Рыбалка
Эсминец "Безудержный", как неполноценный человек, который не может выполнять все дарованные ему богом функции - теперь не мог ни стрелять, ни ходить в торпедные атаки, ввиду отсутствия оружия, однако вспомогательных задач было предостаточно. Наступил 1961 год. Год, когда весь мир рукоплескал нашей Родине - колыбели первого космонавта. И к этому событию мы были косвенно причастны, о чем я расскажу с большим удовольствием. Итак, где-то в конце марта мы вышли в море и пришли в район города Туапсе. Пару дней стояли на якоре вблизи порта. Смысл похода никто не знал, занимались обычными делами, но просочился слух, что в сейфе у командира какой-то конверт, вскрыть который должны были только по особой команде. Офицеры шептались, каждый высказывал свои версии, но правду никто не знал. На третьи сутки я уговорил командира разрешить матросам в свободное время порыбачить. Напомнили о ядовитой рыбке "дракончике" и дело пошло. На корабле оказались мастаки этого дела и через пару часов, наряду с пикшей и ставридкой, на крючке трепыхалась очень крупная рыба. На удочку вытянуть ее было сложно, рыба неторопливо давала круги, не делая никаких усилий для освобождения с крючка. Решили спустить шлюпку и подвести под рыбу, подтянув ее к борту большой самодельный сачок. И вот рыбина в руках двух матросов. Оказалось, попался метровый катран (то есть черноморская акула). Когда перекладывали рыбину из сачка на палубу, один из рыбаков, латыш-механик, получил удар хвостом по ноге. После того, как налили воду в основание бывшего торпедного аппарата, запустили туда катрана, получился большой аквариум. Затем был пойман морской кот, рыба из породы скатов и названная так потому, что глаза этой рыбины следили за происходящим, а ее хвост, точно как у кота, недовольного чем-то, ходил туда и сюда. Итак, в аквариуме две рыбины, которых многие из экипажа никогда и не видели. Матросы были очень рады улову и живо обсуждали их судьбу. Некоторые дразнили "кота" и наблюдали за его реакцией.
Ко мне подошел латыш-механик, задрал брючину, и показал маленькую и не кровоточащую ранку, чуть ниже коленной чашечки. Я пошел с ним в медпункт и тщательно смазал ранку йодом.
- Вечером придешь еще раз, снова смажем, - сказал я ему.
После этого, с разрешения командира, пошел с матросами на шлюпке в сторону Туапсе, чтобы потренировать шлюпочную команду. Погода была прекрасная, из воды на расстоянии весла выскакивал дельфин, не обращая на нас никакого внимания. Матросы радовались. Обстановка, подогретая рыбалкой, была почти праздничной. Но вдруг кто-то заметил поднятый на корабле флажный сигнал "якорь-цепочка", то есть "шлюпке срочно вернуться на корабль". Я сразу понял, что это неспроста, видимо, что-то случилось. Срочно заработали веслами, и при приближении к кораблю не осталось никакого сомнения, что произошло что-то чрезвычайное. Как всегда заныло сердце в ожидании беды. Поднялся по штормтрапу на палубу.
- Товарищ капитан, бегите в медпункт там Якобсону плохо.
Я побежал в медпункт и уже на подходе услышал крики и стоны. Ворвавшись в медпункт, увидел бледного Ясинского, склонившегося над лежащим на кушетке латышом. Он лежал в трусах, правая нога его была красно-синюшного цвета, резко отечна до тазобедренного сустава. Он буквально завывал от нестерпимой боли. Тут до меня дошло, что это именно та нога, по которой ударил хвостом катран, и где находилась та маленькая ранка, которую я смазывал йодом. Что случилось? Ведь катран не входил в перечень ядовитых рыб, о которых нам нередко напоминали медицинские начальники. Я стал вводить лекарства. Температура быстро поднялась до сорока, состояние тяжелое. Посоветоваться не с кем. База далеко, в Туапсе военных моряков не было. С перепуга, стал вводить ему пенициллин, думая, что развивается какая-то молниеносная инфекция. Только затем сообразил, что это токсико-аллергическая реакция на укол хвостовым плавником акулы. Стал вводить внутривенно глюкозу, димедрол, промедол. После нескольких инъекций, отек стал спадать, боли стихли, синюшность ноги исчезла. Но этот эпизод я запомнил надолго, так как понял, что даже с виду невинная рана, нанесенная рыбой, может привести к таким тяжелым последствиям.
