано забыть об увиденном! Более всего зрелище походило на отрывок из тягомотно-кошмарного сна, неизвестно почему снящегося и непонятно о чем рассказывающего. Что увидели солдаты, офицеры и старый охот-ник-эвенк?
…Посреди небольшой поляны стояло одинокое и чрезвычайно высокое для северных широт дерево. Словом, дерево как дерево, если бы не чрезмерная высота и некогда густая крона, но… Самым ненормальным и совершенно не поддающимся никакому логически законченному объяснению являлся внешний вид дерева: большинство верхних ветвей были срублены автоматными очередями и валялись под ним на земле, словно стрелявшие долго и безуспешно пытались уничтожить кого-то или что-то, находившееся на верхних ветвях дерева-гиганта.
- Метрах в сорока от сосны, - рассказывает Алексей Фомич, - преследователи нашли и беглецов, всех до одного, правда, последние, несмотря на наличие двух автоматов, не представляли для преследователей никакой опасности, потому что все от первого до последнего человека оказались мертвы… Бывшие заключенные лежали в различных позах, словно перед смертью зэки переживали чудовищную боль, от которой бились в судорогах и крутились на земле юлой. На лицах мертвецов застыло одинаковое выражение - переживая невыносимую боль, они параллельно еще и задыхались! В дисках автоматов, захваченных зэками, не оказалось ни одного патрона…
Однако самое потрясающее и непонятное заключалось в том, что на трупах врач, входивший в группу преследования, не обнаружил ни одной раны, явившейся смертельной и, разумеется, могущей повлечь летальный исход.
Не совсем обычно повел себя и охотник-промысловик: недолго понаблюдав эту сцену, он, как и неделю назад, когда солдаты осматривали труп Писаря, не на шутку забеспокоился и попросил военных побыстрее делать свои дела и уходить с поляны. С мнением охотника посчитались, и, быстро изготовив волокуши, на которые погрузили трупы, отряд поспешил покинуть поляну… Об этом рассказал мой земляк, входивший в отряд преследователей.
Прошло несколько дней, и беспорядки в лагере не только закончились, но и даже последствия бунта с поджогом бараков были ликвидированы руками зэков под присмотром солдат. Конвоиры с удивлением констатировали: зэки, и особенно уголовники, стали значительно покладистее.
Действительно, теперь некому было подстрекать заключенных к неповиновению: дядя Ваня умер, и урки присмирели, а "фронтовики" не стремились к новому обострению ситуации, и лагерная жизнь вошла в привычное русло и потекла согласно заведенному расписанию: подъем, развод, работа, отбой, но…
Прецеденты, произошедшие с Писарем и окружением дяди Вани, чрезвычайно заинтересовали меня, и я решил попытаться выяснить истинную причину смерти зэков, как мне тогда казалось, отметая едва ли не инфернальную историю смерти беглецов, преподносимую охрой, для чего пришлось разыскать охотника-эвенка, проживающего в поселке при лагере.
Когда я постучался в дверь домика охотника и рассказал о причине визита, старый эвенк долго отнекивался, ссылаясь на неосведомленность, потом заявил, что ничего не знает. Словом, на "сухую" говорить не пожелал, решил я, и пришлось тащиться в поселковый магазинчик и покупать пару бутылок водки.
Василий обрадовался угощению, но снова рассказывал только о премудростях охотничьего искусства и ни словом не обмолвился о странных происшествиях, аргументируя свое молчание о произошедшем в лесу тем, что не может этого сделать по долгу службы! Сказанное охотником меня еще больше насторожило и взволновало, наконец, на второй бутылке и после моего очередного вопроса "что же случилось с заключенными?", он разговорился и рассказал совершенно необыкновенную по исключительности историю…
"Много ли увидит человек, выросший в городе и впервые отправившийся в тайгу? - начал с вопроса свой рассказ охотник, но, заметив мое недоумение, пояснил: - Все, что видит любой другой человек, испорченный цивилизацией, - деревья, траву, камни. - Немного помолчав, вероятно собираясь с мыслями, продолжил: - У нас, охотников, в тайге работают не только зрение и слух, обостряется обоняние, конечно, не так, как у собак, но мы распознаем множество запахов и замечаем многие важные мелочи, невидимые и упускаемые человеком обыкновенным - следы и крохотные, но чрезвычайно значительные приметы, по которым и судим о многом. Например, с какой целью и куда пошел какой-либо зверь, что здесь делал и как далеко ушел от данного места…
В предыдущий раз, когда из лагеря бежали Писарь и Митька, и теперь тайга поразила меня. Почему? Определил по настороженному молчанию птиц, которые словно покинули свои гнезда, спасаясь от страшной и неведомой людям опасности, по смазанному следу буквально пырскнувшего с места лежки моквы (медведя). Потянув носом воздух, вспомнил аналогичный запах, похожий на запах теплого железа, который наполнял воздух, когда мы искали Писаря, теперь же он буквально переполнял весенний лес, и я почувствовал: вокруг разлита… смерть!
