"Ангел мой женка! Сей час получил я твое письмо из Бронниц – и сердечно тебя благодарю. С нетерпением буду ждать известия из Торжка. Надеюсь, что твоя усталость дорожная пройдет благополучно, и что ты в Москве будешь здорова, весела и прекрасна. Письмо твое послал я тетке, а сам к ней не отнес, потому что рапортуюсь больным и боюсь царя встретить. Все эти праздники просижу дома. К наследнику являться с поздравлениями и приветствиями не намерен; царствие его впереди; и мне, вероятно, его не видать. Видел я трех царей: первый велел снять с меня картуз и пожурил за меня мою няньку; второй меня не жаловал; третий хоть и упек меня в камер-пажи, под старость лет, но променять его на четвертого не желаю; от добра добра не ищут. Посмотрим, как-то наш Сашка будет ладить с порфирородным своим теской; с моим теской я не ладил. Не дай бог ему идти по моим следам, писать стихи, да ссориться с царями! В стихах он отца не перещеголяет, а плеть обуха не перешибет…" (20 апреля 1834 года).
Письмо это – свидетельство близких, душевных отношений между мужем и женою. Но откровенность, с какою пишет Пушкин о царях, ему даром не пройдет, мы увидим это в дальнейшем.
Дети Пушкина. Рисунок Н. И. Фризенгоф из альбома Натальи Николаевны Пушкиной
В Москве Наталью Николаевну ждали Александра, Екатерина и Дмитрий Николаевич, приехавшие с Полотняного Завода встретить сестру. Пасхальные праздники они провели вместе в Никитском доме.
Виделась ли Наталья Николаевна с больным отцом – не известно, полагаем, что да, если тогда не был период его запоя в связи с пасхальными праздниками. Наталья Ивановна не приехала в Москву, не желая встречаться со старшими дочерьми, с которыми была в ссоре.
Пушкин писал жене 28 апреля 1834 года: "Что делать с матерью? Коли она сама к тебе приехать не хочет, поезжай к ней на неделю, на две, хоть это и лишние расходы и лишние хлопоты. Боюсь ужасно для тебя семейственных сцен. Помяни господи царя Давида и всю кротость его!"
По-видимому, числа 7-8 мая Наталья Николаевна с детьми выехала к матери в Ярополец. Опасения Пушкина относительно "семейственных сцен" оказались, однако, напрасными. Радость свидания с дочерью после трехлетней разлуки и с внуками очень тепло выражена Натальей Ивановной в письме к Пушкину от 14 мая 1834 года:
"Прежде чем ответить на ваше письмо, мой дорогой Александр Сергеевич, я начну с того, что поблагодарю вас от всего сердца за ту радость, которую вы мне доставили, отпустив ко мне вашу жену с детьми; из-за тех чувств, которые она ко мне питает, встреча со мной, после трех лет разлуки, не могла не взволновать ее. Однако, она не испытала никакого недомогания; по-видимому, она вполне здорова, и я твердо надеюсь, что во время ее пребывания у меня я не дам ей никакого повода к огорчениям; единственно, о чем я жалею в настоящую минуту, – это о том, что она предполагает так недолго погостить у меня. Впрочем, раз вы так уговорились между собой, я конечно не могу этому противиться.
Я тронута доверием, которое вы мне высказываете в вашем письме, и, принимая во внимание любовь, которую я питаю к Натали, и которую вы к ней питаете, вы оказываете мне это доверие не напрасно, я надеюсь оправдывать его до конца моих дней.
Дети ваши прелестны и начинают привыкать ко мне, хотя вначале Маша прикрикивала на бабушку.
Вы пишете, что рассчитываете осенью ко мне приехать; мне будет чрезвычайно приятно соединить всех вас в домашнем кругу.
Хотя Натали, по-видимому, чувствует себя хорошо у меня, однако легко заметить ту пустоту… которую ваше отсутствие в ней вызывает. До свиданья, от глубины души желаю вам ненарушимого счастья. Верьте, я навсегда ваш друг".
До сих пор это письмо почему-то не привлекало должного внимания в пушкиноведении. А между тем оно очень важно прежде всего для характеристики отношения Натальи Николаевны к Пушкину, а также и самой Натальи Ивановны к зятю.
Очевидно, Пушкин, опасаясь "семейственных сцен", писал теще о недавней болезни Натали и просил ее поберечь, вот почему Наталья Ивановна пишет, что не даст дочери никакого повода к огорчению.
Как мы видим, она хочет отправить письмо побыстрее, чтобы не дать повода Пушкину беспокоиться о семье. Это несомненно сделано под влиянием его письма, которое, к сожалению, до нас не дошло.
