Часы в покоях Елизаветы Петровны уже давно пробили полночь. Наступило 25 ноября. Во втором часу ночи царевна надела гвардейскую защитную кирасу (род металлического жилета) поверх своего повседневного платья, взяла с собой Воронцова, Лестока и старого учителя музыки Шварца и на санях отправилась в казарму Преображенского полка. Несмотря на то что вся эта компания выглядела совсем не героически, солдаты встретили ее восторженно. Они кричали: "Матушка! Мы готовы, мы их всех перебьем". Но Елизавета никого убивать без нужды не собиралась и постаралась умерить их неумеренное усердие. Когда все успокоились, царевна велела разломать все барабаны, чтобы кто-нибудь намеренно или случайно не спугнул противника барабанным боем. Елизавета и гвардейцы еще раз поклялись на кресте, стоя на коленях, во взаимной верности и решимости совершить задуманное и отправились в Зимний дворец.
Елизавета Петровна ехала на санях, окруженная пешими гренадерами. По дороге заговорщики решили, как и во время операции, проведенной Минихом против Бирона, арестовать всех приверженцев Анны Леопольдовны. К каждому из них отправили по небольшому отряду солдат во главе с офицером. В конце Невского проспекта, во избежание лишнего шума, Елизавета должна была выйти из саней и пойти пешком, но полнота мешала ей быстро двигаться. Гренадеры взяли царевну на руки и донесли ее до Зимнего дворца.
Во дворце Елизавета быстро обратила караульных в своих сторонников. Никто не оказал ей сопротивления, кроме одного унтер-офицера, немедленно арестованного гвардейцами. Беспрепятственно царевна попала в комнату, где спали Анна Леопольдовна и фрейлина Юлия Менгден. Подойдя к кровати правительницы, Елизавета громко сказала: "Сестрица, пора вставать!". Проснувшись, Анна Леопольдовна сначала сильно удивилась, а рассмотрев позади царевны гренадеров, стала умолять не причинять зла ее детям-младенцам и фрейлине Менгден. Елизавета обещала быть милосердной. Свергнутая правительница и ее дети были немедленно перевезены во дворец царевны. Очевидцы потом описывали трогательную сцену: Елизавета взяла на руки только что свергнутого годовалого императора Ивана Антоновича и поцеловала его со словами: "Бедное дитя! Ты вовсе невинно; твои родители виноваты". Но разобраться, кто виноват, решили позже, сейчас же нужно было немедленно готовить документы для объявления о переходе власти к новой императрице.
К 8 часам утра 25 ноября 1741 года были готовы манифест, форма присяги и форма титулов. Елизавета надела через плечо голубую ленту ордена Андрея Первозванного, который уже традиционно получали при восшествии на престол российские императоры. Новоиспеченная императрица объявила себя полковником трех гвардейских пехотных, конногвардейского и кирасирского полков. Торжеству Елизаветы не мог помешать даже сильный мороз. После принятия поздравлений высших чинов государства она в одном платье и накинутой на плечи легкой шубке вышла на балкон, а потом прошла между рядами выстроившейся перед ее старым дворцом гвардии.
В третьем часу дня Елизавета переехала в императорский Зимний дворец, а затем отправилась на торжественный молебен. По дороге в церковь ее окружили преображенские гренадеры, совершавшие вместе с ней переворот, и стали просить стать почетным капитаном их роты. Императрица милостиво согласилась. Гвардейцы были в восторге и славили государыню.
Столица гуляла всю ночь. На улицах раздавали бесплатное вино и угощение. Гвардейцы разводили костры, возле которых грелись все желающие. В толпе то и дело раздавались возгласы: "Здравствуй, наша матушка, Елизавета Петровна!" Многие радовались, что закончилось время регентов и фаворитов, а на престоле оказалась дочь Великого Петра. Казалось, что уже на следующее утро все забыли про только что свергнутого императора Ивана Антоновича. Но Елизавета не могла о нем не думать. С бывшим императором, его родителями и сестрой надо было что-то делать. Как же Елизавета выполняла данное своей двоюродной племяннице обещание быть милостивой к ней и ее детям?
Сначала императрица и вправду хотела быть образцом милосердия. Брауншвейгское семейство планировали отпустить за границу, к их немецким родственникам, но вскоре решили, что это было бы небезопасно для новой власти. Анну Леопольдовну и Антона Ульриха вместе с детьми отправили в крепость Динамюнде, находившуюся возле Риги.
Но держать их недалеко от границы снова сочли неразумным. В начале 1744 года семью бывшего императора перевезли в Раненбург Воронежской губернии, где до этого уже содержались свергнутые временщики. Летом того же года императрица распорядилась перевести брауншвейгцев в Соловецкий монастырь. Подросшего Ивана Антоновича следовало забрать у родителей и содержать отдельно, скрыв его под именем Григория. Это было сделано. Но Анну Леопольдовну с принцем Антоном до Соловков не довезли, помешала весенняя распутица. Их оставили в 100 верстах от Белого моря в Холмогорах. Здесь они жили долгое время.