Только я стал успокаиваться, как прибежали матросы с криком:
- Товарищ капитан! Акула рожает, и акулята дохнут. Помогите!
Оказывается катран, а вернее, катраниха, живородящая рыба, благополучно родив своих акулят, тут же теряла их, так как они через несколько минут гибли на глазах переживающих матросов. Чем я им мог помочь? Только потом я узнал, что мальки выживают лишь на глубине, под определенным давлением, а в аквариуме они гибли, как водолазы, быстро поднявшиеся из глубины. В общем, рыбалка, которую я задумал и осуществил с разрешения командира, обернулась как радостными моментами, так и мрачными событиями.
- Доктор! Вы всегда что-нибудь выдумаете, а потом расхлебывать приходится, - ворчал командир, - чуть матроса не потеряли. Волнений от ваших выдумок много! - заключил он.
Через день, так и не получив никакого задания, корабль ушел в Севастополь.
Обеспечиваем приводнение…
В первых числах апреля 1961 года, получив топливо, продукты и воду, вновь ушли в район Туапсе. Мы недоумевали, что задумало наше командование, чего оно нас гоняет в это место. С утра 12 апреля 1961 года мы снялись с якоря и пошли в район Сочи и стали маневрировать в одном обозначенном квадрате. Штурман шепнул, что командир вскрыл конверт с шифром "Восток-1". Срочно проверили плавсредства, дважды по команде спускали шлюпки и катер. И вдруг по радио объявили сообщение о полете Гагарина. Всеобщее ликование, кричали "Ура". Наконец, все стало понятно. Мы подстраховывали Гагарина в случае его приводнения в Черном море. Вот так! На этом наше участие в космических полетах не ограничилось.
Ждем космонавта № 2
Летом 1961 года нас вновь направили в Туапсе. Тут уж мы не сомневались в цели этого похода. Стали на якорь ввиду города. Стоим день, стоим два, три. Жара, корабль раскалился. Все же металл кругом. Все страдают, особенно по ночам, когда духота в кубриках и каютах лишает сна. Обед и тот превращается в мучение.
Напоминаю, что в те времена никаких кондиционеров и вентиляторов в жилых помещениях не существовало. Жарища в кают-компании такая, что горячие блюда просто не шли, зато холоднющий компот из холодильника ЗИЛ был то, что нужно. Пили его по несколько стаканов, почти ледяным. И никаких ангин. Море было теплое, вода так и манила окунуться, поплавать. На пятые сутки я не выдержал и пошел к командиру.
- Товарищ командир! Экипаж от жары изнемогает, полно грибковых заболеваний на фоне постоянной потливости, искупать бы команду надо.
- Да я и сам об этом думал, но дело-то хлопотное и небезопасное. Ну, ладно, со старпомом и боцманом организуйте по всем правилам. В случае чего я вам всем холку начищу. Плавсредства спустите, чтобы страховка безупречная была. Поняли?
- Есть, товарищ командир! - и я побежал к старпому.
Он выслушал меня, глубоко вздохнул, покачал головой, произнес что-то вроде "Ну ё-ё-ё… б мама тв… Опять ты возникаешь!" и вызвал боцмана. Весь личный состав по боевым частям был построен на палубе по форме "О" и поочередно, сложив бескозырки в ровные ряды, стал спускаться по штормтрапам в воду.
Спустили две шлюпки и катер. Мы со старпомом контролировали процесс. Море вокруг правого борта корабля заполнилось купающимися. Сначала все было спокойно, но вдруг я заметил, что многие стали нарушать приказ и удаляться от корабля в разных направлениях. Сначала это воспринималось как простое нарушение предписанных инструкций, но затем старпом заволновался.