Большую роль в улучшении их отношений сыграли дети. Наталья Ивановна очень любила всех своих внуков, и Пушкиных и Гончаровых, что надо, конечно, учитывать, давая характеристику этой женщине.
Уже неоднократно говорилось о натянутых, порою даже враждебных отношениях Натальи Ивановны и Пушкина и до свадьбы, и первое время – после. Нет слов, характер у нее был тяжелый. Не привлекательны такие ее черты, как эгоизм, скупость, граничащая с ханжеством религиозность. Все это так. Имевшиеся до сих пор в распоряжении исследователей документы по большей части свидетельствовали о дурных сторонах ее характера.
Но рисовать Наталью Ивановну только черными красками вряд ли было бы справедливо. Были и у нее свои хорошие стороны. Мы познакомились с никогда не публиковавшимися ее письмами (всего более двухсот) за разные годы, вплоть до 1848 года, года ее смерти, в основном к старшему сыну Дмитрию Николаевичу. По ним можно судить о Наталье Ивановне несколько иначе. Несмотря на некоторые эгоистические стороны ее характера, обращает на себя внимание стремление Натальи Ивановны поддерживать мир в семье. Об этом она неоднократно пишет сыну Дмитрию и его жене Елизавете Егоровне.
"Мир между своими – первейшее благо, милость божия почиет на семьях, живущих в добром согласии, дай бог чтобы мы все ее удостоились".
…"Любите друг друга настоящей любовью – и милость божия дарует спокойствие вашему семейству, этого я желаю прежде всего". Как близко перекликаются эти слова с пожеланиями ненарушимого счастья Пушкину и Наталье Николаевне.
Прошло три года с тех пор, как дочь вышла замуж. Много воды утекло за это время и многое изменилось. Изменились и взаимоотношения тещи с зятем. Как женщина неглупая, она поняла все благородство и бескорыстие своего зятя, в полной мере оценила его безграничную любовь к дочери. А поэт, отзывчивый на все доброе, не замедлил откликнуться. "Наталье Ивановне я уже писал, – сообщает он жене в письме в Ярополец от 30 апреля, – поцелуй за меня у нее ручки и скажи много нежного". Княгиня Е. А. Долгорукова свидетельствует, что Наталья Ивановна "полюбила Пушкина". Нет сомнения также, что ей импонировали и слава великого поэта и близость его и дочери ко двору.
Судя по письму Натальи Ивановны к Пушкину, Наталья Николаевна рассказывала матери о своей семейной жизни, об отношении к ней мужа, о том, что она с ним счастлива. "…От глубины души желаю вам ненарушимого счастья. Верьте, я навсегда ваш друг" – эти слова в устах Натальи Ивановны говорят о многом. Тон письма Натальи Ивановны, искренний и сердечный, по-видимому, является отражением письма Пушкина к ней и тех разговоров, которые вели мать и дочь после трехлетней разлуки.
К этому письму Наталья Николаевна сделала приписку. Это единственные строки, известные нам, адресованные ею мужу:
"С трудом я решилась написать тебе, так как мне нечего сказать тебе и все свои новости я сообщила тебе с оказией, бывшей на этих днях. Маминька сама едва не отложила свое письмо до следующей почты, но побоялась, что ты будешь несколько беспокоиться, оставаясь некоторое время без известий от нас; это заставило ее побороть сон и усталость, которые одолевают и ее и меня, так как мы целый день были на воздухе.
Из письма Маминьки ты увидишь, что мы все чувствуем себя очень хорошо, оттого я ничего не пишу тебе на этот счет; кончаю письмо, нежно тебя целуя, я намереваюсь написать тебе побольше при первой возможности. Итак, прощай, будь здоров и не забывай нас.
Понедельник 14 мая 1834. Ярополец".
Приписка Натальи Николаевны – всего несколько строк – не дает нам возможности судить о ее письмах к мужу вообще. Отметим, что написано оно по-французски, но если к брату Дмитрию она почти всегда пишет, употребляя обычно принятое и в отношении родственников французское "vous" (вы), то здесь мы видим, что мужу она и по-французски писала "ты". А надо сказать, что французское "ты" носит оттенок значительно более интимный, чем русское. Несомненно, что некоторая сдержанность тона объясняется тем, что это была приписка к письму матери, очевидно, сделанная по ее настоянию, и Наталья Николаевна, зная, что эти строки будут прочтены матерью, не чувствовала себя свободной в выражении своих чувств.
Наталья Николаевна прожила у матери, по-видимому, недели две. Несомненно, она была рада повидаться с ней, снова увидеть места, где бывала не раз в детстве и юности. Пушкин послал жене в Ярополец четыре письма. Они полны нежной заботы и беспокойства о ней.
