"Всем. В том, что умираю, не вините никого и, пожалуйста, не сплетничайте. Покойник этого ужасно не любил. Мама, сестры и товарищи, простите – это не способ (другим не советую), но у меня выходов нет. Лиля – люби меня…"
Из предсмертного письма Владимира Маяковского
Шлю тебе деньгов. Долги постепенно плачу.
Новостей у меня не больше чем в газетах, и в газетах никаких.
Целую тебя родная Киса
Твой
Л. Брик – В. Маяковскому
<28 июня 1929 г. Ленинград – Москва >
Володик!
Я сейчас "нездорова". 4-го будут готовы туфли (2 пары). 5-го хочу ехать.
Напиши или телеграфируй застану ли тебя.
Если найдутся – пришли до 4-го 250 р.
Обнимаю и целую тебя и Бульку.
Ваша <кошечка>
В. Маяковский – Л. Брик
<29 июня 1929 г. Москва – Ленинград>
Уеду около десятого. Деньги переведу третьего. Целую.
Твой Счен
В. Маяковский – Л. Брик
<3 июля 1929 г. Москва – Ленинград>
Перевел телеграфно двадцать пять.
Целую.
Счен
В. Маяковский – Л. Брик, О. Брику
<29 июля 1929 г. Сочи – Москва >
Совсем заскучал.
Очень прошу пожалуйста телеграфируйте. Ялта востребование. Целую.
Счен
Л. Брик, О. Брик – В. Маяковскому
<29 июля 1929 г. Москва – Ялта>
Усиленно делаем Реф. Очень ждем твоего материала. Здоровы. Целуем.
Киса Ося
Л. Брик – В. Маяковскому
<31 июля 1929 г. Москва – Ялта>
Посылаю спешное письмо Ялту до востребования. Целую.
Киса
Л. Брик – В. Маяковскому
<31 июля 1929 г. Москва – Ялта>
Володик, очень прошу тебя не встречаться с Катаевым. У меня есть на это серьезные причины. Я встретила его в Модпике, он едет в Крым и спрашивал твой адрес. Еще раз прошу – не встречайся с Катаевым. 9-го еду на две недели в Одессу – Ося за мной заедет.
Целую <кошечка>
О. Брик – В. Маяковскому
<Ок. 14 августа 1929 г. Москва – Евпатория>
Все в порядке. Борцем сговорено. Киса Одессе Люстдорф дача Фольмер. Я буду двадцатого утром Севастополе. Крепко целую.
Ося
О. Брик, В. Маяковский – Л. Брик
<20 августа 1929 г. Севастополь – Люстдорф>
Володя едет сегодня Москву Ося завтра Ялту гостиница Марино. Крепко целуем любим.
Ося Володя
Л. Брик, О. Брик – В. Маяковскому
<26 августа 1929 г. Одесса – Москва>
Приедем среду утром. Целуем.
Л. Брик, О. Брик – В. Маяковскому
<19 февраля 1930 г. Столбцы – Москва>
Крепко целуем.
Твои Кисы
Л. Брик, О. Брик – В. Маяковскому
<19 февраля 1930 г. Варшава – Москва>
Щенит! Едем очень хорошо. Нашу телеграмму из Столбцов ты, конечно, получил. Целуем тебя и Булечку.
<две кошечки>
Л. Брик, О. Брик – В. Маяковскому
<20 (?) февраля 1930 г. Берлин – Москва>
Крепко целуем тебя всех друзей.
Твои Кисы
В. Маяковский – Л. Брик, О. Брику
<21 февраля 1930 г. Москва – Берлин>
Целуем скучаем.
Ваши Счен Буля
В. Маяковский – Л. Брик, О. Брику
<24 февраля 1930 г. Москва – Берлин>
Дорогие родные милые и любимые Киситы
Спасибо за две телеграммы и открытку. А еще? Очень хочется больше от вас получать письмов и телеграммов – очень скушно что вы уехали сразу обе две. Валя и Яна примчались на вокзал уже когда поезд пополз. Яна очень жалел что не успел ни попрощаться ни передать разные дела и просьбы. Он обязательно пришлет письмо в Берлин.
