– Писатель.
– Писатель?! – Изумились они. – Чем докажешь?
Надо же, именно для этой поездки на фестиваль я сделал себе несколько визиток.
– Стойте, сейчас покажу.
Я достал визитки. Они прочли: "Писатель-фантаст".
– Класс! – еще сильнее обрадовались они. – С писателем мы еще не пили! Тем более, с фантастом.
Они завели меня в один из рыночных ларьков. К тому моменту я уже понял, что они – рэкетиры из банды, которая является "крышей" этого рынка. Перепуганный хозяин ларька быстро накрыл на стол, выставив водку, свежие овощи и шашлыки.
– Ребята, меня друзья ждут, – пытался отвертеться я.
– Скажи спасибо, что живой, – отвечали "ребята". – Расскажи лучше что-нибудь, раз писатель.
Я рассказал им пару анекдотов, от которых они чуть не умерли.
Выпили.
Еще анекдот.
Выпили.
Еще, еще…
Минут через двадцать, рассказав с десяток анекдотов и всосав с перепугу почти флакон водки (а ведь я и до того был слегка пьян), я взмолился:
– Меня друзья ждут, отпустите!
И меня отпустили. Сказали, что им понравилось пить с писателем.
Я добрался до квартиры Пули. Хотел позвонить, но меня шарахнуло током. Рассердившись, я стал бить в дверь сейфа ногой. Сейф открылся, и я упал в него. Больше я ничего не помню.
Сергей и Олег решили, что я вышел на улицу, купил бутылку водки и жадно, из горлышка, в одиночку выпил ее. Мудила. А как еще можно было объяснить то, что из квартиры я вышел почти трезвым, а вернулся через двадцать минут – никакущий?
Проснувшись утром, я почти ничего не помнил и был уверен, что меня ограбили. Проверил. Деньги были на месте. Все-таки народ наш литературу уважает.
Надпись на ноге и прыжок с вертолета
Примерно в это время я познакомился с Танькой. Она здорово меня выручила, ведь после Эльки я все еще был в полудепрессивном состоянии и не знал, куда себя девать.
Было лето. Меня, как бывшего редактора городской газеты, а ныне писателя, пригласили выступить на вечере северского клуба "Зеркало". Я пел песни. Мне было одиноко. Я осматривался. И увидел довольно симпатичное молодое женское лицо. После выступления я вышел покурить на крылечко. Девушка стояла там же и курила. Я, не долго думая, предложил: "Давайте, возьмем шампанского и поедем ко мне". "Давайте, – не стала ломаться девушка. – Только мне нужно за пропуском домой зайти, а то обратно не попаду". (Северск – закрытый город.)
Заехали за пропуском. Поймали тачку. Примчались ко мне. Пили и трахались. Она рассказала, что у нее сложности с любимым.
Рано утром, часов в восемь, мы вышли на улицу. Я купил ей букет цветов. Мы решили прогуляться пешком. Не прошли и квартала, как рядом с нами остановилась машина, открылась дверца. Таня охнула и подошла. Она перекинулась парой слов с сидящим за рулем. Машина уехала. Таня вернулась ко мне:
– Это был мой любимый. Я не знаю, как он тут оказался… Теперь между нами все кончено.
… Недели через две я вновь оказался в Северске и решил зайти к ней, хотя ни о чем таком мы не договаривались. Просто я запомнил, куда мы ездили за пропуском. Звоню. Открыла Таня, одетая в спортивный костюм. Сказала обрадованно, но сдержанно:
– А, это Вы, Юлий Сергеевич. А я ждала Вас…
– С чего это вдруг? – засмеялся я.
– Не верите? Надеюсь, вы не думаете, что я пишу это каждый день?..
С этими словами Таня подтянула вверх штанину, и я увидел надпись сделанную авторучкой на ее икре: "Этой ноги касался сам Юлий Буркин"…
Она купила меня этим.
