Но Бирону не пришлось долго наслаждаться этой победой. Воюя с брауншвейгским семейством, регент упустил из виду гораздо более серьезных врагов. Его тайными недоброжелателями были другие влиятельные при дворе немцы – Миних и Остерман. Граф Остерман на время взял паузу в интригах, он сказался больным и затворился у себя дома, чтобы поразмышлять над возможными вариантами развития событий. Фельдмаршал Миних же оказался более решительным. Сначала он поддерживал Бирона, но герцог словно забыл, что многим ему обязан, и не торопился с наградами и привилегиями. Миних был умен, наблюдателен и прекрасно видел, что среди офицеров и солдат придворных полков ширится недовольство регентом. Гвардейцы были возмущены самоуправством Бирона и тем, что он хотел реформировать гвардию, запретить дворянам служить в ней рядовыми и отправить их младшими офицерами в армейские подразделения в провинцию, а в гвардейские полки набрать солдат из низших слоев населения. Почему бы в этих условиях не возглавить бунтовщиков, а заодно вернуть брауншвейгской чете отнятую у них герцогом власть? За такую услугу потом можно было требовать любой благодарности.
Миних сделал ставку на Анну Леопольдовну, превосходившую своего супруга силой характера. Вскоре представился и удобный случай переговорить с принцессой с глазу на глаз. Анне Леопольдовне понадобился новый паж в свиту, и она захотела выбрать его из числа воспитанников кадетского корпуса. Миних, будучи шефом кадетов, лично представил ей четверых лучших учеников.
Встреча состоялась 7 ноября. Когда после краткой беседы юноши были отпущены, Анна попросила Миниха задержаться и стала ему жаловаться на свое положение. Она сказала, что от верных людей слышала, будто регент готовит их отъезд из России. Видимо, уехать придется, но ей хотелось бы взять с собой и сына-императора, потому что она как мать не может расстаться с младенцем и бросить его на произвол судьбы. Миних в ответ пообещал сделать все, чтобы защитить ее от тирании Бирона.
На следующее утро фельдмаршал вновь неожиданно явился в покои принцессы и предложил ей устроить переворот и арестовать регента. Анна Леопольдовна сначала сделала вид, что испугалась, и начала отказываться, утверждая, что не может рисковать жизнью Миниха и судьбой его семьи ради решения собственных проблем. Но потом принцесса позволила фельдмаршалу себя уговорить. Они решили все сделать втайне, не привлекая к заговору никаких других лиц. Медлить было нельзя не только из боязни, что их затея будет раскрыта, но и потому, что скоро Преображенский полк, которым командовал Миних, должен был сдать свою вахту по охране дворцов императора и регента другому подразделению. Необходимо было срочно воспользоваться благоприятным моментом, пока заговорщики на законных основаниях контролировали все входы и выходы из покоев Бирона.
В тот же день Миних вместе с Левенвольдом обедал у Бирона. Герцог, как будто предчувствуя беду, был задумчив, и на лице его отражалось беспокойство. Миних, напротив, выказал завидное самообладание. Когда Левенвольд вдруг неожиданно спросил, не приходилось ли фельдмаршалу во время военных походов предпринимать неожиданные ночные вылазки, то он лишь на секунду смутился и тут же ответил, что не припоминает такого, но никогда не откажется воспользоваться благоприятным случаем. Ни его короткому замешательству, ни двусмысленности ответа в тот момент никто не придал значения.
В одиннадцать часов вечера Миних покинул дом Бирона и тут же стал отдавать распоряжения относительно "чрезвычайного ночного предприятия". В два часа пополуночи фельдмаршал вызвал к себе адъютанта, подполковника Манштейна. Вместе они отправились в Зимний дворец. Через гардеробную комнату Миних с адъютантом прошли в личные покои принцессы Анны Леопольдовны и разбудили ее фаворитку, фрейлину Юлию Менгден, так как только она имела круглосуточный доступ в спальни принца и принцессы.
К Миниху вышла только Анна Леопольдовна. Она была настроена решительно. Поговорив с ней несколько минут, Миних вызвал находившихся во дворце караульных офицеров. Анна объявила гвардейцам, что устала терпеть обиды и притеснения от регента и решила его арестовать, поручив это дело Миниху. Офицеры поклялись во всем слушаться своего фельдмаршала и помочь ему выполнить приказ принцессы. Анна допустила их всех к руке, а потом каждого поцеловала, скрепив клятву этим дружеским жестом. Солдаты-гвардейцы, которым офицеры повторили все услышанное в покоях принцессы, тоже выразили готовность участвовать в перевороте. Сорок человек Миних оставил для охраны императора и его родителей, а восемьдесят повел с собой в Летний дворец, к Бирону.