Ежегодно ссыльному семейству выдавали 6 тысяч рублей, продовольствие и вино. Конечно, они уже не могли позволить себе той роскоши, к которой привыкли в Петербурге, но даже многие знатные дворяне империи не располагали такой суммой, и жизнь брауншвейгцев была вполне сносной. Ссылка примирила и сблизила супругов, лишив их предмета семейных раздоров – власти. Анна Леопольдовна почти ежегодно исправно рожала детей: в 1743 году – Елизавету, в 1745 – Петра, в 1746 – Алексея. Это, особенно рождение мальчиков, раздражало Елизавету Петровну, так как потомки брауншвейгской фамилии все еще имели права на наследование престола, по указу императрицы Анны Иоанновны. Но что она могла поделать?
Утрата власти, высылка из Петербурга и частые роды подорвали здоровье Анны Леопольдовны. Бывшая правительница стала часто болеть, а климат побережья Белого моря не способствовал выздоровлению. Особенно тяжело сказался на ней последний моральный удар, нанесенной Елизаветой Петровной: императрица велела провести обыск среди личных вещей Анны, которую подозревала в краже драгоценностей из своего дворца перед отъездом в ссылку. После такого унижения Анна Леопольдовна слегла и скончалась 7 марта 1746 года.
Сначала как бывшую регентшу и члена царской семьи ее хотели похоронить в Петропавловской крепости. Тело Анны в бочкообразном футляре, набитом льдом, повезли в Петербург. На подъезде к столице сопровождавший его поручик получил приказ: доставить груз в Александро-Невскую лавру. Там Анну Леопольдовну и похоронили 18 марта 1746 года. Чести быть упокоенной в Петропавловском соборе рядом с Петром Великим, Екатериной I, Петром II и Анной Иоанновной она так и не удостоилась.
Императрица Елизавета Петровна строго следила за тем, чтобы у нее и ее племянника, молодого герцога Голштинского, не было ни живых, ни мертвых конкурентов. Главным предметом беспокойства оставался бывший император Иван Антонович, который продолжал жить и здравствовать, несмотря на суровые условия ссылки. Четырехлетним малышом он был отделен от родителей, но содержался в тех же Холмогорах, что и они. Вероятно, отец и мать имели какую-то возможность узнавать о здоровье и жизни сына. Так продолжалось до 1756 года.
Но вот мальчику исполнилось 16 лет, и он, по понятиям того времени, стал совершеннолетним. Власти больше не могли настаивать на его недееспособности, Иван стал для них по-настоящему опасен. Если бы кто-то захотел разыграть его карту, вполне мог произойти очередной государственный переворот под лозунгом "восстановления законной власти свергнутого императора". Ивана Антоновича нужно было упрятать подальше и понадежнее.
В начале 1756 года его быстро и скрытно перевезли в Шлиссельбургскую крепость. Из текста распоряжения о переводе Ивана в Шлиссельбург видно, что принц Антон Ульрих и братья и сестры бывшего императора были извещены о том, что его увозят, но им было строго приказано хранить это в тайне.
Как жил Иван Антонович в крепости и что с ним там происходило, судить сложно. Существует два рода известий на сей счет. Лица, окружавшие и охранявшие бывшего императора, начиная с его ссылки под Ригу и заканчивая отправкой в Шлиссельбург, считали его вполне обыкновенным ребенком и не замечали в нем каких-либо странностей и отклонений. В крепости он был изолирован от других заключенных и караульной команды. К нему приставили двух персональных стражников: бывшего сержанта Ингерманландского полка Луку Матвеевича Чекина и прапорщика того же полка Данилу Петровича Власьева. В их донесениях в Петербург, в Тайную канцелярию, сказано, что Иван был либо умалишенным, либо умственно недоразвитым с детства. Его лицо выглядело очень бледным и застывшим, как у покойника, он заикался, плохо говорил, часто рыдал и кричал по ночам, постоянно грыз ногти. Вел себя бывший император крайне агрессивно, набрасывался на охранников, ел мыло и крыс, за которыми охотился ночью, облачившись в матросскую шинель, разводил в своей камере пауков и также употреблял их в пищу. Часто на Ивана Антоновича нападала сильная слабость, и тогда он круглые сутки проводил в постели.