Потом, на день рождения, я подарил ей цепочку с бляшкой, на которой была выгравирована эта фраза… Иногда, чтобы сделать мне приятное, Таня носила эту цепочку на ноге и даже хвасталась окружающим.
Но все-таки отношения, которые у нас сложились, правильнее было бы назвать сексуально-дружескими. Мы никогда не лезли с ней друг другу в души, мы просто помогали друг другу коротать нелегкие дни, да отчим ее чинил мне древний "Форд", который я в тот период купил.
… Стоп. Два слова о "Форде". Купить-то я его купил, а вот ездить еще не умел, и мой сослуживец Коля Данцов взялся меня обучать. Первый сеанс обучения решили провести вечером в лесу. Это было тем паче удобно, что машина у меня стояла тогда в гараже, арендованном на самой окраине города.
Итак, в назначенное время мы встретились у гаража. Темнело. Коля оказался в дупель пьяным. Я сказал:
– Коля, ты – урод. Как мы будем учиться, если ты – пьян?
Он ответил:
– За рулем-то будешь ты, а я буду сидеть справа и давать команды. Дорогу я эту знаю. Поехали!
С дуру я согласился. Мы вывели машину из гаража, и двинулись прямиком в лес по грунтовке.
– Быстрее! – покрикивал Коля. – Газуй! Чего ты плетешься, как черепаха!
Было уже темно. С непривычки и от тряски я мало что разбирал впереди, хотя фары и были включены. Я даже дороги практически не видел. Но, подстрекаемый Колей, разгонялся все сильнее и сильнее.
И вдруг Коля заорал:
– Направо! Направо!!!
– Куда направо?! – перепугался я.
– Направо! Поворачивай скорее!!! Тут поворот, я помню!
И я повернул. Позднее выяснилось, что поворот направо был метров на двадцать дальше…
На скорости километров в восемьдесят мы въехали в чащу и запрыгали по кочкам. Перед носом машины замелькали деревья, и я, виртуозно маневрируя, чудом избегал столкновения с ними. Я хотел остановиться, но со страху вместо тормоза давил на сцепление и газ. Машина взревывала и я, вновь пугаясь, отпускал педали…
Внезапно мы выскочили на открытое пространство, влетели на какую-то насыпь и, как вкопанные, остановились.
– Ну, ты-ты-ты даешь… – сказал Коля. Хмель его как рукой сняло. Я не стал вдаваться в подробности, кто дает, кто не дает, кто прав, кто виноват и тому подобное. Меня и самого трясло. Мы вышли из машины. При свете полной луны перед нами предстала чудовищная картина. Мы находились на железнодорожной насыпи, "Форд" лежал на брюхе поперек рельсов, а его передние и задние колеса висели в воздухе.
Внезапно вдали послышался звук приближающегося поезда.
– Пиздец! – заорал Коля. – Помогай!
Он кинулся за машину и стал пытаться столкнуть ее с насыпи… Я тоже в панике схватился за бампер. Если нам и посчастливилось не убиться, несясь на автомобиле по лесному бездорожью, то здесь мы легко могли заработать по грыже: "Форд" весил две с половиной тонны.
Звук поезда становился все ближе.
– Бесполезно! – закричал Коля. – Бежим!
Мы скатились с насыпи и, забежав поглубже в лес, обессиленные упали на мох.
– Машине пиздец, поезду пиздец, а нас посадят, – констатировал Коля.
Меня била дрожь.
Но ничего не произошло. Так и не добравшись до нас, звук поезда стал удаляться. Мы поняли, что состав прошел по какому-то параллельному пути.
– Пронесло, – облегченно выдохнул Коля. – Пойдем, посмотрим, что можно сделать.
Мы вернулись на насыпь. Я достал из бардачка фонарик, чтобы тщательнее исследовать ситуацию. Первое, что я обнаружил, это, что рельсы ржавые, все в коричневых наростах. А значит, поезда по ним уже давно не ходят.