Особых новостей у меня пока что конечно не накопилось. Сдал цирку пантомиму понравилась очень.
Сразу подписали со мной договор на обозрение для Мюзик-Холла.
От 5 до 12-го марта выставка моя едет в Ленинград очевидно и я выеду экспонатом.
Кися не забывай писать в записную книжку – все ваши работы и смотры.
Булька по настоящему и очень по вас тоскует Когда я прихожу домой ночью она не только прыгает а по моему даже выучилась держаться на воздухе до тех пор пока не лизнет в лицо.
Целую вас очень
Люблю и жду
Л. Брик, О. Брик – В. Маяковскому
<25 февраля 1930 г. Берлин – Москва>
Володенька!
Наш адрес Ansbacherstr. 57 "Kurfurstenhotel". Berlin W 50. Пиши пожалуйста. Крепко целуем.
Ося, Лиля
О. Брик – В. Маяковскому
<2 марта 1930 г. Берлин – Москва>
Любимый мой Щенит!
В письме ничего не напишешь – всё расскажем когда приедем. К нам ходит масса народу. Одеты мы пока что во всё московское. Только Оське купили пальто и шляпу.
Говорила по телефону с мамой и с Эльзой – здорово! Они к нам приедут – английскую визу нам, должно быть, не дадут.
"Клоп" во Франкфурте пока что не идет, но пойдет – поеду на премьеру.
Ося накупил у антикваров массу "наших" классиков и не нарадуется на них.
Лучше всего здесь песики! Вчера видела в Тиргартене двух белых бульдожьих щененков на одной сворке, а скотики просто невозможно маленькие! Шнейт ходит к нам за печеньем, служит и дает лапку; он ездит с нами на лифте.
Напиши, что у вас в Раппе и у нас в Рефе.
Обгладь у Бульки все местечки, передай Моте, чтоб не забывала ее мыть.
Малик выслал тебе вчера два экземпляра "150.000.000".
Обязательно скажи Снобу что адрес я свой оставила, но никто ко мне не пришел и это очень плохо.
На днях отправлю тебе посылку. Что ты делаешь? С кем встречаешься?
Люби меня, пожалуйста.
Я тебя оч. оч. люблю и оч. оч. скучаю.
Целую ужасно крепко <кошечка>
Дорогой Володик!
Рад, что "меломима" понравилась; жалеем что для мюзик-холла ты будешь писать без меня. Здесь очень интересно; очень много поучительного. Матерьялу масса.
Целую тебя крепко.
Ося
Л. Брик, О. Брик – В. Маяковскому
<4 марта 1930 г. Берлин – Москва>
Волосит! Вот какой сейчас "Курфюрстенотель" шикарный! На моем окне крестик а Осино выходит во двор. Любим целуем.
<кошечка и кот>
Л. Брик, О. Брик – В. Маяковскому
<7 марта 1930 г. Берлин – Москва>
Щеники! Целуем вас очень крепко. Отчего не пишете. Мы здоровы. Очень по вас скучаем.
Ваши <две кошечки>
В. Маяковский – Л. Брик, О, Брику
<9 февраля 1930 г. Москва – Берлин>
Скучаем любим целуем. Пишите чаще.
Счен Буль
Л. Брик – В. Маяковскому
<10 марта 1930 г. Берлин – Москва>
Щеники! Второй день хожу по Zoo – народилось щенят видимо-невидимо! Львячьих, тигрячьих, слонячьих, кенгуровых, обезьяновых. Львятика я держала на руках и он меня лизал в морду! Невозможно сладенький. Телеграммку вашу получили. Целую люблю.
Лиля
Л. Брик – В. Маяковскому
<13 марта 1930 г. Берлин – Москва>
Волосит! Я уже писала тебе, чтобы ты прислал "Баню" с доверенностью Марьянову, а то с "Клопом" канитель: три перевода (со слов Марьянова) в Германии, три – во Франции! Премьера задерживается и неизвестно, как будет с авторскими.
