Вдруг шагах в двадцати послышались звуки человеческой речи. Торрес насторожился и только хотел юркнуть в густые заросли, как раздался громкий выстрел.
Издав вопль, смертельно раненная обезьяна рухнула на землю, не выпуская коробки.
- Черт побери! - вскричал Торрес. - Эта пуля пришлась весьма кстати!
Он выскочил из чащи, не опасаясь, что его заметят, и увидел под деревьями двух молодых людей.
Они оказались бразильцами и были одеты в охотничьи костюмы: кожаные сапоги, широкополые шляпы из пальмового волокна, легкие куртки, стянутые у пояса, более удобные, чем традиционные пончо. По их внешности было нетрудно определить, что родом они из Португалии.
Оба держали в руках длинные ружья, какие изготовляются в Испании и немного напоминают арабские, с верным и довольно дальним боем; обитатели лесов Верхней Амазонки хорошо владеют такими ружьями. За поясом у молодых людей виднелись кинжалы, называемые в Бразилии "фока", с которыми охотники бесстрашно нападают на ягуаров и других хищников, довольно многочисленных в здешних местах.
Торрес бросился к трупу обезьяны.
- Благодарю вас, господа! - весело сказал лесной стражник, приподнимая шляпу. - Убив подлого зверя, вы оказали мне неоценимую услугу!
Охотники с недоумением переглянулись, не понимая, за что он их благодарит.
- Вы думали, - это просто обезьяна, господа, - заявил Торрес, - а на самом деле убили хитрого вора.
- Выходит, мы вам помогли, сами того не зная, - ответил младший из охотников, - рад, что выручили вас.
Он наклонился над обезьяной и, не без труда разжав ей пальцы, вынул коробку из сведенной судорогой руки.
- Должно быть, это и есть тот предмет, о котором вы говорили? - спросил он.
- Он самый! - ответил Торрес, жадно схватив коробку; из груди его вырвался вздох облегчения.
- Кого же мне благодарить, господа, за столь меткий выстрел? - спросил он.
- Мой друг Маноэль, военный врач на службе бразильской армии, - представил своего спутника тот, что был помоложе.
- Стрелял действительно я, - возразил на это Маноэль, - но показал мне обезьяну ты, Бенито.
- В таком случае, господа, я обязан вам обоим: как господину Маноэлю, так и господину…
- Бенито Гарралю, - докончил Маноэль.
Лесной стражник сделал большое усилие, чтобы не вздрогнуть, а молодой человек любезно добавил:
- Ферма моего отца Жоама Гарраля всего в трех милях отсюда, и если господин…
- … Торрес, - подсказал искатель приключений.
- Если господин Торрес пожелает нас навестить, он встретит радушный прием.
- Не знаю, право… - пробормотал Торрес. Смущенный неожиданной встречей, он колебался, не зная, как поступить. - Боюсь, что не смогу воспользоваться вашим приглашением… Из-за происшествия, о котором я вам только что рассказал, потеряно много времени, а до наступления темноты мне необходимо вернуться к берегам Амазонки: думаю спуститься до провинции Пара.
- Возможно, мы с вами и встретимся на этом пути, господин Торрес, - сказал Бенито. - Через месяц мой отец отправится вниз по течению реки со всей семьей.
- Вот как! - живо откликнулся Торрес. - Ваш отец думает пересечь бразильскую границу?
- Да, он намерен пропутешествовать несколько месяцев, - ответил Бенито. - Во всяком случае, мы надеемся его уговорить. Верно, Маноэль?
Маноэль молча кивнул.
- Ну что ж, господа, - заключил Торрес, - весьма возможно, мы и впрямь встретимся по дороге. Но сейчас я, к сожалению, не могу принять ваше приглашение. Тем не менее благодарен за него и считаю себя вдвойне вашим должником.
Торрес поклонился молодым людям, те ответили на его поклон и, повернувшись, пошли в сторону фермы.
Глядя им вслед, бродяга пробормотал:
- Так, значит, он собирается перейти границу!.. Ну что ж, пусть переходит: там мне легче будет держать его в руках! Счастливого пути, Жоам Гарраль!
С этими словами лесной стражник направился к югу, чтобы выйти на левый берег Амазонки кратчайшим путем. Вскоре он исчез в чаще леса.
Глава III. Семейство Гарраль
Деревня Икитос расположена на левом берегу Амазонки, пятидесяти пяти лье к западу от бразильской границы, приблизительно на семьдесят четвертом меридиане. В этой части великая река носит название Мараньон, ее русло служит природной границей между Перу и республикой Эквадор.