– А машине все-таки пиздец, – сказал Коля упрямо. Я видел, что ему почему-то очень нужно, чтобы хоть чему-то пришел пиздец. Настроился, что ли.
… Посовещавшись, мы решили, что Коле нужно остаться сторожить автомобиль, а мне – отправиться за буксиром в город. Где-то час я шел по лесу. Вышел из него и побрел по городу. Еще через час наткнулся на трактор-уборщик с вращающейся щеткой. Уговорил тракториста помочь. Дал денег. Поехали в лес.
Когда мы подъезжали к нужному месту, тракторист все не верил, что свернуть направо нужно именно тут… Наконец мы добрались. Тракторист посмотрел на машину, на прыгающего вокруг нее счастливого Колю и спросил:
– Вас что, что с вертолета сюда скинули?
… Последующие три месяца я спокойно учился на курсах вождения в ДОСААФ, а танькин отец восстанавливал мой "Форд" из мертвых.
"Беляев"
Я приехал в Одессу. Впервые после Эльки. на "Фанкон". Встретил меня на машине Лева Вершинин. Только я сел в автомобиль, Лева заявил:
– Учти: ты – Беляев.
– Почему? – вытаращил я глаза.
– Когда я искал на фестиваль спонсоров, мне директор одного казино сказал: "Деньги на фестиваль фантастики?.. Ну-у, не знаю… Я Беляева когда-то читал, мне понравилось. Беляев будет?" Что я мог сделать? Сказал: "Конечно, будет!" И он дал мне денег. Потом я в список наугад ткнул, в район буквы "б"; выпало, если этот мужик из казино на фестивале появится, Беляевым быть тебе.
– Ладно, – согласился я, – Беляев – хороший писатель.
Однако, Бог миловал, спонсор из казино так и не приехал.
Люди и пчёлы
Я заметил, что пчела
Пиздить сахар начала.
Сахар нужен ей на мёд,
Но меня это ебёт?
Моё
1.
Между мной и пчелами имеется некая темная, глухая связь.
На новосибирский фестиваль "Белое пятно" я взял Таньку. И сильно там напился. Очень сильно. И на меня напал какой-то пьяный кураж. Какое-то шальное вдохновение. Я вдруг стал рассказывать ей, что я, оказывается, и не человек вовсе, а пчела.
– Да-да, – говорил я заговорщицким шепотом, – никакой я не человек. Это я только с виду человек, а по составу хромосом я – пчела чистой воды. По ночам мы со старшим братом воруем на стройке известь и строим в подвале соты… (Почему известь?! Соты ведь делаются из воска! Но врал я складно.)
Не помню, что я еще говорил, но развивал я эту тему не меньше часа, и, в конце концов, просто отключился. Когда проснулся, я впервые в жизни не мог вспомнить, кто я. Тяжело оглядываясь вокруг, производил пополнение знаний о мире, в котором я словно бы только что родился.
Я увидел телевизор и вспомнил что это такое. "Ага, – сказал я себе, – на свете бывают телевизоры…" Увидел зеркало. "Еще бывают зеркала". Увидел сидящих за столом людей. "Еще бывают люди". Люди пили пиво. Значит, есть на свете пиво. И я очень его хочу!
– Люди, – попросил я, – дайте пива.
Люди обернулись и посмотрели на меня. Байкалов, Синицын, Лукьяненко, Кумок…
– Пчелы пива не пьют, – сказал кто-то, и они вновь потеряли ко мне всякий интерес.
Понемногу я уже начал приходить в себя.
– Какая же я пчела? – стал я их убеждать. – Вот мои ручки, вот ножки, а крыльев-то нету…
– Не надо, – сказала Танька. – Это ты только с виду человек, а на самом деле ты – пчела, я это точно знаю. Сам признался!
