22 августа. С раннего утра обложной дождь. Из Красностава почти все разбежались, побросавши в домах всякие запасы и даже дорогие предметы – остатки варенья, разносолы, зонтики, шляпки, книги, настойки и т. п. В господарских же дворах (Жданово и др.) – разносолы, гобелены, ковры, ноты фонолы – растрепленные по комнате; чего не сжег огонь, то старались растащить мародеры наши; по общему отзыву австрийцы в этом отношении значительн[о] уступают нашим. Один псаломщик так урезонивал наших грабителей из солдат: "Ведь я русский – ну, грабьте у поляков да у жидов, а у меня-то грешно вам!" Собираются применять драконовские меры к виновникам. А все же в основе этого преступления лежат невежество и непросвещенность нашего солдата, не отдающего себе отчет в осмысливании того, что делает. Прегрустная картина разоренных и пылающих в огне гнезд. Появился у меня насморк от постоянных сквозняков в разоренных, с выбитыми стеклами и окнами домах.
С раннего утра энергичная канонада артиллерийск[ая] с СЗ, стихшая лишь к ночи. Огромные массы раненых с офицерами и врачами. Дружелюбные разговоры нашего казака с австрийцем, посменно курящим одну и ту же сигару. Чудное снаряжение – прекрасная обувь с чистыми портянками, ранец, резина для каблуков… То и дело слышатся добродушные окрики наших солдатиков, ведущих пленных: "Хóди, хóди, пане".
Отчаяние красноставского врача – от избытка раненых, истощения всяких средств и отсутствия власти для содействия по эвакуации и снабжению всем необходимым (больница обществ[енного] призрения); распорядился придвинуть один из полев[ых] госпиталей.
Настроение с утра бодрое: австрийцы будто бы в панике отступают, много сдается; Травники опять в наших руках. Передают, что будто бы крупные победы одержаны в Киевской армии: взято чуть ли не 4 генерала, 153 офицера, 113 пушек – почти полный корпус. Львов будто бы наш уже, а также Кёнигсберг. Ничего достоверно все-таки нам не известно, т[а] к к[а] к газет совсем не читаем; почта функционирует прескверно – не получаем ни корреспонденции, ни газет. В японскую войну было больше порядка во всем. Даже официальные бумаги и то не доходят по назначению! Хаос во всем полный – суетятся, нервничают. Врачебн[ые] заведения здорово поистрепались и порастерялись по части своего имущества. Мы, врачи, предоставлены самим себе. Никакой помощи извне, кроме тормозов со строевой части не имеем; о нас совсем забывают в критические минуты.
О характеристике штабных: Попова, Смирнова, еще о Бодиско, приблудившемся штаб-ротмистре какого-то 6-го полка в роли пришей-пристебай; а таковых здесь много.
В 5 часов вечера тронулись, поливаемые дождем, по грязной дороге на Горжков, но, подъехавши к нему, возвратились и сами, и с своим обозом назад в Красностав, так к[а] к ожидаемая под Горжковом победа наша оказалась еще не одержанной и стоять в Горжкове небезопасно как в местности, где передовые позиции.
Пушки бухают свирепо. Что-то покажет завтрашний день?
23 августа. Ведрено. Сильный ветер, с воем и гулом гуляющий в занятом нами помещении с выбитыми рамами и стеклами. 9 часов утра, а на позициях тихо: не слышно ни одного выстрела. Ждем оттуда донесений, ч[то] б[ы] сообразовать с этим время нашего выступления из Красностава.
Ношусь в вихре бушующих стихий, отрезанный от света Божия, не имея никаких вестей с родины. Все время только движемся и движемся, да еще как было доселе – кругом да около, только знаем, что складываемся да раскладываемся, не будучи в состоянии о чем-либо сосредоточенно подумать – полное оравнодушение – тупое, бессмысленное – ко всему окружающему… а окружающее все такое зверское, жестокое, первобытное. Измученный физически и морально, сваливаешься, где только возможно прилечь, как убитый… Такое дерганье продолжаться долго едва ли возможно… Чувствуется страшное бессилие в выполнении своей роли как желали бы; кажется, что все делается и завершается само собой – силою не от нас зависящих обстоятельств.
