Айседора прекрасно помнила Зигфрида, с которым ей было легко и просто, как с собственным братом. Одновременно перед мысленным взором Дункан предстала другая фигура – некогда обожаемый Генрих Тоде, но вот ведь странность, если белобрысого и не слишком красивого Зигфрида Вагнера она помнила, словно они расстались буквально вчера, лицо Генриха постоянно изменялось и стиралось, как это бывает на старой выцветшей фотографии. Нет, она помнила свою любовь, те возвышенные чувства, уносящие ее к неведомым небесам, но самого Тоде… его лица, рук… увы, ее Генрих Тоде исчез навсегда. Впрочем, "скатертью дорога", как говорят русские.
Теперь Айседора понимала, какого будущего желала ей мудрая Козима, и могла только прикусить губку. Да, сумей она тогда понять, что ее влечение к Генриху обернется мороком, бессмысленным, губительным колдовством, сумей она пересилить себя и согласиться на брак с Зигфридом, теперь в ее распоряжении уже несколько лет как был бы прекраснейший из театров. Впрочем, тогда бы она не познакомилась с Крэгом и Зингером и не родила бы двух прекраснейших детей! Да, как же иногда бывает мстительна судьба, брак по расчету с сыном самого Вагнера, возможно, подарил бы ей других детей, которые теперь были бы живы, но. Разве этот брак продержался бы без любви?..
…Боксеры ехали на очередное соревнование, по результатам которого они либо продвигались дальше, либо теряли все. Как выяснилось позже, собранных вскладчину денег хватало разве что на билеты на параход и несколько дней проживания в Америке, а дальше. хоть в охранники, хоть в носильщики. Билеты до Европы – дорогое удовольствие, так что каждый отправлявшийся на соревнование боксер прекрасно знал, что обязан победить, чего бы ему это не стоило.
Усаживая Айседору за свой столик и заглядывая ей в глаза, Тед открыл тайну: прием, который должен был помочь ему победить американцев. Секрет его будущих успехов – атакующий стиль, требующий одинакового участия обеих рук. Ведь американские боксеры давно привыкли, что холодные англичане не предрасположены к приступам ярости, когда человек вдруг бросается в атаку и бьет, бьет, бьет… у него же с этим никогда не было проблем. Кроме того, родившись левшой, что само по себе, будьте нате, сюрпризец для противника, он, по совету тренера, год развивал правую, и в результате.
Айседора желала ему всяческой удачи, которой, если честно, ждать совсем недолго, и, снова забегая вперед, хочется отметить, что в 1917-м Тед сделается чемпионом мира, после чего еще два года продержится в этом статусе. В 1920 году проведет успешную серию из 99 боев с лучшими боксерами США
…После первых достаточно удачных выступлений в Бразилии Айседора получила часть денег и отослала их в Швейцарию своим девочкам.
Город Буэнос встречал Айседору новым для нее танцем – страстным и пленительным танго, в который она тут же влюбилась: "С первого робкого шага я почувствовала, как все мое существо откликнулось на томный привораживающий ритм этого сладострастного танца, нежного, как длительная ласка, опьяняющего, как любовь под небом юга, опасного и жестокого, как манящий тропический лес. Таковы были мои ощущения, пока рука черноокого юноши двусмысленно руководила мною, а взгляд его смелых глаз утопал в моем". Зайдя с братом и сопровождающим их гидом в студенческое кабаре, Айседора погрузилась в новую для себя атмосферу низких прокопченных потолков и клубов сигарного дыма, повсюду обнимались смуглые парочки, собравшиеся здесь праздновать день свободы, который, по традиции этих мест, отмечали ночью.
Здесь, завернувшись в аргентинский флаг, Дункан протанцует их гимн. Несмотря на то что это была чистая импровизация, Айседору несколько раз вызывали повторить танец на бис. Уставшая и довольная собой Дункан явилась в гостиницу на рассвете, сразу же завалившись спать. И вскоре ее разбудил красный от злобы импресарио. Он размахивал перед лицом еще не успевшей как следует прийти в себя танцовщицы стопкой свежих газет, в которых она не могла понять ни единого слова. Наконец, немного успокоившись, он сообщил, что присутствующие вчера в кабаре журналисты сообщили о "бешеном успехе залетной босоножки в кругу революционно настроенных элементов", после чего единогласно призвали почтеннейшую публику бойкотировать выступления Дункан. Таким образом, уже к 11 утра в кассу были возвращены почти все ранее приобретенные билеты. Так что импресарио почел за благо немедленно расторгнуть контракт с артисткой.
Дункан снова оказалась у разбитого корыта. В довершение катастрофы выяснилось, что денежный перевод не дошел и не сегодня-завтра вся школа в Швейцарии будет выброшена на улицу, так как заплатить за комнаты нечем. Айседора тут же отдает все оставшиеся деньги брату и, посадив его на пароход, телеграфирует хозяйке пансиона, чтобы подождала всего несколько дней, деньги вот-вот прибудут.