- Док! Что происходит? Смотри эти абреки, которые на воде-то еле держаться, куда-то поплыли от корабля. Тебе это ни о чем не говорит? Где штурман, мать его! Штурмана сюда! - заорал он. - Док, он же, видимо, не проверил течение в этом районе.
Тут и я все сообразил: в этом мирном и тихом участке моря мы прозевали (вернее, штурман) веерообразное подводное течение, которое стало разносить всех, плохо плавающих и не способных преодолевать это течение, в разные стороны. Уже послышались тревожные крики. Шлюпки стали лихорадочно шарахаться из стороны в сторону, подбирая тех, кто кричал о помощи и терял силы. Старпом кричал по матюгальнику (громкоговорителю), чтобы все срочно выходили из воды. И вот пошли тревожные минуты. Первыми выходили те, кто хорошо плавал, а вот слабаки барахтались, не имея сил приблизиться к кораблю. В общем, я опять попал в переделку. Бегая по шкафуту и выискивая глазами особенно подозрительных пловцов, мы командовали шлюпкам и катеру подбирать их. Когда все вышли и всех выловили, мы с тревогой смотрели на бескозырки, оставленные каждым купающимся на палубе. Лишних бескозырок не оказалось, все были разобраны. А это означало, что все на борту.
Командир, молча наблюдающий за действом с мостика, позвал меня к себе.
- Ну что, доктор, как обычно, вы мне опять нервы попортили. А где этот бездельник штурман? Почему он не доложил, что здесь купаться опасно, ведь явное веерообразное течение, причем сильное, куда он смотрел вместо карты, почему прозевал это? Накажу!
Я молча слушал его. Опять попал! Инициатива, как известно, наказуема, и здесь был типичный случай, ее подтверждающий. А вот команда торжествовала, все были счастливы: хорошие пловцы - тем, что сумели по-настоящему оторваться, а плохие - что их вовремя выудили. Особенно торжествовал тот, кто был наделён чувством юмора и обладал некоторыми артистическими способностями. Под взрывы хохота, эти люди в лицах изображали "тонущих" и орали их голосами. Все охладились в этом прекрасном, тихом, теплом, но таком коварном море.
Седьмого и восьмого августа 1961 года мы вновь маневрировали в известном по апрелю 1961 году квадрате моря, тренировались в спуске спасательных средств, а вечером восьмого августа узнали о благополучном приземлении второго космонавта Германа Титова.
Итак, осень 1961 года. Мое терпение в ожидании перевода на лечебную работу иссякало, и я решил уволиться любой ценой. А цена была уныло проста - или начать пить и нарушать дисциплину или ходить кругами вокруг всех командиров и начальников и своим нытьем ухудшать им настроение и спокойное течение службы. Ни то, ни другое меня не устраивало, и я решил действовать в "лоб". Целый вечер писал рапорт командиру (он хранится у меня уже 50 лет) и утром стучался в каюту командира. Получив добро на вход, молча протянул ему бумагу. А в бумаге было написано следующее:
"Командиру в/ч 20573
Рапорт
Прошу Вашего ходатайства у вышестоящего командования об увольнении меня с военной службы. Окончив в 1956 году Военно-морскую медицинскую академию, я был уверен, что через несколько лет службы на корабле, попаду на лечебную должность. Пять лет я уже служу на корабле. За это время несколько офицеров повысились в должности. Еще в 1959 году я был аттестован командованием на лечебную должность. В настоящее время мне в этом отказывают. Я слишком люблю медицину, чтобы оставаться специалистом с дипломом врача-терапевта в кармане, а по существу являться морским фельдшером. Государство обучало меня в Академии шесть лет не для того, чтобы я был разводящим по зубным кабинетам, как на практике обстоит дело, а для того, чтобы быть квалифицированным врачом. Те знания, которые я получил в Академии, не подкрепляются опытом и тают с каждым годом. Я потерял перспективу, военная служба меня не удовлетворяет. Флоту я отдал пять лет службы, и поэтому меня не могут упрекнуть в том, что я увиливаю от него и боюсь трудностей, ибо страдаю морской болезнью, но служу. Потеряв перспективу, не отдаю народу, который сделал меня врачом и одной десятой доли того, что должен делать советский врач. Служба является для меня бременем, с которым я уживаюсь лишь из чувства долга.