Решено переночевать в том же Красноставе, ч[то] б[ы] пока не двигаться всем штабом и обозом опять на Горжков, т[а] к к[а] к наш корпус почти достиг надлежащей позиции, ч[то] б[ы] подошли остальные корпуса с юга в обхват противнику. Влились в нашу и 4-ю армию пришедшие 1-я и 2-я Гвардейские дивизии; идет еще 3-я. В городе после полудня появились власти: бежавшие уездный начальник (исправник) со всем сонмом урядников и городовых; на развалины и пепелище возвращаются мало-помалу также и жители. Пронизывающий сильный холодн[ый] ветер гуляет по комнатам; завешиваем все дыры и щели оставшимися юбками, кофтами и пр. Приводят много пленных, из к[ото] рых все охотно сдаются. Конвойный солдатик объяснил мне причину такой массовой сдачи неприятеля: "Знамо, в-ство, как не сдаваться, когда этих пане кормят только горохом да луком с морковью!" Вот если бы наши военачальники да уразумели бы глубокий смысл сказанных т[а] к наивно слов этого серенького человека, тогда они знали бы, в чем лежит главный рычаг победы – не в одном лишь количестве штыков да пушек!.. Брюхо, брюхо для массы великий вопрос, с к[ото] рым прежде всего надо считаться…
Посмотрю я на Рябушинского, недосыпающего, недоедающего, развозящего всю нашу штабную знать на автомобилях и денно, и нощно, – и диву даюсь, какой мотив руководит этим миллионером, добровольно ушедшим от своей комфортабельной жизни буржуа в этот кромешный ад. Я бы, будучи миллионером, так не поступил, и вместо себя сделал бы шофером к[акого]-н[и] б[удь] наемника. Но нет ли у него большого горя, к[ото] рого он бежал, ч[то] б[ы] забыть его? Как-нибудь разговорюсь с ним по душам.
Шт[абс]-капитан Богословский, этот штабной Мольтке при Зуеве и "Пердяе", теперь сократился, и роль его введена в надлежащие границы; чувствуется знающ[ий] и компетентный глас командующ[его] корпусом и его начальника штаба полковн[ика] Галкина.
Кто-то проиграл на рояле несколько аккордов после ужина, унесших воспомина[ниями] в культурн[ые] условия жизни.
Ночуем в том же Красноставе (на реке Вепрж). Вместо сгоревшего моста установлены уже два понтонных.
24 августа. Воскресенье; знаю это потому, что хотел было сдать накопившееся грязное белье в стирку и получил ответ, что стирать по случаю праздника никто не согласится! Погода дивная; прохладно; солнышко греет по-осеннему. Отправил сегодня с писарем штаба, командируемым в Ярославль за теплыми вещами для офицеров, письмецо своим ребятишкам, снабдивши его адресом.
Командующий армией на Западном фронте Самсонов по официальным источникам застрелился. По какой причине? Дела наши на германской границе, говорят, неважны[е], будто бы два корпуса разбиты.
Проходит масса пленных австрийцев. Захвачен большой обоз, рассматриваем и разбираем добычу… На чердаке дома нашего найден зарывшийся в солому австриец, ничего не евший несколько дней, спрятавшийся несомненно из боязни, ч[то] б[ы] не попасться в плен воображаемым им мучителям.
Сегодня – дневка для войск. Слава Богу; она должна значительно укрепить силы наши и солдатские. С завтра переходим в наступление, предстоит переход через горный кряж и брать весьма укрепленные позиции. Ожидается большой убой. Все человеческое, кажется, вытеснено из людей, и осталось, орудуя всем, в них только одно звериное.
Распределение штабов на нынешний день: 3-й гренад[ерской] дивизии – Жолкевка, 46-й – Майдан Верховский и 70-й – Бзовец, южнее дер[евни] Мосциска.
Замостье уже занято 19-м корпусом, остальные корпуса армии едва ли успеют продвинуться в тыл отступающим теперь австрийцам, ч[то] б[ы] устроить им Седан. Появляются заболевшие дизентерией, к[а] к среди наших, так и австрийцев. См. мою полевую записку командующему корпусом за № 9… Оперирую распределением полевых госпиталей, транспортировкой раненых, деятельностью дезинфекцион[ных] отрядов.
Никак не могу наладить, ч[то] б[ы] нижние чины, довольствующиеся при штабе корпуса, получали все, положенное им по закону; ч[то] б[ы] добиться этого приходится ссориться! Как глубоко невежественно наше офицерство, рубя сучок, на котором сидит…
25 августа. В 9 утра выступили на Запад за 12 верст в Горжков; местность гористая и лесистая; дивная природа. Опасение, что австрийцы будто бы с трех сторон нас обходят. Капитан Смирнов командует, ч[то] б[ы] все брошенные бумаги в Красноставе сжечь. Давно бы пора последовать моему совету. Значит, Красностав не застрахован перейти опять к другим хозяевам!
Несвязанность, некоординированность поразительная. Командир Лохвицкого полка в отчаянии, что требований от него много, а средств дано мало: нет у него делопроизводит[елей], писарей, etc., т[а] к к[а] к полк формировал[ся] по лит[ере] "Б"… Пленные офицеры австрийские не верят, ч[то] б[ы] были нами уже взяты Львов и Галич.