Дальнейшее развитие событий напоминает не слишком складно написанный авантюрный роман, когда у героев все выходит как бы само собой. Но, оказывается, так иногда бывает и в жизни. Мних остановил свой отряд в двухстах шагах от дворца, так как опасался, что караул может устроить шум и предупредить герцога. Но Манштейну удалось удивительно легко и быстро договориться с караульными офицерами, те даже предложили заговорщикам свою помощь. Миних дал своему адъютанту офицера и двадцать солдат и велел арестовать Бирона. Манштейн со своим маленьким отрядом беспрепятственно проник в личные покои герцога: караульные пропускали его, думая, что он идет к регенту с каким-то важным сообщением. И тут возникла неожиданная сложность: Манштейн никогда не был в спальне Бирона и не знал точно, какая из дверей ведет туда. Будить слуг он не решился, чтобы не поднимать лишнего шума. Наудачу адъютант толкнул одну из запертых на ключ двустворчатых дверей, шпингалеты которой по странной случайности забыли защелкнуть, и оказался в герцогской спальне. Дальше разыгралась безобразная сцена.
Бирон и его жена крепко спали и проснулись только оттого, что Манштейн грубо откинул полог кровати и начал громко говорить. Бироны разом вскочили и закричали: "Караул!". На это Манштейн язвительно заметил, что привел с собой много караульных. Герцог попытался оказать сопротивление и начал драться с солдатами. Но силы были неравны, гвардейцы сильно избили регента, разорвали на нем рубашку, так что он остался почти совсем голым. Когда его окончательно скрутили, то заткнули ему рот носовым платком, а руки связали офицерским шарфом, потом завернули в одеяло и вынесли в караульню. Здесь сыскали для него солдатскую шинель, чтобы прикрыть наготу, и в таком виде повезли в Зимний дворец. Жена Бирона хотела бежать вслед мужу в одной ночной рубашке, но за воротами ее схватил один из солдат и привел к Манштейну с вопросом, как быть с супругой регента. Манштейн велел отвести ее обратно во дворец, но солдату было лень это делать, и он толкнул несчастную полураздетую женщину в лежащую во дворе кучу снега (ноябрь в тот год выдался холодным и снежным). Там ее увидел некий гвардейский капитан, кое-как одел, проводил во дворец и просил во избежание неприятностей не покидать своих покоев.
В ту же ночь были арестованы брат регента, Густав Бирон, и верный клеврет герцога Бестужев. Оба даже не сразу поняли, что произошло. В шесть утра Миних доложил Анне Леопольдовне, что задуманное благополучно свершилось. В Зимний дворец был приглашен Остерман, которому сообщили о произошедших переменах. Всесильный вельможа на этот раз вынужден был смириться с первенствующей ролью Миниха.
Вернувшись домой, Миних вместе с сыном тут же составил список наград и новых назначений при дворе. Принцесса Анна объявлялась новой правительницей вместо Бирона и награждалась высшим в императорской России орденом Андрея Первозванного, принц Антон получал высший военный чин генералиссимуса, о котором давно мечтал, сам Миних назначался первым министром. Не знали только, как отметить Остермана, чтобы и власти ему не дать, и не обидеть. Тут вспомнили, что граф давно поговаривал о чине великого адмирала, на который рассчитывал за свою заботу о флоте. Этим почетным, но не играющим никакой роли званием и решили его наградить. Проект отвезли на подпись принцессе Анне Леопольдовне, и она все одобрила.
Нужно было решить, что делать с Бироном и его семьей. Все же бывший регент обладал большим авторитетом, поэтому никто единолично не мог определить его участь. В Зимнем дворце собрались Анна Леопольдовна, царевна Елизавета Петровна, Миних и Остерман. На этом "малом совете" постановили отправить Биронов в Александро-Невский монастырь, а на другой день перевезти их в Шлиссельбургскую крепость.
Началось многомесячное дело Бирона. Чего только не ставилось в вину герцогу: и "захват" регентства, и небрежение здоровьем бывшей императрицы, и желание удалить царскую фамилию из России, и притеснение русских, и даже то, что он смел принимать от Анны Иоанновны личные подарки. По совокупности всех этих по большей части абсурдных обвинений 18 апреля 1741 года Бирон был приговорен к смертной казни, но помилован правительницей Анной Леопольдовной. Из Шлиссельбурга герцога отправили в Пелым, где он под строгим надзором содержался в доме, специально построенном для этого по проекту самого Миниха.