Несколько найденных мною тушек от не успевших спастись и погибших таежных птах подтвердили догадку: ОНА здесь, в лесу…"
Сбитый с толку рассказом охотника, я не поверил ни одному слову из его уст, и одной из причин, послуживших разгулу его безудержной, воспитанной на богатом северном эпосе фантазии, посчитал "пшеничное вино"!
Однако Василий, заметив мое скептическое отношение к рассказанному, предупредил меня: конечно, верить или нет - это мое законное право, и пояснил: утверждают старые и неграмотные люди, будто живет на Севере птица, "поющая ночью о смерти", и те из птиц, зверей, людей, кто ее увидел, кто, к своему великому несчастью, услышал пение птицы, умерли, но… Немногие, кому по странному стечению обстоятельств довелось увидеть птицу и остаться живыми, рассказали, что крылья у той похожи на крылья летучей мыши и подобны северной ночи! Прилетает птица всегда ночью и улетает перед рассветом - она живет в ночном мраке и не переносит солнечного света, а в местах, где поселяется, тайга становится мертвой, поэтому она не может жить на одном месте, а если бы и жила, наверняка умерла с голоду, поэтому вынуждена перелетать с места на место, а птицы, звери и люди, почуяв "запах теплой смерти", в великом страхе покидают насиженные места, порой в панике бросая нажитое и спасаясь от неминуемой смерти, от которой есть лишь одно спасение - бегство!
Птица, если верить эвенкийским легендам, прилетает только туда и тогда, где должно произойти большое несчастье, прилетает накануне и начинает петь. Песни птицы никогда и никто не слышал, потому что поет она беззвучно, но столь страшно, что все живое, не успевшее убежать, спастись от ее страшной песни, умирает, причем на телах умерших людей, тушках птиц и зверюшек никто и никогда не находил ни одного ранения…
Еще слышал старый охотник от одного определенного на поселение ненца, что иной раз в тундре, после длинной полярной ночи, люди встречали целые стойбища мертвецов - людей, собак, оленей, - это птица, "поющая ночью о смерти", пропела над ними свою страшную песню…
Вместо заключения
…Прошло более полувека с того времени, а свежи в памяти воспоминания о событиях тех грозных лет, правда, до последнего времени я ни на грош не верил в рассказ старого охотника, считал - не "птица, поющая смерть", пропела над людьми свою страшную песню, а звери, истребляющие людей, причем не по складу характера, а получавшие за свои преступления деньги от государства. И относил рассказанное к мифу, придуманному охрой, для сокрытия своих преступлений.
Лишним подтверждением моей уверенности явилась бумага, которую обязали подписать каждого из нас, отбывавшего к месту новой работы и прямо или косвенно имевшего отношение к произошедшим событиям. Получив исчерпывающий инструктаж от особиста и подписывая специальную бумагу, где произошедшее в лагере называлось государственной тайной, за разглашение которой имяреку грозило либо тюремное заключение, либо… расстрел, нас обязывали молчать… в течение двадцати пяти лет!
Когда прошли отведенные на молчание подпиской годы, я по-прежнему не верил в рассказ охотника-эвенка, пока совершенно случайно не наткнулся в одном из старых номеров журнала "Техника - молодежи" на статью, повествующую о "голосе моря". Автор публикации уверял: морские волны могут при определенных условиях порождать неслышимые для человеческого уха инфразвуковые колебания. Достигая определенной частоты, они становятся смертельными и, нарушая дельтаритм работы сердца, приводят к летальному исходу.
Я не стал задумываться о правомерности гипотезы, изложенной в публикации. Почему? Написанное в данной статье хотя бы в какой-то мере проливает свет на таинственную гибель людей в тайге и как-то объясняет тайну и по сей день неизвестного науке явления, предположу даже, не имеющего аналогов в природе нашей планеты.