"Без тебя так мне скучно, – пишет он 18 мая, – что поминутно думаю к тебе поехать, хоть на неделю. Вот уже месяц живу без тебя; дотяну до августа; а ты себя береги; боюсь твоих гуляний верьхом. Я еще не знаю как ты ездишь; вероятно, смело; да крепко ли на седле сидишь? Вот запрос. Дай бог тебя мне увидеть здоровою, детей целых и живых! Да плюнуть на Петербург, да подать в отставку, да удрать в Болдино, да жить барином! Неприятна зависимость; особенно когда лет 20 человек был независим. Это не упрек тебе, а ропот на самого себя. Благословляю всех Вас, детушки".
Упоминание Пушкина о "гуляньях верьхом" дает основание предположить, что в Яропольце Наталья Николаевна вместе с Надеждой Григорьевной Чернышевой, увлекавшейся верховой ездой и всегда окруженной молодежью окрестных поместий, совершали прогулки в парках и рощах. Возможно, что тогда же был в Яропольце и Захар Чернышев и познакомился с Натальей Николаевной.
В этом же письме, в начале его, Пушкин сообщает Наталье Николаевне, что одно из его писем "попалось полиции и так далее". Он предупреждает жену, чтобы она никому не показывала их: "Никто не должен знать, что может происходить между нами; никто не должен быть принят в нашу спальню. Без тайны нет семейственной жизни". Поэт имел в виду, вероятно, не только письмо свое от 20 апреля, посланное в Москву, но и вообще все письма, опасаясь, что открытая, бесхитростная жена будет говорить о том с Натальей Ивановной и с родными, а через них это может пойти и дальше. Что такое "и так далее" в пушкинском предупреждении, мы сейчас увидим.
Письма Пушкина перлюстрировались полицией, одно из них, от 20 апреля, которое мы уже приводили выше, было даже передано императору. Узнав об этом, Пушкин был глубоко оскорблен и возмущен тем, что его интимная переписка с женой становится известна не только III отделению, но и царю.
Поэт долго не мог успокоиться ("был зол, не на тебя, на других"), поэтому его письма так холодны и сердиты. Позднее он пишет ей: "На того я перестал сердиться, потому что toute reflexion faite, не он виноват в свинстве его окружающем. А живя в нужнике, поневоле привыкаешь к (…) и вонь его тебе не будет противна, даром что gentelman. Ух, кабы мне удрать на чистый воздух" (11 июня 1834 года).
Не рассчитывал ли Пушкин, что и это письмо дойдет до императора…
В конце мая Наталья Николаевна простилась с матерью, обещав ей заехать еще раз на обратном пути в Петербург, и поехала на все лето к брату. 29 мая Пушкин адресует ей письмо уже в Полотняный Завод.
"…Ты спрашиваешь, что я делаю. Ничего путного, мой ангел. Однако дома сижу до 4 часов и работаю. В свете не бываю… Хлопоты по имению меня бесят; с твоего позволения, надобно будет кажется выйти мне в отставку и со вздохом сложить камер-юнкерский мундир, который так приятно льстил моему честолюбию и в котором к сожалению не успел я пощеголять. Ты молода, но ты уже мать семейства, и я уверен, что тебе не труднее будет исполнить долг доброй матери, как исполняешь ты долг честной и доброй жены. Зависимость и расстройство в хозяйстве ужасны в семействе; и никакие успехи тщеславия не могут вознаградить спокойствия и довольства. Вот тебе и мораль. Ты зовешь меня к себе прежде августа. Рад бы в рай, да грехи не пускают. Ты разве думаешь, что свинский Петербург не гадок мне? Что мне весело в нем жить между пасквилями и доносами?
Ты спрашиваешь меня о Петре? Идет помаленьку; скопляю материалы – привожу в порядок – и вдруг вылью медный памятник, которого нельзя будет перетаскивать с одного конца города на другой, с площади на площадь, из переулка в переулок… Тетка меня все балует – для моего рождения прислала мне корзину с дынями, с земляникой, с клубникой – так что боюсь поносом встретить 36-й год бурной моей жизни. Сегодня еду к ней с твоим письмом. Покамест прощай мой друг. У меня желчь, так извини мои сердитые письма".
История с перлюстрацией, трудное материальное положение, заботы об имении родителей, причинявшие ему много хлопот, – все это приводило Пушкина к мысли уехать на некоторое время в деревню, чтобы на свободе отдохнуть и заняться литературным трудом. Петербург ему стал гадок. И он не сомневается, что жена его поддержит.
