Вслед за ней я шел по улицам и площадям, где прошло ее детство, где многие мои польские друзья встретили свою боевую молодость. Сон окончательно оставил меня. Я вышел из землянки. Широко вдохнул морозный горный воздух.
Ночь была лунная, безоблачная. Зеленые звезды стыли над Бескидами. Внизу одиноко вспыхивали огоньки. Напряженно вглядывался в ночь, пытаясь рассмотреть смутные очертания Кракова. И тут на какой-то миг я увидел то, что запечатлелось подсознательно после побега из Тандеты.
Читатель, вероятно, помнит: ночь я провел тогда в кустах сирени, за монастырской оградой. Как мы уточнили потом по карте, это был Белянский монастырь, расположенный на холме, на левом берегу Вислы, в пяти-шести километрах от Кракова.
Меня разбудило солнце. Много рассветов встречал я потом в дороге, в горах, в лесу, в чистом поле, но такой, как в то утро, редко выпадал на мою долю.
Августовский воздух был чист и прозрачен. Ни выстрелов, ни пожаров. Ничто не напоминало о войне. Необычная, мирная тишина. Город лежал внизу как на ладони. Красная черепица крыш пылала на солнце. Четко выделялся в зеленом полукольце Плянт, бульваров, старый Краков: массив готического Мариацкого костела с высокими башнями, мощная громада Сукениц, ратуша, устремленная ввысь, стрельчатые крыши Ягеллонского университета, огромная квадратная рыночная площадь, от которой отходили в разные стороны прямые широкие улицы с поперечными переулками и кольцевой магистралью. Кафедральный собор и королевский замок на Вавельском холме казались совсем близкими, поднятыми богатырской рукой над Вислой, над городом.
Все это запечатлелось мгновенно, будто на негативной пленке. Тогда не до красот было. Сообщение друзей, рассказ Валерии, ее тревога подействовали как проявитель. И город - такой, каким я увидел его с Белянского холма, - ожил, вошел в мое сердце.
Как обманчива тишина на войне. Ночь ли, рассвет ли взорвутся от грохота и боли. И с городом повторится то, что уже было с Киевом, Варшавой, с многими городами за эту войну.
Понадобились века, сотни тысяч, миллионы рук, труд и пот народа, гений зодчего, чтобы поднялся над Вислой этот город. И достаточно нескольких дней, часов, даже минут, злой воли какого-нибудь фюрера и слепого рвения преступных исполнителей, чтобы все превратилось в пепел.
…Сладковатый чад поплывет над пепелищами, с каменным однообразием потянутся пустоглазые коробки, угловатые остатки взорванных, сожженных, разрушенных зданий.
Так может быть.
Так не должно быть.
Город должен жить.
Возвратился в землянку. При тусклом свете трофейного фонарика стал писать шифрованные письма Алексею и Михалу.
На рассвете Валерия и Метек ушли в город.
Курт Пекель
Тревожное предупреждение наших польских друзей подтверждалось сообщениями Правдивого, Молнии. С августа планомерно готовилось уничтожение Кракова. Навязать наступающим частям Советской Армии уличные бои, завлечь в мышеловку, начиненную многими тоннами аммонала, и взорвать город - таков был план гитлеровского командования.
В своих радиограммах Центр просил сообщить характер и систему вражеских укреплений Кракова. Мне тогда, естественно, неизвестны были дальние, стратегические замыслы командования, но чувствовалось: назревают большие события.
Бросилась в глаза новая тактика генерал-губернатора Польши Ганса Франка.
- Что-то уж очень подозрительно, - делился своими опасениями Алексей, - заигрывание палача со своими жертвами. Старая политика кнута и пряника. Этакое представление "Кот и мыши".