Только на следующий день, увидав на своем пороге бледного и перепуганного Рене, до Айседоры дошло, что ни ему, ни ей нечем заплатить за гостиницу. Оставалось самостоятельно искать себе работу. Это удалось, но не сразу, спектакли шли со скрипом, публика встречала Дункан вяло, зал был в лучшем случае полупустым. Так что их вскоре выставили из гостиницы без вещей и денег. Айседоре удалось забрать лишь пару никому не нужных туник, после чего они отправились в Монтевидео, где фортуна улыбнулась танцовщице. Заработав немного денег, они устремились в Рио-де-Жанейро, где, узнав Айседору, ей предоставили помещение городского театра.
Здесь публика была поживее, Дункан принимали на ура, а Дюмениль, помимо музыкального сопровождения спектаклей, давал собственные концерты, которые, в конце концов, сделались более востребованными, нежели танцевальная программа, так что, когда Айседора засобиралась в Нью-Йорк, Рене остался в Рио.
Из Нью-Йорка она возвращалась на том же пароходе, и на этот раз совершенно одна. Грустная и усталая, потерявшая весь свой багаж, Айседора смотрела на пароходный бассейн, в котором плавало несколько человек. Неожиданно рядом с ее креслом остановился молодой человек в костюме местного официанта. Айседора уже хотела попросить его принести стакан сока, как вдруг, не без удивления, признала в нем одного из боксеров. Потерпев поражение на ринге, молодые люди должны были зарабатывать на возвращение в Европу, устроившись официантами, телохранителями и лакеями.
За все путешествие Айседора так и не нашла для себя интересного собеседника, проводя все время с книжкой или любуясь волнами.
Единственный человек, обращавший на нее внимание, был вечно пьяный американец Вилкинс, посылавший ей каждый день бутылку "Поммери" 1911 года. Первые дни Айседора просила официанта открыть бутылку и выпивала бокал, кивком головы благодаря соотечественника, но вскоре ей осточертеет вкус шампанского. Что же до американца, в результате от этого огромного, краснорожего и вечно пьяного господина приходилось чуть ли не прятаться. В общем, все было неудачно. В довершение разочарования в порту ее никто не встретил. Поразмыслив немного и решив, что ее телеграмма не дошла, она позвонила знакомому фотографу, но неожиданно трубку снял Зингер.
Настоящее чудо, Зингер мог знать, что Айседора на гастролях, но что она приедет конкретно в этот день, да еще и позвонит именно Артуру Генте, к которому ему вдруг взбрело заглянуть…
Парис очень обрадовался и тут же велел ждать его, а через несколько минут Айседора уже висела у него на шее. Оба были счастливы и тут же отправились завтракать в какой-то симпатичный ресторанчик.
Парис внимательно выслушал горестный пересказ не задавшихся с самого начала гастролей, и когда она закончила, сходу предложил завершить неудачные гастроли грандиозным спектаклем в "Метрополитен".
Устроив Айседору в лучшей гостинице, Зингер вызвал секретаря и с его помощью разослал сотни приглашений всем, кто имел хотя бы косвенное отношение к артистическому миру. Он сразу же распорядился, что этот спектакль пройдет как даровой, но Айседора не возражала. Лучше танцевать бесплатно, но при полном зале, в котором ко всему прочему будет столько знакомых лиц, нежели за деньги, но для фыркающей и ничего не понимающей публики.
После спектакля Парис предложил перевести школу в Нью-Йорк, и тут же снял ателье в Медисон-сквер-гарден, и отправил перевод, которого должно было хватить на покупку билетов для всех детей и обслуживающего персонала.
К сожалению, война уже внесла свои корректировки в планы благородного мецената, деньги пришли с опозданием, и всех младших девочек, которых Дункан набирала во Франции, родители разобрали по домам.
По приезду старших воспитанниц Айседора возобновила занятия в школе. Но к концу зимы она вдруг сваливается с внезапной болезнью. Осмотревший пациентку доктор диагностировал сильное переутомление и предложил отвезти ее на море. Парис тут же отправляет ее на Кубу, дав в попутчики своего секретаря.
Прежде Айседора никогда не была в Гаване, и они изъездили ее из конца в конец. Отдохнув и придя в себя, Айседора отправилась на пароходе во Флориду, где ждал ее Парис.
Весьма довольный собой Зингер помахивал купчей на Медисон-сквер-гарден, требуя, чтобы сразу же по возвращении в Нью-Йорк они приступили к устройству там грандиозной школы на несколько тысяч учениц.
"Зачем так много?" – Айседора пришла в понятный ужас. – Кто же начинает столь масштабное строительство во время войны?"