Поэтому прошу Вас уволить меня из рядов ВМФ или предоставить работу по специальности. Содержание своего рапорта я изложил не под вилянием одной минут или часа, а обдумывал последние годы службы на корабле.
Нач. мед. службы в/ч 20573
капитан м/с Разумков
21/IV 1961 г."
Внимательно прочитав цедулю, командир строго посмотрел на меня и, взяв ручку, начертал в левом верхнем углу ее: "Оснований для увольнения в запас нет" и размашисто расписался. После чего вызвал рассыльного и распорядился:
- Найдите старпома и срочно ко мне! А вы, доктор, садитесь, сейчас разберемся.
В каюту вошел взволнованный старпом.
- Что случилось, товарищ командир? - спросил он.
- Да ничего не случилось, только вот небольшой вопрос к вам. Вы мне тут каждый день докладываете, что из-за неукомплектованности штата все офицеры перегружены, устают, недосыпают и т. д. Оказывается, вы мне лапшу на уши вешаете. Вот видите, сидит корабельный офицер, причем хорошо знающий корабль и службу, и он отдает, по его словам, этой службе всего одну десятую своего служебного потенциала. Понимаете, старпом, всего одну десятую. Как это понимать, а? Итак, приказываю вам сегодня, прямо сейчас, загрузить его на оставшиеся девять десятых и больше никаких причитаний о загруженности всех остальных. Вы оба меня поняли?
Старпом удивленно смотрел на командира, на меня и, видимо, ничего не понимая, только хлопал глазами.
- Товарищ командир, но ведь доктор!
- Никаких докторов у нас нет, - прервал его командир, а есть корабельные офицеры, пусть и с медицинским образованием. Читайте, что пишет ваш замученный делами доктор.
Довбня взял бумажку и быстро пробежал ее глазами, затем зло посмотрел на меня.
- Понял, товарищ командир! Загружу так, что писать писульки ему некогда будет!
- Вот-вот, так держать, старпом. Действуйте, чтоб им всем неповадно было литературой заниматься. Порядок на корабле наводите, а не философскими изысками: "Родина меня вскормила, а я…". Идите, гальюны проверьте и тараканов травите, да и профилактикой мандавошек занимайтесь, а то уже секретчик не службу служит, а только лобок чешет целый день. Идите!
Когда мы вышли, старпом накинулся на меня.
- Ну, ты, доктор, даешь! Зачем ты эту одну десятую выдумал, а? Он же теперь мне это будет долго помнить. Ведь я же знаю, что вы все, как белки вертитесь. Офицеров на корабле с гулькин нос.
- Да я про медицинскую работу говорю! - оправдывался я.
- О Господи, причем тут медицина, если дежурить по кораблю некому! Огорчил ты меня, док. Итак, для начала: завтра будешь председателем внутрипроверочной комиссии по списанию того-то, на следующей неделе организуй мне проверку и состояние учета военно-проездных документов, составь план спортивно-оздоровительных мероприятий на год. Да, еще проверь запас сухарей у интенданта, что-то он все глаза прячет, когда я о них вспоминаю. Все подсчитай, а то этот хитрец оставит нас без "НЗ". Понял?
Ну что было отвечать?
- Понял, товарищ капитан-лейтенант. Все понял.
В общем, реализация командирского указания началась. Оставшиеся девять десятых можно было заполнить многими мероприятиями.
Нарушаем дисциплину…
Я долго ходил под впечатлением разговора с командиром и его реакцией на мой рапорт и решил действовать по-другому. Больше ничего не оставалось, надо идти на нарушения. Как раз случай подвернулся. Пришли в Феодосию и стали у стенки. Я сразу обратился к командиру с просьбой сойти на берег.