Наталья Николаевна интересуется, как идет его работа по истории Петра I. Говоря о "медном памятнике", Пушкин имеет в виду обстоятельства установки памятника Петру (1744 г., скульптор Растрелли): его неоднократно переносили с места на место. Это также намек на значение его произведения, которое будет жить непоколебимо в веках.
Как и многие другие, это письмо говорит о том, что жена была Пушкину самым близким человеком, с которым он делился всем, что у него на душе, "что придет на сердце". Но вторжение властей в его частную жизнь, даже в переписку с женой, произвело неизгладимое впечатление на поэта.
"Я не писал тебе потому, что свинство почты так меня охолодило, что я пера в руки взять был не в силе. Мысль, что кто-нибудь нас с тобой подслушивает, приводит меня в бешенство a la lettre. Без политической свободы жить очень можно; без семейственной неприкосновенности (inviolabilite de la famille) невозможно: каторга не в пример лучше. Это писано не для тебя… Не сердись на холодность писем. Пишу скрепя сердце" (3 июня 1834 года).
"Милый мой ангел! Я было написал тебе письмо на 4 страницах, но оно вышло такое горькое и мрачное, что я его тебе не послал, а пишу другое. У меня решительно сплин. Скучно жить без тебя и не сметь даже писать тебе все, что придет на сердце. Ты говоришь о Болдине. Хорошо бы туда засесть, да мудрено. Об этом успеем еще поговорить. Не сердись, жена, и не толкуй моих жалоб в худую сторону. Никогда не думал я упрекать тебя в своей зависимости. Я должен был на тебе жениться, потому что всю жизнь был бы без тебя несчастлив; но я не должен был вступать в службу и, что еще хуже, опутать себя денежными обязательствами. Зависимость жизни семейственной делает человека более нравственным. Зависимость, которую налагаем на себя из честолюбия или из нужды, унижает нас. Теперь они смотрят на меня как на холопа, с которым можно им поступать как им угодно. Опала легче презрения. Я, как Ломоносов, не хочу быть шутом ниже у господа бога. Но ты во всем этом не виновата, а виноват я из добродушия, коим я преисполнен до глупости, не смотря на опыты жизни" (8 июня 1834 года).
Камер-юнкерский мундир, связанность службой, необходимость занять деньги в казне для печатания "Пугачева" – все это не давало покоя поэту. Видимо, Наталья Николаевна написала мужу, что трудности семейной жизни являются причиной его зависимости, что не женись, он был бы свободен и счастлив. "Я должен был на тебе жениться, потому что всю жизнь был бы без тебя несчастлив", – отвечает Пушкин.
Без жены Пушкин тоскует, вечером его угнетает одиночество, и он едет в ресторан, в клуб. "…Главное то, что я привык опять к Дюме и к Английскому клобу; а этим нечего хвастаться". "…Я перед тобой кругом виноват, в отношении денежном. Были деньги… и проиграл их. Но что делать? Я так был желчен, что надобно было развлечься чем-нибудь. Все Тот виноват; но бог с ним, отпустил бы лишь меня восвояси" (около 27 и 28 июня 1834 года). Пушкин не скрывал ничего от жены, делился с ней своим тяжелым душевным состоянием.
"…Я крепко думаю об отставке. Должно подумать о судьбе наших детей. Имение отца, как я в том удостоверился, расстроено до невозможности и только строгой экономией может еще поправиться… Как ты права была в том, что не должно мне было принимать на себя эти хлопоты, за которые никто мне спасибо не скажет… Умри я сегодня, что с Вами будет? Мало утешения в том, что меня похоронят в полосатом кафтане, и еще на тесном Петербургском кладбище, а не в церкви на просторе, как прилично порядочному человеку. Ты баба умная и добрая. Ты понимаешь необходимость; дай сделаться мне богатым – а там, пожалуй, и кутить можем в свою голову…"
Письмо написано около 28 июня 1834 года, но еще 25 июня Пушкин подал уже царю через Бенкендорфа прошение об отставке, мотивируя ее семейными делами и невозможностью постоянно жить в Петербурге. Ответ не замедлил последовать: царь никого не хочет удерживать на службе против воли; отставка, если он желает, будет ему дана, но без права пользоваться архивами. Это значило бы для Пушкина прервать начатую большую работу по истории Петра. Жуковский стал уговаривать поэта отказаться от этого намерения, и под давлением старшего друга Пушкин скрепя сердце взял свое прошение обратно. 22 июля он записал в дневнике: "Прошедший месяц был бурен. Чуть было не поссорился я со двором – но все перемололось. – Однако это мне не пройдет".