Пришла в нескольк[о] пудов почта – в беспорядке; мне ни одного письма; вырвал с жадностью №№ "Русского слова" за 11 и 15 августа. Отсутствие взаимной поддержки: казакам не дают заимообразно крупы, мяса от штаба корпуса – "казаки всегда будут сыты", а между тем мародерство объявлено наказуемым! Пленные лошади австрийские очень изнурены; на спинах глубокие язвы… У нас теперь нет ни одного аэроплана, бывшая буря все их поломала! Австрийские линейки и повозки превосходят наши аккуратностью и выделкой… По пути слышится канонада – ураганная… Солдатики пьют из луж воду; очевидно, не успели перед выступлением напиться чаю – задергивают их и тормошат; невежество в этом командного состава! Несколько дней тому назад тыловые слухи, что Каульбарса повесили… Я при движении обоза устраиваюсь сзади столовой-кухни, т[а] к к[а] к ею больше дорожат, чем всем медиц[инским] персоналом… Солдатики наши многие надели на себя австрийские шинели и ранцы… Грустная картина – сидит старец у одинокой, покинутой избы… Время от времени иду с охранной ротой с австрийской саблей, уверяя их, что если нужно – пойду вперед, в бой… Красивый вид: по дороге высокие кресты с распятием… Из газет прочитал о высочайшем повелении именовать Петербург – Петроградом, etc. Уж не слишком ли?! История с дивизионным врачом 46-й пех[отной] дивизии Лисицыным. Смотри – переписку.
Около 4 часов дня пришли в многострадальный Горжков, из к[ото] рого только вчера вышли австрийцы. Пообедавши, собрались поглазеть за взламываемыми денежными мешками австрий[цев], взятыми в плен, насчитали десятки тысяч крон, etc. Получена телеграмма, что Щебрешин взят нами.
При обозе штаба корпуса, оказывается, возится по подозрению в шпионстве на своей повозке с лакеем известный миллионер пан Станислав Коверский; ксендз божится и клянется за его alibi, предлагая себя в заложники. Группа пленных австрийцев, с ними и еврейчиков; окружила их толпа солдатиков, оживленно беседуют, братаются, друг друга понимают, хотя и на разных языках; еврейчик один служит предметом общей веселости – большой комик. Солдатики сравнивают свое с австрийским: кокарда наша-де лучше, шапка-де тоже лучше, с большим юмором говорит солдатик, т[а] к к[а] к она больше – "на пять целых головы"; общий хохот. Пленные были совершенно ложно осведомлены, будто бы взята уже у нас и Варшава, и чуть ли не Петербург… Со слов пленных выходит, что кормились они хорошо, им шло ежедневно по 400,0 мяса, по 700,0 – белого хлеба (говорят – "мало"), по ¼ литра или вина, или пива, а также полагался казенный отпуск табаку. Солдатики слушают и невольно сравнивают свое с их довольствием с затаенной завистью и как бы упреком по адресу у власти стоящих…
Чудная лунная ночь, холодная. Уж осыпаются листья пожелтелые.
26 августа. Чуть свет на автомобиле поехали на передовые позиции через Жолкевку на Вержховину, куда прибыли к 9½ часам утра. Предстоит атака Туробина. [В Вержховине] остановились в господарском дворе, большой сад-парк.
Предстоят бои, могущие иметь решающее значение на наши дальнейшие операции. С утра до ночи без перерыва ожесточенная канонада к З и СЗ от Вержховины. Большое значение придают выручке со стороны Горбатовского (19-й корпус), с к[ото] рым стараются войти в связь. Перед Жолкевкой – главн[ый] перев[язочный] пункт 3-й гренад[ерской] дивизии – масса раненых. Впервые встречаются здесь пленные человек 6 немцев, хмурые и надменные, их вид. В Вержховине – штаб также Варшавского полка, в к[ото] ром сегодня и полковой праздник. Никак не могу наладить поэшелонное расположение и развертывание госпиталей, приданных дивизии…
10-й австрийский корпус уже уничтожен, теперь против нас вместо него действует 4-й венгерский корпус. Большими силами напирают австрийцы на Гренадерский корпус, стремясь прорваться на соединение с германцами через линию Люблин – Холм. С минуты на минуту ожидаем, чем кончится настоящий бой; при неудаче нашей – нам предстоит отходить на Красностав и начинать все сначала! Вся суть теперь на нашем правом фланге со стороны Гренадерского корпуса. Нам самое желательное было бы прижать австрийцев к Висле и зайти им с юга в тыл, а в крайнем случае хотя бы прогнать их в Галицию. В 4-й нашей армии действует пришедший недавно 3-й Кавказск[ий] корпус и Гвардейский. Идет еще Туркестанский. В течение 3–4 дней результат боя должен выясниться.
После скудного обеда в Варшавск[ом] полку прилег под кустиком в саду под грохот канонады, глядя на лазурное чистое небо и картину близкого осеннего увядания природы; сверху издали заслышалось курлыкание пролетевших журавлей. Поляки и евреи неотступно и жалостливо плачутся на засилья, чинимые им обстоятел[ьствами] военного времени.
27 августа. Стоим в Вержховине. Чудный осенний денек. С раннего утра – усиленная канонада с нашего крайнего фланга (3-я грен[адерская] дивизи[я]) и Гренадерского корпуса. Вчера с вечера стал гореть Туробин, оставленный австрийцами. Получены сведения, что 3-й Кавказ[ский] корпус взял 40 орудий и до 1000 пленных. Кормимся очень неважно в офицерск[ой] столовой: все мясо и мясо; от свинины у многих, в том числе и у меня, болят животы и слабит; с сегодня свинину исключаем из нашего меню.