В результате они поссорились, и вспыльчивый Зингер порвал купчую.
Танго разлуки
В январе-феврале 1917-го Айседора дала целый ряд спектаклей в "Метрополитен". В день, когда все газеты сообщили о русской революции, Дункан изменила программу, и, облачившись в красную тунику, с жаром протанцевала "Марсельезу" и за ней "Славянский марш".
После спектакля Парис сообщил, что намерен устроить праздник в честь своей дамы, и тут же преподнес ей бриллиантовое ожерелье, и… Айседора давно привыкла продавать подаренные ей драгоценности, к тому же она только что изображала революцию, призывая к оружию. может ли она позволить Парису надеть это чудо себе на шею? Кто знает, какие мысли кружились в хорошенькой головке мисс Дункан, но она вдруг чарующе улыбнулась и, решительно шагнув к зеркалу, попросила Париса застегнуть ожерелье.
Новая школа, брильянты, праздник. совершенно очевидно – Парис жаждал их воссоединения, и Айседора не желала снова упустить свою любовь. Да, она будет носить модные платья, даже каблуки, позволит укутать себя в собольи меха и окольцевать драгоценными перстнями. Она не станет говорить дома о неправедно добытом золоте богачей и цепях простого люда, а начнет нежно ворковать, помешивая горячий, густой шоколад крошечной серебряной ложечкой. Да, она будет паинькой, и все получится. Но для начала нужно провести этот праздник так, чтобы Зингер остался доволен. Пусть он видит, что Айседора может быть благодарной. Да, она станет веселиться и танцевать с гостями, рассказывать анекдоты и вообще, никакой отсебятины, все так, как хочет он.
Праздник начинался с обеда и заканчивался под утро танцами. Пьяная и счастливая, уже на рассвете Айседора приметила отчего-то не танцующего юношу и, отметив, что тот невероятно красив и статен, предложила научить его танцевать аргентинское танго апашей, как его танцуют в Буэнос-Айресе. "С первого робкого шага я почувствовала, как все мое существо откликнулось на томный привораживающий ритм этого сладострастного танца, нежного, как длительная ласка, опьяняющего, как любовь под небом юга, опасного и жес…", кто бы мог подумать, что Парис Зингер при всем его уме и эрудиции ни черта не разбирался в танцах!
Обругав Айседору, в полном бешенстве он вылетел из зала, чуть ли не кубарем скатился по парадной мраморной лестнице и был таков!
Дункан не имела понятия, где теперь следует искать Зингера, полагая, что он и сам вскоре поймет свою ошибку и явится к ней. Но вместо раскаявшегося любимого перед Айседорой возникали служащие гостиницы с требованиями оплатить счет. Вскоре компанию им составили хозяева ателье и гостиницы, в которой поселились девочки, все требовали денег, угрожая выселением или тюрьмой. А заваривший всю эту кашу с переездом в Нью-Йорк Зингер не отвечал на телефонные звонки, скрываясь от своей подруги. В результате Айседоре пришлось продать то самое бриллиантовое ожерелье, а затем горностаевое манто и волшебный изумруд, купленный Лоэнгрином у сына индусского магараджи, проигравшего все свои деньги в Монте-Карло и спустившего, в конце концов, фамильные ценности.
Сезон закончился, заработать хоть какие-нибудь деньги оказалось нереально. Оставалось как-то дотянуть до осени, и, расставшись со всеми своими ценными вещами, Айседора нанимает виллу в Лонг-Бич, куда переезжает с воспитанницами и друзьями.
Разумеется, с таким ведением хозяйства к сентябрю им уже не хватило денег. Впрочем, Айседора не паникует до поры до времени, убеждая учениц, что они столкнулись всего лишь с временными трудностями и нужно дождаться очередного турне, которое, без сомнения, покроет все расходы. Сколько ждать? Так сезон начинается в сентябре, следовательно, уже очень скоро, может, прямо сегодня раздастся телефонный звонок и… Но… в конце концов, она получила приглашение на гастроли по Калифорнии, до которого оставалось целых два месяца! Окланд, Сан-Франциско, скоро она увидит маму, встретит соседей, будет бродить по знакомым с детства улицам.
Айседора Дункан со своими ученицами, 1917 г.
"Если бы ты мог объяснить что либо словами – не было бы смысла в том, чтобы станцевать это".
(Айседора Дункан)
17 ноября 1917 года, за день до отъезда, пришло сообщение о смерти Родена, которое Айседора воспринимает как личное горе. Но отменить или отсрочить поездку уже невозможно, и зареванная, прикрывая распухшее с ночи лицо темной вуалью, она садится в поезд, везущий ее в Окланд.
Из-за этой дурацкой вуали подстерегающие Айседору на вокзале журналисты разнесли новость: "Дункан окружает себя тайной". В иное время это бы ее развеселило.