Почему нам никто не пишет? От этого очень тревожно.
Что с моим профсоюзом? Что с квартирой? Передал ли тебе и Яне привет Оболенский?
До чего мне хочется такого львятика! Ты представить себе не можешь какие у него мягкие лапочки.
Очень прошу тебя писать.
Шнейт просит передать Булечке свои фотографии и шлет ей свой сердечный привет.
Через несколько дней приезжают Эльза с Арагоном.
Я тебя очень люблю мой Щенит. А ты меня?
Крепко крепко целую.
<кошечка>
В. Маяковский – Л. Брик, О, Брику
<15 марта 1930 г. Москва – Берлин>
Целуем любим пишем очень скучаем.
Счен Буль
Л. Брик – В. Маяковскому
<17 марта 1930 г. Берлин – Москва>
Володик! В Москву поехал тов. Турек.
Мы, к сожалению, не успели с ним познакомиться, но Мария дала ему твой адрес и я очень прошу быть с ним очень, очень любезным.
И немцы и наши советские говорят что это совсем свой человек. Он написал книгу "пролетарий рассказывает", которая сейчас в Москве печатается. Я получила английскую визу, а Ося нет. Если у мамы будет хоть какая нибудь возможность приехать ко мне – я в Англию не поеду.
Получила вашу телеграмму: "скучаем, пишем…" но не могу понять кому пишете – не мне во всяком случае. А хорошо бы если б написали
Целую мордочки и лапочки и грудочки.
<кошечка>
Целуй Эльзу и Арагона.
19/III
Л. Брик – В. Маяковскому
<20 марта 1930 г. Берлин – Москва>
Володик, очень удивлена твоим молчанием. Напиши, пожалуйста, был ли у тебя Оболенский.
Мы с Осей получили английские визы. 23-го приезжают Эльза с Арагоном – поживем с ними дней 10 и уедем в Лондон. В Лондоне – две недели а оттуда с остановкой в Берлине на 1–2 дня – домой. Увидимся значит 22 апреля.
Если не напишешь немедленно – рассержусь!
Целую вас обоих.
Лиля
<кошечка>
Л. Брик – В. Маяковскому
<22 марта 1930 г. Берлин – Москва>
Волосит! Только что получила твое письмецо. Спешу ответить: Булькиного мужа ищи в телефонной книжке под фамилией Анатолий Александрович Бутлер. Хозяйку зовут Лидия Александровна. Щенятки очень нужны и нам и Бульке. Обязательно займись этим делом.
Во вторник Оськин доклад: Die neueste Literatur im sozialistischen Aufbau der Sowjetunion на немецком языке.
Сегодня приезжает Эльза. Насчет франкфуртской премьеры что то не слыхать ничего. Там сейчас идет пьеса Билля-Белоцерковского.
Шнейт стоит рядом и непрерывно служит – боюсь не объелся бы, больше не дам ничего.
Целую и тискаю вас обоих изо всех сил.
<кошечка> (Лиля)
Л. Брик – В. Маяковскому
<26 марта 1930 г. Берлин – Москва>
Волосит! 30-го едем в Лондон. Напиши мне по адресу: 35 Ashbourne Avenue, Golders green, London NW 11, H. Kagan (для Лили). Берлин зверски надоел, но надо посидеть несколько дней с Эльзой. Оська сделал вчера блестящий доклад на немецком языке!! Даже острил с большим успехом!! Публика Политехнического музея. Все возражали ерунду.
Как идет "Баня"? Много ли написал новой поэмы?
Оська читает все немецкие газеты и даже делает вырезки!
Очень хочется поскорее приехать и про все рассказать вам!
Не забывай Аннушку и Веру Георгиевну. Смотри, чтобы мыли Бульку. Займись квартирой и профсоюзом.
Поцелуй Сноба – я не знаю его адреса.