Икитос основали миссионеры, как и все небольшие поселения, встречающиеся в бассейне Амазонки. До 1817 года индейцы племени икитос, бывшие когда-то единственными обитателями этого края, селились в глубине страны, довольно далеко от реки. Но однажды, после извержения вулкана, источники на их земле иссякли, и жители были вынуждены переселиться на берег Амазонки. Вскоре их племя слилось с индейцами прибрежной полосы - тикуна или омага. Поэтому население стало смешанным, включая также несколько испанцев и две-три семьи метисов.
Деревня невелика: всего четыре десятка крытых соломой хижин, таких убогих, что только по крышам и можно догадаться, что это человеческое жилье. Селение живописно раскинулось на небольшом плато, возвышающемся футов на шестьдесят над рекой. Наверх ведет лестница из цельных бревен, укрепленных на крутом склоне. Пока не взберетесь по ее ступеням, деревню не увидите. Наверху вы оказываетесь перед легко преодолимой живой изгородью из древовидных кустов, переплетенных гибкими лианами, за которой высятся немногочисленные банановые деревья и стройные пальмы.
В ту пору индейцы племени икитос ходили почти совсем голые. Только испанцы и метисы носили простые рубашки, легкие хлопчатобумажные брюки и соломенные шляпы. Все жили одинаково бедно, почти не общаясь между собой, и собирались вместе лишь тогда, когда Колокол миссии сзывал их в обветшалый домик, служивший церковью.
Жизнь в деревушке Икитос, как, впрочем, и в большинстве селений Верхней Амазонки, была почти первобытной, но стоило пройти менее одного лье вниз по реке, как на том же берегу открывался вид на богатую усадьбу.
То была ферма Жоама Гарраля, к которой и направлялись двое молодых людей, повстречавших лесного стражника.
Эту ферму, по-местному "фазенду", построили много лет назад в широкой излучине Амазонки, у места впадения в нее притока Риу-Наней. К северу земли фазенды тянулись почти на целую милю вдоль правого берега Риу-Наней, а к востоку - на такое же расстояние вдоль левого берега Амазонки. На западе маленькие речушки, впадающие в Наней, и несколько небольших озер отделяли ее территорию от саванны и лугов, служивших пастбищем для скота.
В 1826 году, за двадцать шесть лет до начала описанных нами событий, Жоам Гарраль впервые вошел в дом усадьбы.
Ее хозяин, португалец по имени Магальянс, зарабатывал на жизнь рубкой леса. Фазенда занимала тогда не более полумили прибрежной земли.
Гостеприимный, как все португальцы старой закваски, Магальянс жил здесь с дочерью Якитой, которая после смерти матери вела дом. Магальянс был настоящим тружеником, упорным и неутомимым, но, когда приходилось иметь дело с торговцами, тут он пасовал. Поэтому фазенда год от году беднела.
Магальянс нашел Гарраля в лесу еле живого от голода и усталости. В груди португальца билось доброе сердце. Он не спрашивал молодого человека, откуда тот пришел, а только спросил, чем можно ему помочь.
Бразилец родом, Жоам Гарраль не имел ни семьи, ни состояния. Несчастья, говорил он, вынудили его покинуть родину без надежды вернуться обратно. Гарраль попросил у хозяина разрешения не рассказывать о постигших его бедах - столь же тяжких, сколь и незаслуженных. Он пришел сюда наудачу, думая устроиться на какой-нибудь фазенде в глубине страны и начать новую жизнь. Молодой человек был умен и образован, весь его облик внушал доверие. Магальянс предложил Жоаму остаться на ферме и помочь ему поднять хозяйство.
У юноши были свои планы. Он хотел устроиться в "серингаль" - на добычу каучука, где умелый рабочий зарабатывал пять-шесть пиастров в день и, если повезет, мог со временем стать фермером. Но Магальянс предупредил, что хотя плата там и высока, но работа - сезонная, то есть всего на несколько месяцев, а это не дает человеку прочного положения.
Португалец был прав. Жоам принял его предложение. Магальянсу не пришлось раскаиваться: дела на ферме пошли в гору. Торговля лесом, который он сплавлял по Амазонке в провинцию Пара, при посредстве Жоама Гарраля значительно расширилась. Фазенда постепенно росла и вскоре протянулась по берегу реки до самого устья Наней. Старое жилище перестроили, и оно превратилось в прелестный двухэтажный дом, окруженный галереей, затененный высокими раскидистыми деревьями: смоковницами, мимозами, паулиниями, стволы которых были покрыты сеткой ползучих страстоцветов, увиты бромелиями с пунцовыми цветами, причудливыми лианами.
Поодаль от дома, за гигантским кустарником, прятались жилища слуг - хижины негров, шалаши индейцев - а также разные хозяйственные постройки. Но с берега реки, заросшего тростником и водяными растениями, виден был только красивый хозяйский дом.