Сан-Франциско изменился, отчасти из-за землетрясения и пожаров 1906 года, отчасти. за двадцать два года что хочешь изменится. Вот и Айседора – уже не та девочка, готовая лететь сломя голову в поисках славы. Славы она добилась, много раз любила, бывала и счастлива, и бесконечно несчастна, наряжалась в дорогие наряды и бриллианты, ночевала на скамейках в парке. всякое бывало.
Ее выступление в театре "Колумбия" прошло с аншлагом, критики единогласно восторгались знаменитой соотечественницей, Айседору приглашали в салоны, к ее мнению прислушивались, но когда Дункан предложила устроить даровой спектакль для бедноты, отказали.
Почему? Она же предлагала от чистого сердца.
Окруженная представителями высшего света и людьми искусства, которые наперебой восхваляли Айседору и то, чего она добилась, Дункан раз за разом делала попытки уговорить состоятельных жителей города помочь ей организовать в Сан-Франциско школу.
Снова отказ. На этот раз визави покидали ее с поспешностью спасающихся от досужего попрошайки прохожих. Скоро все разъяснилось само собой, в городе наличествовало несколько школ Айседоры Дункан, естественно, все открытые без ее разрешения и не отчисляющие нашей героини ни цента с прибыли. При этом все имеющиеся в Америке школы Дункан работали точно по единой, кем-то созданной программе, которая включала все прекрасное и гармоничное, что преподавала Айседора, и начисто игнорировала трагическую составляющую ее танцев. Позиция, в равной степени удобная как для родителей занимающихся там детей, так и для администрации города.
Айседора выступила с новым предложением дать мастер-класс для этих детей, собрав разом все школы, для такого дела в городе имелся очень удобный Греческий театр, но… Сан-Франциско был готов принимать великую танцовщицу исключительно на своих условиях и строго дозированно, как дорогое, но небезопасное в большом количестве лекарство.
Впрочем, лишний свободный вечер помог нашей героини встретиться с матерью, с которой она не виделась несколько лет. Дора сильно постарела, но не выглядела ни сломленной, ни недовольной жизнью. Елизавета и Августин время от времени навещали ее, сама же мама наотрез отказалась снова ехать в Европу, предпочитая жить и умереть там, где ей хорошо. Они встречались чуть ли не каждый день, пока Айседора танцевала на сцене "Колумбии", обычно завтракали вместе в каком-нибудь кафе или обедали между спектаклями. Вечера Айседора уже традиционно проводила в компании людей искусства, одним из которых был пианист и скрипач Гарольд Бауэр. Старше ее на четыре года, Гарольд приехал в Америку сразу же после начала войны и только в этом году получил гражданство. Сын немецкого скрипача, Гарольд родился недалеко от Лондона и всю жизнь прожил в Англии, сначала обучаясь игре на скрипке у своего отца, а затем у Адольфа Поллицера. В десять лет он дебютировал со скрипкой, после чего его возили по всей Великобритании как маленького гения, что не помешало ему в 1892 году, бросив высокие заработки и уже набившую оскомину славу, отправиться в Париж, дабы поступить в обучение к пианисту Игнацу Падеревскому, после чего объехал с гастролями Россию, Францию, Германию и Испанию как пианист. Отработав, сколько желал, соло, Гарольд решил попробовать себя в ансамбле и тут же сколотил трио вместе со скрипачом Жаком Тибо и виолончелистом Пабло Казальсом. В 1912-м получил золотую медаль Королевского филармонического общества, а теперь новое хобби – вдруг почувствовал в себе преподавательский талант и тут же устроился в Манхэттенскую школу музыки.
С первой секунды знакомства Айседора была очарована Гарольдом, к слову, он был сказочно красив – правильные черты лица, выразительные глаза, густая шевелюра, в которую так хотелось забраться пальцами. Женщины сходили с ума от Гарольда Бауэра, Айседора была поражена его игрой и, главное, его пониманием искусства танца. Гарольд имел счастливую особенность во всем видеть музыку, объясняя то или иное явление с точки зрения безусловной гармонии. Аккомпанируя Айседоре, он высказал предположение, что она в большей степени музыкант, нежели танцовщица. Любое движение Дункан, даже если она танцевала без музыки, ходила, разговаривала, брала из вазочки пирожное, для чувствительного Гарольда было перенасыщено музыкальными ритмами. Он мог сыграть, как она гневается и как смеется, как встречает друзей и разговаривает с зашедшими после спектакля богачами. Он тонко чувствовал поэзию – которая была для него сутью, заколдованной музыкой. Гарольд не прикасался к вину, говоря, что может быть пьян от определенного сочетания звуков, рядом же с Айседорой он упивался Шопеном или Бахом.