Ты соскучился? Целую тебя очень крепко. Погладь Булечку.
Еще целую
<кошечка> Лиля
В. Маяковский – Л. Брик, О, Брику
<28 марта 1930 г. Москва – Берлин>
Скучаем радуемся скорому приезду. Ждем любим целуем.
Счен Буль
Л. Брик, О. Брик – В. Маяковскому
<1 апреля 1930 г. Виндзор – Москва>
– Волосик!
Сам понимаешь… Крепко целуем.
Лиля Ося
В. Маяковский – Л. Брик, О. Брику
<3 апреля 1930 г. Москва – Лондон>
Целуем любим скучаем ждем.
Щенки
Л. Брик, О. Брик – В. Маяковскому
<5 апреля 1930 г. Лондон – Москва>
Волосик, целую себя в самом парламенте.
Сейчас начнется заседание.
<две кошечки>
Дружеский привет от Д. Богомолова.
Когда вы собираетесь приехать в Лондон?
R. C. Wallhead
W. P. Coates
Л. Брик, О. Брик – В. Маяковскому
<7 апреля 1930 г. Лондон – Москва>
Милые щеники, штаны отправлю вам отсюда. Все Скотики вам кланяются. Придумайте пожалуйста новый текст для телеграммы. Этот нам надоел.
Крепко целуем.
Лиля Ося
Л. Брик, О. Брик – В. Маяковскому
<14 апреля 1930 г. Амстердам – Москва>
Волосик!
До чего здорово тут цветы растут! Настоящие коврики – тюльпаны, гиацинты и нарциссы.
Целуем ваши мордочки.
Лиля Ося <две кошечки>
За что ни возьмешься, все голландское – ужасно неприлично!
Заключение
В декабре 1926 г. Маяковский получил ордер на квартиру в Гендриковом переулке, д. 15, на Таганке, куда переехал в апреле вместе с Бриками. Помещение было после ремонта. Удивительно, но в одну квартиру втроем они съехались именно тогда, когда их "супружеская" жизнь уже закончилась. Теперь их связывали только дружеские узы, в которых не было места ревности и страсти. Все трое могли вести совершенно свободный образ жизни вне стен своей общей квартиры, но ночевать должны были дома. Утро и вечер принадлежали им, что бы ни происходило днем. Дневник Лили Брик подтверждает, что это была не теория, они действительно так жили. Оказывается, счастье этой экспериментальной семьи заключалось в том, что каждый из всех троих должен быть полностью свободен от всех остальных.
В мае 1926 года у Маяковского был роман с Натальей Брюханенко. Отношения их были настолько серьезными, что Лиля Брик в одном из писем даже предупредила его в шутливой форме, чтобы он не женился.
В 1928 году Маяковский в Ницце встретился с Элли Джонс, которая родила от него дочку. Тогда же у Маяковского вспыхнул новый, не менее серьезный роман с Татьяной Яковлевой, следствием которого явились стихи, наполненные светлыми строками зарождающегося чувства.
Любить -
это значит:
в глубь двора
вбежать
и до ночи грачьей,
блестя топором,
рубить дрова,
силой
своей
играючи.
Любить -
это с простынь,
бессоннницей
рваных,
срываться,
ревнуя к Копернику,
его,
a не мужа Марьи Иванны,
считая
своим
соперником.
Маяковский даже предложил Татьяне Яковлевой стать его женой и уехать с ним в СССР (Татьяна жила в Париже), но та не спешила с ответом. Тем не менее, роман продолжался. Маяковский собирался вернуться в Париж в октябре того же года., но ему не суждено было сюда вернуться. Почему он не поехал в Париж? В двух статьях журнала "Огонек" 1968 года в несостоявшейся поездке Маяковского обвиняют Бриков. Они не хотели, чтобы Маяковский женился на Татьяне Яковлевой, это не входило в их планы. Их отношения основывались на том, что они жили втроем. Брики спокойно относились к временным связям, и даже длительный роман Осипа Брика с Жемчужной был воспринят вполне лояльно. Но женитьба Маяковского значила бы конец их совместной жизни, конец всему. 11 октября 1929 года Маяковский из письма Эльзы Триоле сестре в Москву узнал, что Татьяна Яковлева выходит замуж за французского виконта. Маяковский очень тяжело переживал это известие. И все же поиски любви, которая могла бы его спасти, Маяковский продолжил. Еще летом 1929 года он начал ухаживать за актрисой Вероникой Полонской, с которой он собирался съехаться и в присутствии которой он застрелился.