Широкая прибрежная луговина, старательно очищенная от кустарника, представляла собой прекрасное пастбище. Животноводство служило еще одним источником дохода, ибо в этой благословенной стране стадо за четыре года удваивается. Продажа шкур забитого скота приносит десять процентов прибыли, а мясо идет в пищу хозяевам и слугам. Кое-где на месте лесных вырубок были возделаны плантации маниоки и кофе. Посадки сахарного тростника вскоре потребовали постройки мельницы для перемалывания выжатых стеблей, из которых потом изготовляли патоку, тафию и ром. Короче говоря, через десять лет после появления Жоама Гарраля ферма Икитос стала одной из самых богатых на Верхней Амазонке. Благодаря правильному хозяйствованию и умению молодого управляющего вести торговые дела благосостояние фазенды росло с каждым днем.
Магальянс хорошо понимал, чем он обязан Жоаму Гарралю. Желая наградить его по заслугам, португалец сначала выделил ему долю доходов со своей фермы, а через четыре года сделал своим компаньоном, пользующимся равными правами и равной долей дохода.
Однако этим дело не ограничилось. Якита, дочь Магальянса, как и он сам, открыла в молчаливом юноше, таком мягком с другими и строгом к себе самому, редкое сердце и недюжинный ум. Она его полюбила. Но хотя Жоам не остался равнодушным к достоинствам прелестной девушки, то ли из самолюбия, то ли из скромности он, похоже, не думал просить ее руки. Несчастный случай ускорил его решение.
Однажды с Магальянсом случилось несчастье: на него упало срубленное дерево. Его перенесли, почти недвижимого, на ферму. Чувствуя, что конец уже близок, он подозвал плачущую Якиту и, соединив руки дочери и Жоама Гарраля, заставил того поклясться, что он возьмет ее в жены.
- Ты вернул мне состояние, - проговорил Магальянс, - и я не умру спокойно, если не упрочу этим союзом будущее моей дочери.
- Я могу оставаться ее преданным слугой, ее братом и защитником, не будучи ее мужем, - возразил Жоам Гарраль. - Я вам обязан всем и никогда этого не забуду; а награда, которой вы одариваете меня, превышает мои заслуги.
Отец настаивал. Близкая смерть не позволяла ему ждать, он требовал обещания, и Жоам Гарраль дал слово.
Яките было тогда двадцать два года, а Жоаму - двадцать шесть. Они любили друг друга и обвенчались за несколько часов до смерти Магальянса, у которого достало сил благословить их союз.
Спустя год после свадьбы Якита подарила мужу сына, а еще через два года - дочь. Бенито и Минья обещали стать достойными внуками старого португальца и достойными детьми своих родителей.
Шли годы. Девочка росла на лоне великолепной тропической природы, получая воспитание и практические знания в доме отца матери. Чему могли научить ее в монастырской школе Манауса или Белена? Где нашла бы она лучшие примеры семейных добродетелей? Разве вдали от родного дома ее сердце и ум стали бы тоньше и отзывчивее? Если она не станет, как мать, хозяйкой фазенды, все равно сумеет занять достойное положение в любом месте.
Другое дело Бенито! Отец считал нужным дать сыну серьезное образование, какое можно было получить только в больших бразильских городах. К этому времени богатый владелец фазенды имел возможность ни в чем не отказывать своему единственному наследнику.
Мальчика, наделенного от природы пытливым, живым умом и чуткой душой, в двенадцать лет отправили в Белен. Там, под руководством педагогов, юноша учился так усердно, как будто состояние его отца не позволяло ему ни минуты проводить в праздности. Бенито не принадлежал к вертопрахам, считающим, что богатство избавляет от необходимости трудиться; напротив, честный, прямой и энергичный юноша твердо знал: тот, кто уклоняется от выполнения своих обязанностей, недостоин называться человеком.
В первые же годы в Белене Бенито познакомился с Маноэлем Вальдесом, сыном негоцианта из провинции Пара. Сходство характеров и вкусов сблизило их, и вскоре они стали неразлучны. Маноэль был на год старше Бенито. Они с матерью жили на доходы со скромного наследства, доставшегося ей после смерти мужа. После окончания колледжа юноша поступил в медицинский институт. Его всегда влекла военная служба, и он избрал благородную профессию военного врача.
К этому времени, когда мы встретили двух друзей, Маноэль уже закончил обучение и приехал погостить несколько месяцев на фазенде, где обычно проводил каникулы. Молодой человек, с приятными манерами, благородной внешностью и врожденным чувством собственного достоинства, сделался вторым сыном для Жоама и Якиты. Но если он и считал себя братом Бенито, то по отношению к Минье это звание казалось ему недостаточным, ибо вскоре он почувствовал к ней гораздо более нежную привязанность, чем братская любовь.