Судьба Бирона снова стала меняться в лучшую сторону только после того, как власть вновь перешла к младшей ветви дома Романовых. Елизавета Петровна перевела его на вольное поселение в Ярославль. Император Петр III пригласил Бирона на жительство в Петербург и вернул ему ордена и почетные чины. Екатерина II восстановила герцога на курляндском троне, добившись согласия на это польского короля. Бирон вернулся в родную Митаву, но не нашел там согласия с местным дворянством. Он проводил слишком откровенную пророссийскую политику, вместе с тем пытался ограничить привилегии дворян и облегчить положение крепостных крестьян, покровительствовал евреям. Через несколько лет Бирон устал бороться с курляндским рыцарством и в 1769 году отказался от власти в пользу своего сына Петра, которого когда-то прочил в женихи Анне Леопольдовне. Умер Бирон 17 декабря 1772 года в возрасте 82 лет в Митаве, намного пережив не только свою любовницу – императрицу Анну Иоанновну, но и всех, кто лишил его власти, держал в заключении и ссылке. Он был похоронен с почетом, облаченным в андреевскую орденскую мантию, в герцогском склепе.
Но Анна Леопольдовна, осуществившая переворот и лишившая Бирона власти над Россией, конечно, не могла предполагать, что судьба опально герцога сложится гораздо более благополучно, чем ее собственная. Она торжествовала победу и готовилась насладиться ее плодами.
9 ноября 1740 года Анна Леопольдовна объявила себя правительницей при малолетнем сыне-императоре, и никто против этого возражать не стал. Состоялась и раздача запланированных Минихом наград, чинов и должностей. Многим придворным были прощены долги и выплачены премиальные суммы из казны. Все, казалось, были довольны. Но все же при дворе находились скептики, которые полагали, что этот переворот вряд ли окажется последним. Если на такое решилась принцесса Анна, решатся и другие.
Анне Леопольдовне хотелось править, но делать этого она совершенно не умела. Трудно было найти человека, менее способного быть регентом. Принцесса была от природы застенчива, нелюдима, на ее лице застыло выражение вечной угрюмости. В юности мать, герцогиня Екатерина Ивановна, не раз бранила ее за необщительность. К тому же Анна была молода и не обладала необходимым опытом в государственных делах. Несмотря на воспитание, полученное при немецком и русском дворах, принцесса выросла неряхой, проявлявшей почти полное небрежение к своей внешности. В отличие от других дам семейства Романовых, она не стремилась к блестящим забавам и шикарным развлечениям, которые могло предоставить ее новое положение правительницы. Она предпочитала весь день проводить в своих личных покоях неодетой, непричесанной, повязав растрепанные волосы платком. Ее лучшей подругой и наперсницей была привезенная из Германии фрейлина Юлия Менгден. Именно этой девице, полностью разделявшей взгляды и образ жизни своей госпожи, были подарены отнятые у Бирона и его сына семь кафтанов, шитые серебряным позументом. Практичная Юлия собственноручно отпорола украшения от одежды и отдала их на переплавку. Из этого серебра получилось четыре шандала для свечей, шесть тарелок и две шкатулки. Кроме этого подруга-регентша неоднократно дарила Менгден значительные денежные суммы и даже презентовала ей принадлежавшую ранее казне мызу Обер-Пален недалеко от Дерпта (ныне город Тарту в Эстонии).
Вот как описывал характер и образ жизни Анны Леопольдовны автор книги "Царство женщин" К. Валишевский:
"Из всех современников и близких к ней людей один только сын фельдмаршала (Миниха. – Л. С.) приписывал ей умственные, сердечные качества и преданность делам. Другие же рисуют ее ограниченной в умственном отношении и ленивой в физическом, целый день проводящей в постели за чтением романов. Лишь воображение ее развилось рано, вследствие чтения. Она, однако, была очень набожна, ставила образа во все углы своих комнат, следила, чтобы везде были зажжены лампады; а впоследствии, в заточении, предавалась благочестивым занятиям, в сообществе двух певчих и пономаря… Не любя показываться публично, она уменьшила елико возможно придворные выходы, редко являлась на приемах и отпустила большую часть служащих, в таком изобилии окружавших ее тетку. Во дворце скоро водворились пустота и безмолвие. Регентши почти не было заметно, она не любила одеваться и проводила обыкновенно время до обеда с Юлией Менгден".
Затворничество Анны Леопольдовны устраивало Миниха. Он в качестве первого министра мог управлять страной от ее имени. Но у него не было опоры в правительстве. Да и отношения с Анной начали постепенно портиться. Миних слыл отважным воякой и способным командиром, но при этом был тяжелым и скучным человеком, ему не хватало лоска и природной ловкости, которыми был в полной мере наделен его конкурент Остерман.