Я поднялся и пошел в туалет. Постоял там возле унитаза, вернулся и заявил:
– В вашем сортире для пчел ничего не приспособлено…
Люди заржали, сжалились и дали мне пива.
Попив, я окончательно оклемался и даже развеселился. Включился в беседу, хохотал вместе со всеми… Нечаянно посмотрел на себя в зеркало и обомлел. Пока я спал, эти сволочи разрисовали меня: мои лицо и шея были покрыты аккуратными черными и желтыми полосками.
Сперва я обиделся, хотел идти мыться, но потом подумал, что это даже весело. В конце концов, пчела я или нет?
Потом мы стали пугать иностранцев. Я шел по коридору босиком, в руках нес блюдечко с сахаром ("Ни меда, ни нектара нет, ты уж извини", – сказали мне, всучив его). За мной двигалась процессия человек в десять. Кто-то на английском объяснял иностранцем, что в каждом уважающем себя российском отеле есть свой сумасшедший, и вот перед вами местный отельный сумасшедший, который считает себя пчелой… Иностранцы или тупо смотрели на нас, или вежливо улыбались, но чаще испуганно шарахались.
Особенно интересно было стоять перед дверьми лифта. Они открывались, находящиеся там французы или англичане визжали и, вместо того, чтобы выйти, поспешно уезжали на другой этаж.
Потом мы зачем-то спустились в фойе. Там стояли два милиционера – пожилой и молодой. Пожилой, увидев нашу дурную процессию, отвернулся и сделал вид, что ничего не заметил. Молодой не выдержал. Он не знал, что можно вменить нам в вину, но непорядок чувствовал. Он долго и внимательно наблюдал за нами, а когда мы, обойдя фойе, возвращались к лифту, остановил меня:
– Молодой человек…
– Да? – обернулся я, уже нажав кнопку вызова.
– Что у вас… с лицом?
– Болезнь такая, – ответил я и вошел в прибывшую кабинку. Моя свита последовала за мной. Последняя – Танька – высунула голову из лифта в фойе и пояснила:
– Шизофрения называется.
И мы уехали.
2.
Стихотворение про пчелу, вынесенное мною в эпиграф этого скорбного повествования очень понравилось писателю Л. Как-то, будучи у него в гостях, я проснулся среди ночи от собственного смеха. Тут же вспомнил, что мне приснилось и записал, чтобы не забыть. А приснилось мне следующее. Как будто бы Л. говорит мне:
– А мы в последнее время с Катькой (это его девушка) ебемся всегда в восемь вечера.
– Это почему? – спрашиваю я
– Потому что в это время у нас за окном устраивают фейерверки. А это очень клево– вокруг фейерверки, а мы ебемся.
– А если фейерверка нет? – спрашиваю я.
– Ну, тогда так ебемся, – помедлив, пожимает плечами Л. – Без фейерверков…
… Когда Л. уехал в одну далекую страну, я жил у него. Л. выложил в интернет свою фотографию, на которой он обнимал местную черную свинью. Мама Л., увидев эту фотографию, серьезно сказала:
– Как бы он домой ее не привез. Он с детства мечтал свинью завести.
Л. было хорошо, он хотя бы со свиньей обнимался. Мои же ночи в его квартире проходили одиноко, лишь за стенкой посапывала его Катька. А ведь вокруг бушевали фейерверки! Возможно, потому уже знакомое вам стихотворение получило следующее развитие.
Люди и пчёлы
житейская драма в трех действиях
Действующие лица:
Пчеловод – мужчина средних лет с неопрятной бородкой и следами излишеств на лице.
Пчела – немолодая уже, но еще довольно привлекательная пчела, размером эдак с полосатую кеглю.
Пчёлы – точно такие же.
Действие первое
Стандартная кухня типовой московской многоэтажки. Пчеловодсидит за столом, подперев рукой подбородок. На столеперед ним в напряженной позе, облокотившись о сахарницу, стоит Пчела, готовая к любой провокации.