В 1852 году Жоаму Гарралю исполнилось сорок восемь лет. Благодаря своей воздержанности, умеренным вкусам и скромной трудовой жизни он сохранил силы, хотя многие люди здесь преждевременно старились. Коротко остриженные волосы и длинная борода уже серебрились, придавая ему строгий вид пуританина.
Весь его облик говорил о неподкупной честности, которой славились бразильские купцы и землевладельцы. В этом внешне спокойном и уравновешенном человеке угадывался внутренний огонь, сдерживаемый твердой волей.
А между тем в этом с виду здоровом и преуспевающем человеке замечалась затаенная грусть, победить которую не могла даже нежная привязанность Якиты.
"Почему муж умеет радоваться лишь чужому счастью, но не своему? Какое тайное горе гложет его?" - спрашивала она себя и не находила ответа.
Яките минуло сорок четыре года. В тропической стране, где женщины становятся старухами уже в тридцать лет, она тоже сумела устоять против разрушительного влияния климата. Черты ее красивого лица слегка отяжелели, но сохранили благородство линий классического португальского типа, в котором гордость естественно сочетается с душевной прямотой и открытостью характера.
Бенито и Минья на нежную любовь родителей отвечали столь же горячей привязанностью.
Бенито, веселый, смелый, горячий юноша - ему шел двадцать второй год, - с душой нараспашку и живым непоседливым характером, отличился от своего друга Маноэля, более сдержанного и серьезного. После целого года, проведенного в Белене, вдали от родных мест, для Бенито было великой радостью вернуться в отчий дом, вновь увидеть отца, мать и сестру, вновь оказаться на лоне величественной природы Верхней Амазонки - ведь он завзятый охотник!
Минье только что сравнялось двадцать. У этой прелестной девушки с темными волосами и большими синими глазами, казалось, вся душа отражается во взоре. Среднего роста, стройная, грациозная, она лицом вышла в мать, а характером - чуть посерьезнее брата. Ласковую и приветливую, ее любили все обитатели фазенды. Что до Маноэля Вальдеса - его не стоило и спрашивать о достоинствах девушки: он был слишком заинтересованной стороной, чтобы дать беспристрастный ответ.
Описание семьи Гарраль будет неполным без рассказа об их многочисленных домочадцах.
Шестидесятилетняя негритянка Сибела, отпущенная хозяином на волю, продолжала жить в его доме из привязанности к его семье. В молодости она еще нянчила Якиту. На правах старого члена семьи она говорила "ты" и матери и дочери. Вся жизнь доброй женщины прошла среди этих лесов и полей, на берегу реки, которая служила границей фермы. Она попала в Икитос ребенком (в ту пору еще существовала торговля неграми) и никогда не покидала этого селения: здесь вышла замуж, здесь овдовела и, потеряв единственного сына, осталась служить у Магальянса. Сибела знала только ту часть Амазонки, которая всегда была у нее перед глазами.
Назовем также и хорошенькую веселую мулатку, считавшуюся служанкой Миньи, ее ровесницу, горячо преданную своей юной хозяйке. Звали ее Лина. Этому милому, немного избалованному созданию прощали некоторую вольность обращения, сама же Лина обожала свою госпожу. Своевольная, ласковая и насмешливая, она делала в доме все что хотела.
Работники фазенды делились на две части: индейцы - около сотни человек - работали на ферме за плату, и негры - их было вдвое больше - оставались еще рабами, но дети их рождались уже свободными. В этом отношении Жоам Гарраль опередил бразильское правительство.
Надо сказать, что в бассейне Амазонки с неграми, привезенными из Бенгелы, из Конгои с Золотого Берега, обычно обращались довольно мягко, и, уж во всяком случае, на икитосской фазенде никто не проявлял жестокости в отношении невольников, что зачастую имело место на плантациях в других странах.
Глава IV. Сомнения
Маноэль любил сестру своего друга Бенито, и она отвечала ему взаимностью. Когда у молодого врача не осталось сомнений в своих чувствах, он решил открыться Бенито.
- Дружище Маноэль! - тотчас откликнулся восторженный юноша. - Я безумно рад, что ты хочешь войти в нашу семью! Только позволь действовать мне: для начала я переговорю с матушкой. Мне кажется, я могу обещать тебе ее согласие.
Не прошло и получаса, как все было улажено. Бенито не сообщил своей матери ничего нового: добрая Якита давно догадалась о чувстве, зародившемся в сердцах молодых людей.
Десять минут спустя Бенито уже говорил с сестрой. Надо признать, что и здесь ему не пришлось прибегать к красноречию. Едва он произнес первые слова, как головка милой девушки склонилась на плечо брата, и прямодушная Минья воскликнула от чистого сердца:
- Как я рада!
Признание едва не опередило вопрос - ничего другого Бенито и не ожидал.