- Пожалуйста, до 23.00.
- Как до 23.00? Я ведь не матрос, в конце концов.
- Вы слышали, что я сказал. До 23.00 и точка.
Он резко повернулся и ушел, оставив меня еще раз ощутить ущербность своего положения, унизительное чувство отсутствия элементарной свободы. Без всяких веских причин до 23.00 и точка. И все это на шестом году службы на корабле. Ко мне подошел механик Небратенко, долго пытающийся уволиться со службы, но каждый раз получающий отказ.
- Ну что, док, стоишь, как столб, пойдем на берег, расслабимся.
- Да он меня, дракон, лишь до 23.00 отпустил, - прошипел я.
- Ты не одинок - меня тоже до 23.00, как матроса-первогодка.
И мы пошли заливать несправедливость в приморский ресторан и в процессе пополнения выпитых рюмок твердо решили не приходить к означенному часу. Основательно набравшись, но в полном сознании и твердо стоящие на ногах, подошли к трапу корабля в 23.45. Поднявшись на "коробку" тут же попали в объятия командира.
- Так-так, я до какого часа вас отпустил? - спокойно, но с угрожающими нотками, поинтересовался он.
- До 23.00, товарищ командир, но мы же не матросы! - дружно ответили мы.
- Идите, но в следующий раз я вас накажу. Повернулся и ушел.
- Вот, вурдалак, пьет нашу молодую кровь, - сказал Небратенко. - Как все надоело!
Он махнул рукой и пошел в ПЭЖ.
Знакомство с будущей "звездой"
Все мои служебные переживания не могли не отразиться и на семье. Я стал раздражительным и вспыльчивым, начались частые стычки с женой. Однажды я пришел домой и тут же поругался с Инной. Вернулся на корабль и на юте столкнулся с лейтенантом Графовым. Графов - молодой красавец с фигурой Аполлона, абсолютно самоуверенный в отношениях с нежным полом, да притом холостой. Был солнечный, теплый день.
- Доктор, что вы такой грустный? - поинтересовался он. Я пытался отмахнуться, но Графов предложил:
- А давайте вместе махнем на пляж, да погреем наши морские косточки, и поплавать хочется. Разрешение от командира БЧ я получил. Пойдем, может, кого и подцепим. По девицам соскучился, просто только о них и думаю.
- Ну, ты у нас известный ходок, а я-то что буду там делать?
- Пойдем, там сориентируемся. - Ну, пойдем, мне все равно. Собрали пляжные шмотки и двинули к памятнику затопленным кораблям.
Там тогда была чистая вода, и все купались без опаски проглотить "что-нибудь такое". Только хотели приземлиться, как вдруг он схватил меня за руку.
- Смотрите - Вертинская! Вы "Алые Паруса" смотрели?
- Нет, а что?
- Так она играет Ассоль. Красавица! Восторг! Вот она на песке сидит, пойдем, рядом ляжем.
Я еще не осознал "исторического" момента и пошел за ним. Мы были в форме № 1 (белые брюки, белая рубашка, белые ботинки). В общем, доблестные мореманы, да еще с лидером красавцем Аполлоном. Он небрежно бухнулся на песок почти рядом с Вертинской. Я повторил его маневр. Мы огляделись. Рядом с Анастасией сидела негритянка и очень красивая девушка, как оказалось позже её сестра Мария. Они зорко следили за нашими действиями. Сама же "звездочка" вначале никак не реагировала на приземление у ее ног двух морских офицеров, но, взглянув на раздевшегося Графова, вдруг оживилась. Я перехватил ее невиннозаинтересованный взгляд, видимо, сразу оценивший прелести молодого лейтенанта. Мы тут же продемонстрировали наше умение плавать, так как оба владели всеми стилями. Я, правда, уступал, ибо Графов проплыв и баттерфляем, а вот мне он был не по зубам. Этим стилем плавания владели очень сильные и очень здоровые люди, а Графов как раз и был таковым. Мы заметили, что произвели впечатление на молодую "звезду" экрана и знакомство состоялось.