Пчеловод(недобро): Я заметил, ты, пчела, пиздить сахар начала?
Пчела (пылко): Сахар нужен мне на мёд!
Пчеловод(грозно): А меня это ебёт?!!
Действиее второе
Спальня. В тени балдахина на подушках полулежит Пчеловод. Лица его почти не видно, слышится только тяжелое болезненное дыхание. Вдоль кровати на табуретках сидят Пчелы. Пчела, сидит у изголовья.
Пчела (сочувственно): Не могу смотреть без слёз!..
Пчеловод(глухо): Это спермотоксикоз. (С горькой усмешкой, без надежды на понимание): Только мёдом излечим…
Пчелы(вскакивая, хором): Мы тебе его дадим!
Действие третье
Кухня. Пчеловод, радуясь своему чудесному исцелению исполняет необузданный танец. Пчелы, стоя небольшой кучкой на столе, печально взирают на него. Пчеловод хватает сахарницу и рассыпает сахар по столу.
Пчеловод( ликующе): Ешьте на хуй, ешьте весь! (Изгибаясь в танце и тыча себя пальцами в разные части тела): Жальте здесь и здесь, и здесь!
Пчела (обращаясь к Пчелам): Нет, не понял все равно. (Печально вздохнув): Люди, пчелы – все одно…
Пчелы вззмывают и, жужжа, вереницей выпархивают в форточку. Пчеловод замирает в нелепой позе.
Занавес.
Давайте отдохнем от сквернословия
Действительно, давайте отдохнём. Давайте почитаем "нормальную" литературу. Я же ее все-таки тоже пишу. Пару фантастических рассказов. Даже три. А потом поедем дальше.
1. Я больше не буду
О, милый мой, бедный мой кот. Теперь, когда тебя нет со мной, я не перестаю удивляться той черствости и безразличию, которые я проявлял, когда ты был рядом. Неужели я не знал, что твое любимое блюдо – заливное из рубленых кусочков крольчатины, в банках с надписью "Кити Кэт"? Неужели покупать тебе его чаще обернулось бы уж таким сокрушительным ударом по моему бюджету? Так почему я вечно норовил накормить тебя какой-нибудь неаппетитной ливерной колбасой, а то и вовсе подсовывал объедки? Что это – эгоизм? Нежелание или даже неспособность понять ближнего, если это хоть чуть-чуть грозит нашему собственному комфорту? Да что там "Кити Кэт"…
Метеориты. Кому они нужны, эти безжизненные камни, прилетающие к нам из безжизненного космоса? Голые обгорелые булыжники. Но именно им, этим сперва убийственно раскаленным, а затем навечно мертвенно-холодным посланникам пустоты, я посвятил свою жизнь. Может быть, это они сделали меня таким, каков я есть?
Помню, как я возвращался с работы, а ты встречал меня, мурлыча и трясь щеками о ботинки… Всегда ли я говорил тебе ласковые слова, всегда ли поднимал на руки и посвящал первые минуты пребывания дома? Отнюдь нет. Да, бывало и так, но все-таки чаще я, не обращая на тебя должного внимания, топал в свою комнату или в ванную, занимался своими холостяцкими делами, а то и продолжал исследование очередной принесенной с работы каменюки.
Что мы ищем, разглядывая их? Зрелый ученый никогда не станет подставляться и не скажет правду. Он ответит, что "целью исследования является само исследование", призванное пополнить копилку человеческих знаний, а в свете этого одинаково ценен любой результат… И это правда. Но правда эта рождена многими разочарованиями многих лет бесплодного труда. Лучше спросить ученого, о чем он мечтал в детстве. Что он хотел найти в этих камнях, когда ему только-только пришла в голову идея изучать их. И, возможно, тогда он все-таки признается. Конечно же, он хотел найти следы разума или, на худой конец, хотя бы просто жизни. Потому что всем нам так одиноко на этой Земле, но только в детстве мы еще надеемся это изменить.