Эти известия считались достоверными, и именно они распространялись среди придворных и в народе. Но при этом историков всегда настораживал тот факт, что глава Тайной канцелярии Никита Панин дал коменданту Шлиссельбургской крепости распоряжение никого не пускать к секретному узнику, даже тюремного врача. Если Иван Антонович серьезно заболеет, то оставить это на волю Божью, а когда надежды на выздоровление уже не будет, позвать ему священника. То есть о состоянии физического и душевного здоровья бывшего императора должны были судить два бравых вояки. Свои обязанности, в том числе и "медицинские", они, видимо, исполняли исправно, за что в 1762 году получили повышение в чинах: Власьев стал капитаном, а Чекин – поручиком.
18 марта 1762 года Ивана Антоновича, которому в то время был уже 21 год, посетил его троюродный дядя – новый император Петр III. Императора сопровождали тайный советник датского двора Ассебург, полицмейстер Петербурга барон Корф, обер-шталмейстер Нарышкин, барон Штернберг и секретарь Волков. Ассебург и Корф беседовали с заключенным, и ни они, ни другие присутствовавшие при этом лица не заметили в Иване ни косноязычия, ни признаков сумасшествия или умственной неполноценности, ни других особенных странностей. Можно предположить, что человек, с годовалого возраста пребывавший в ссылке и тюремной камере, выглядел – да и был – не вполне адекватной личностью, но это объяснялось одиночеством и отсутствием возможностей свободного передвижения и общения и серьезным отклонением от нормы не являлось.
То, что Иван Антонович был почти здоров умственно и физически, делало его вдвойне опасным. Император Петр III не принял на его счет никакого нового решения, оставив все как есть. Но устроившая очередной переворот и занявшая его место императрица Екатерина II оказалась в уязвимом положении. Иностранка, не связанная с домом Романовых кровными узами, узурпаторша престола, она не могла жить и править спокойно, пока в Шлиссельбурге томился законный претендент на трон.
Кто был инициатором физического устранения Ивана Антоновича, мы теперь уже не узнаем. Но в ближайшем окружении Екатерины II и в Тайной канцелярии эта идея была принята и воплощена в жизнь. Охранникам Ивана была дана инструкция на тот случай, если кто-либо без распоряжения императрицы попытается забрать его из крепости. Арестанта следовало умертвить, но никому в руки живым не отдавать. Вероятно, Тайной канцелярии уже было известно, что такие горячие головы, желающие освободить бывшего императора и вместе с ним прорваться к власти, в России есть. Несчастный Иван Антонович просил облегчить его положение, разрешить ему немного свободы и клялся ни на что не претендовать; он не знал, что вокруг него уже закручивается смертельная спираль политической интриги, главным фигурантом которой станет неизвестный ему поручик Мирович.
Василий Яковлевич Мирович принадлежал к старинному польско-украинскому дворянскому роду. После присоединения Украины к России Мировичи оказались на русской службе. Во время Северной войны со Швецией полковник Федор Мирович – дед Василия вместе с гетманом Мазепой перешел на сторону Карла XII. Сам он после поражения шведов под Полтавой успел скрыться в Польше, а его семья, жена и двое сыновей, сначала жила у своего родственника полковника Павла Полуботка в Чернигове, а потом вместе с ним переехала в Петербург. Полуботок вскоре оказался в опале и был посажен в крепость. Семья Мировичей осталась без средств к существованию. Выросшим братьям Петру и Якову Мировичам удалось найти скромную службу при дворе царевны Елизаветы Петровны. Но здесь молодые люди совершили непростительную ошибку – стали переписываться со своим беглым отцом, а Яков даже ездил к нему в Польшу вопреки императорскому запрещению. В 1732 году братья попали в Тайную канцелярию и были наказаны ссылкой в Сибирь с лишением всех имущественных прав.
Василий Мирович как внук государственного изменника вынужден был начать военную службу с самого ничтожного офицерского чина – подпоручика Смоленского пехотного полка, причем без особой надежды на карьерный рост. О его знатном происхождении никто не знал, да это и не имело значения: в русской армии старшие офицеры одинаково пренебрежительно относились к подпоручикам и из дворян, и из низших слоев общества. У молодого человека не было даже денег, чтобы поддерживать принятый в офицерских кругах образ жизни, а его сестры оказались без приданого и не могли рассчитывать на скорое и успешное замужество.
Мирович обращался к властям с просьбой вернуть ему с сестрами хотя бы малую часть земельных владений деда и получил отказ, попросил назначить сестрам пенсию – и в этом было отказано. В молодом офицере копились раздражение и обида на несправедливое устройство жизни. Подсказка, что делать, появилась неожиданно. Июньский переворот 1762 года, приведший к власти Екатерину II, показал, что престол можно взять силой, а офицеры, поддержавшие заговор, получили за это все, о чем раньше не могли даже мечтать.