Граф Остерман, в свою очередь, понимал, что не может рассчитывать на близость к Анне Леопольдовне, которая все еще продолжала испытывать чувство благодарности к Миниху и была не готова к смене фаворитов. Он сделал ставку на ее мужа, принца Антона Ульриха. Отношения между супругами были весьма прохладными, и в связи с этим двор разделился надвое: на сторонников принца и принцессы. Остерману с принцем Антоном постепенно удалось отобрать у Миниха часть его гражданских политических полномочий, оставив за ним только командование сухопутными войсками и снабжение армии. А тут еще в процессе рассмотрения дела Бирона вскрылись новые обстоятельства участия Миниха в возведении его в регенты.
У фельдмаршала не выдержали нервы, и он совершил опрометчивый поступок – попросил отставки, тайно надеясь, что она не будет принята и его начнут уговаривать остаться, а он потребует для себя гарантий и новых привилегий. Но Остерман сумел повернуть дело так, что Анна Леопольдовна подписала указ об отставке своего первого министра, и Миних в одночасье оказался не у дел.
Миниха не просто уволили, его оскорбили. Указ об отставке фельдмаршала принц Антон приказал читать на всех площадях столицы под барабанный бой. Когда Анна Леопольдовна узнала об этом, то послала бывшему вельможе свои извинения за бестактность мужа. Императорская семья не знала, что теперь делать с Минихом. Его боялись оставлять в столице, но и за границу или в провинцию послать тоже боялись. Миних был человеком решительным, а в войсках его уважали как храброго и справедливого военачальника. Некоторые при дворе предлагали сослать его, как и прочих опальных временщиков, в Сибирь, но этого не допустила Юлия Менгден, брат которой был женат на сестре фельдмаршала. Миних остался в столице, что создавало во дворце нервозную обстановку. На всякий случай была удвоена дворцовая стража, а принц и принцесса каждую ночь ночевали в новых комнатах, чтобы их нельзя было захватить так же быстро, как Бирона. Так продолжалось до тех пор, пока Миних не переехал подальше от Зимнего дворца – на другой берег Невы.
После падения Миниха могущество Остермана стало почти неограниченным. Некоторые иностранные послы даже писали своим правительствам, что при молодых и неопытных принце и принцессе Брауншвейгских граф стал теперь "настоящим царем всероссийским". Но положение этого "технического государя" все же оставалось непрочным: ему как немцу русские вельможи не доверяли и не желали вполне подчиняться его воле. А тут на политическом горизонте замаячил еще и новый фаворит, которого современники уже сравнивали с Бироном.
Мы уже не раз упоминали о том, что Анна Леопольдовна никогда не любила своего супруга – принца Антона Ульриха. Еще до свадьбы с ним она была страстно влюблена в польско-саксонского посланника, графа Линара, молодого, образованного, изящного, щегольски одетого и блиставшего безупречными манерами, которые он усвоил на службе при Дрезденском дворе, не уступавшем тогда Версальскому. Из-за этой интрижки в 1735 году по требованию императрицы Анны Иоанновны красавец-граф был отозван своим правительством на родину. В 1741 году он вновь появился в России и уже не считал нужным скрывать своих нежных отношений с Анной Леопольдовной. Для придания ему официального статуса при дворе Линар был объявлен женихом фрейлины Менгден и награжден орденом Андрея Первозванного. Он должен был получить отставку у своего короля в Дрездене и поступить на русскую службу в чине обер-камергера. В Саксонию он увез 35 тысяч рублей, якобы полученных от своей невесты, чтобы положить их в дрезденский банк.
Линар был умен, имел обширные связи в Европе и опыт в дипломатических делах. Такой фаворит был опасен и для Остермана, и для принца Антона, который в одночасье мог лишиться не только жены, но и всего остального. Поэтому отвергнутый супруг и пока еще первый сановник государства стали искать союзников в борьбе с Анной Леопольдовной и ее друзьями. Все эти придворные страсти и интриги не могли служить укреплению и без того непрочного престола младенца-императора Ивана Антоновича. К тому же в пылу борьбы у трона правители государства упустили открывавшиеся для России возможности расширения ее влияния на международные дела. В Европе разгорался конфликт вокруг наследства последнего австрийского императора, в котором Российская империя могла бы выступить в качестве арбитра и резко повысить свой политический авторитет. Но брауншвейгскому семейству и Остерману было не до этого. Все их политические потуги на международной арене оказались несвоевременными и неудачными. Внутри страны росло возмущение бестолковым правлением наследников императрицы Анны Иоанновны. Особенно недовольна была гвардия, оказавшаяся отодвинутой на задний план и давно уже не получавшая ни наград, ни привилегий. Гвардейские офицеры все чаще стали поглядывать в сторону вошедшей в зрелые лета тридцатилетней царевны Елизаветы Петровны. Императорская семья и Остерман замечали рост ее популярности, но что с этим делать, не знали.