С Бриками Маяковский последний раз виделся 18 февраля 1930 года. После этого они уехали за границу, в Берлин и Лондон. Когда Маяковский покончил с собой, они были в пути домой.
"Почему же застрелился Володя? – пишет Лиля Брик. – В Маяковском была исступленная любовь к жизни, ко всем ее проявлениям – к революции, к искусству, к работе, ко мне, к женщинам, к азарту, к воздуху, которым он дышал. Его удивительная энергия преодолевала все препятствия… Но он знал, что не сможет победить старость, и с болезненным ужасом ждал ее с самых молодых лет.
Всегдашние разговоры Маяковского о самоубийстве! Это был террор. В 16-м году рано утром меня разбудил телефонный звонок. Глухой, тихий голос Маяковского: "Я стреляюсь. Прощай, Лилик". Я крикнула: "Подожди меня!" – что-то накинула поверх халата, скатилась с лестницы, умоляла, гнала, била извозчика кулаками в спину. Маяковский открыл мне дверь. В его комнате на столе лежал пистолет. Он сказал: "Стрелялся, осечка, второй раз не решился, ждал тебя". Я была в неописуемом ужасе, не могла прийти в себя. Мы вместе пошли ко мне, на Жуковскую, и он заставил меня играть с ним в гусарский преферанс. Мы резались бешено. Он забивал меня темпераментом, обессиливал непрерывной декламацией:
И кто-то во мраке дерев незримый
зашуршал опавшей листвой.
И крикнул: что сделал с тобой любимый,
что сделал любимый твой!
И еще и еще чужие стихи… без конца…
Когда в 1956 году в Москву приезжал Роман Якобсон, он напомнил мне мой разговор с ним в 1920 году. Мы шли вдоль Охотного ряда, и он сказал: "Не представляю себе Володю старого, в морщинах". А я ответила ему: "Он ни за что не будет старым, обязательно застрелится. Он уже стрелялся – была осечка. Но ведь осечка случается не каждый раз!"
Перед тем как стреляться, Маяковский вынул обойму из пистолета и оставил только один патрон в стволе. Зная его, я убеждена, что он доверился судьбе, думал – если не судьба, опять будет осечка, и он поживет еще.
Как часто я слышала от Маяковского слова "застрелюсь, покончу с собой, 35 лет – старость! До тридцати лет доживу. Дальше не стану". Сколько раз я мучительно старалась его убедить в том, что ему старость не страшна, что он не балерина. Лев Толстой, Гете были не "молодой" и не "старый", а Лев Толстой, Гете. Так же и он, Володя, в любом возрасте Владимир Маяковский. Разве я могла бы разлюбить его из-за морщин? Когда у него будут мешки под глазами и морщины по всей щеке, я буду обожать их. Но он упрямо твердил, что не хочет дожить ни до своей, ни до моей старости. Не действовали и мои уверения, что "благоразумие", которого он так боится, конечно, отвратительное, но не обязательное же свойство старости. Толстой не поддался ему. Ушел. Глупо ушел, по-молодому.
Уже после того, как и мне, и Маяковскому стукнуло тридцать, во время такого очередного разговора (мы сидели с ним на кожаном диване в столовой в Гендриковом переулке) я спросила его:
"А как же мне теперь быть, мне-то уже за тридцать?"
Он сказал: "Ты не женщина, ты исключение".
"А ты что ж, не исключение, что ли?!"
Он ничего не ответил.