Мирович решил освободить из Шлиссельбургской крепости Ивана Антоновича и сделать его императором, возвратив престол в руки законного представителя дома Романовых. Он открылся только одному человеку – своему другу, поручику Великолуцкого пехотного полка Аполлону Ушакову. Молодые люди договорились действовать вместе до конца, каков бы он ни был. На всякий случай 13 мая 1764 года они отслужили по себе в Казанском соборе Петербурга панихиду как по умершим.
План освобождения Ивана Антоновича был разработан ими в деталях. Через неделю императорский двор вместе с государыней должен был покинуть столицу и отправиться в путешествие по Прибалтике. В это же время Мирович со своими солдатами должен будет нести очередной караул в Шлиссельбургской крепости. Туда на лодке приплывет Ушаков под видом придворного курьера и привезет заготовленный заранее манифест от имени императора Ивана Антоновича. Манифест зачитают солдатам, те встанут на сторону Ивана, освободят его и отвезут по воде в Петербург в летние казармы артиллерийского полка. Артиллеристы захватят Зимний дворец и посадят Ивана Антоновича на трон.
Как это часто бывает, в жизни все сложилось совсем не так, как представляли два друга в своих героических мечтах. По странному стечению обстоятельств, Ушаков был отправлен 25 мая на лодке с поручением Военной коллегии и большой суммой денег к генералу М. Н. Волконскому. По дороге он утонул. Мировичу пришлось действовать в одиночку.
5 июля Никита Панин, живший со своим воспитанником, великим князем Павлом Петровичем – наследником престола, в Царском Селе, получил от коменданта Шлиссельбургской крепости Бередникова удивительное донесение. Во втором часу ночи Бередников был разбужен странным шумом, доносившимся со двора крепости. Там солдаты поручика Мировича строились в боевой порядок и заряжали ружья боевыми пулями. Когда комендант спросил, для чего это делается, Мирович ударил его прикладом по голове и приказал солдатам схватить как злодея, содержащего под караулом государя императора. Бередникова скрутили и в таком состоянии держали до пятого часа утра.
За эти три часа в крепости произошло много диковинного. Мирович с солдатами вели бой с караульной командой Власьева и Пекина. Было выпущено много пуль, но, как ни странно, никто при этом серьезно не пострадал. Мирович приказал выкатить во двор пушку. После этого караульные сдались. Но когда заговорщики ворвались в камеру Ивана Антоновича, то увидели заключенного лежащим на полу камеры бездыханным. Рядом с телом стояли Власьев и Пекин, в точности исполнившие инструкцию Тайной канцелярии. Солдаты хотели их убить, но Мирович запретил им это делать, так как Ивана Антоновича было уже не вернуть, а офицеры, охранявшие его, всего лишь выполняли чужой приказ. Василий Мирович благородно заявил, что он один во всем виноват, и позволил себя арестовать.
Екатерина II получила известие о происшедшем 9 июля, когда находилась в Риге. Свой ответ Панину она начала следующей фразой: "Я с великим удивлением читала ваши рапорты и все дивы, происшедшие в Шлюссельбурге; руководство Божие чудное и неиспытанное есть!" Далее императрица повелевала похоронить убиенного Ивана Антоновича в крепости быстро и без всякого шума. Так же быстро она приказала провести расследование, но особенно ничего при этом не скрывать, так как свидетелями происшествия были около 200 солдат и офицеров, нельзя же им всем заткнуть рот.
Разбирательство произвели в спешном порядке с соблюдением всех предосторожностей, чтобы не допустить утечки лишней информации. Мировича приговорили к смертной казни, и тут же привели ее в исполнение.
Казалось бы, после трагической смерти Ивана Антоновича можно было надеяться на милосердие императрицы к остальным членам брауншвейгского семейства. Но царской милости не последовало. Принц Антон Ульрих неоднократно обращался к Екатерине II с просьбами отпустить его с детьми за границу, заклинал ее кровавыми ранами Христа и сам клялся именем Бога и всех святых, что не будет претендовать на власть. Ответа на эти письма не было. 32 года Антон Брауншвейгский провел в ссылке под строгим и неусыпным надзором. В последние годы жизни он ослеп, тяжело болел. 4 мая 1776 года он скончался и был похоронен в скромном гробу, обитом черным сукном с серебряным позументом (в таких хоронили небогатых дворян и офицеров низших чинов), на кладбище одной из холмогорских приходских церквей.
К 1780 году стало понятно, что вконец запуганные и замученные унижением и тяжелой жизнью в ссылке дети принца Антона не представляют никакой опасности для трона. Им разрешили уехать в Данию под покровительство тетки со стороны отца, вдовствующей королевы Марии Юлианы. Перед датским королевским двором было поставлено условие: поселить брауншвейгцев в провинции Ютландия, в небольшом городке Горзенсе, подальше от европейских столиц и большой политики.