С одной стороны, усиливаются репрессии, облавы, на улицах хватают людей, бросают в тюрьму, трудовые лагеря. С другой - приемы в Вавельском королевском замке. На эти приемы впервые демонстративно приглашаются поляки - представители местной администрации и интеллигенции. Франк выступает на этих приемах в роли отца-благодетеля, заступника польского народа, призывает поляков оказывать всемерную помощь "несчастным" беженцам из сожженной Варшавы, запугивает "большевистским нашествием" и обещает отстоять европейский древний город от "диких орд Востока".
В подтверждение Алексей притащил целый ворох газет. "Ганец Краковский" широко освещал приемы в резиденции генерал-губернатора, его речи, призывы, запугивания, заклинания.
Мы с Алексеем пришли к тому же выводу, что и польские наши товарищи: Франк и его администрация, помимо прочих целей, пытаются усыпить бдительность местного населения, до последней минуты скрывая в строжайшей тайне план уничтожения города.
Что могло спасти Краков? Только стремительность, могучий и точный удар по врагу, исключающий изнурительные, опасные для города уличные бои. Но для этого надо было знать, и знать точно, все уязвимые участки обороны, заполучить детальный план заминирования города.
Алексей возвратился в Краков. Вскоре пришло от него новое тревожное сообщение:
"Противник сильно укрепляет Краков. Замурованы окна первого этажа главпочтамта. В остальных - амбразуры, оборудован дот… Оборонительные работы ведутся днем и ночью".
Мы радировали в Центр:
"Павлову. Один пьяный немецкий офицер сообщил Зайонцу: Краков, от улицы Смоча до Вислы построен небольшой тайный аэродром, из которого в случае опасности можно будет эвакуировать комсостав. Голос".
Аэродром готовился, как мы вскоре выяснили, для самого генерал-губернатора и его камарильи.
В середине декабря мы получили из штаба фронта задание особой важности:
"Установите точную численность войск и нумерацию частей в Кракове. Сообщайте о каждой новой части, прибывающей в город.
Точно установите расположение артпозиции, танков, пехоты, все мероприятия немцев по обороне Краковского района.
Данные молнируйте".
"Все мероприятия по обороне…" Вновь и вновь просматривал я последние донесения.
"В Кракове, на Гердерштрассе, 11, - сообщал Зайонц, - расквартирован личный состав первой эскадрильи 77-й эскадры бомбардировщиков - около двухсот человек. Аэродром эскадрильи - в Раковице. Штаб 8-го летного корпуса - в Витковице".
Алексей подтверждал наши предварительные данные о строительстве дотов в районе электростанции. Отман уточнял:
"Командует обороной Кракова генерал-ортскомендант Китель. Гарнизон - три дивизии".
Отсеять второстепенное, сверить данные из разных источников, проанализировать, сжать донесения в скупые строки радиограмм - я уже находил вкус в этой черновой, несколько однообразной, повторяющейся изо дня в день работе.
Центр не выпускал нас из виду ни на день, чутко реагировал на деятельность группы.
"Ваши данные, - говорилось в одной из радиограмм, - исключительно ценные. Всеми силами сосредоточьте внимание на оборонительных обводах Кракова и инженерных сооружениях вдоль левого берега Вислы".
Все сводилось к одной, теперь главной для нас задаче. Нужна цельная картина обороны Кракова. А ее у нас не было.
Тут я получил записку Алексея:
"Инженерная часть укрепрайона дислоцируется в селе Рачеховице. Командует ею генерал-майор".
Генерал-майор… Ему-то наверняка известен если не весь план, то, уж во всяком случае, часть плана укрепрайона. А что, если?..
Я - к Гардому, командиру польского отряда. Ему мой план вначале показался фантастичным. Однако обещал все разведать. С польским связным Метеком пошел Митя-Цыган. На третий день группа возвратилась. Цыган доложил обстановку. В Рачеховице полным-полно немцев. За селом, в лесу, расположилась танковая часть. "Наш генерал-майор уже с месяц живет в доме одной польской семьи. Точнее, польско-украинской. Хозяйка сама родом из Тернополя, родной язык помнит, германа ненавидит. Генерал часто бывает в разъездах. Его ахиллесова пята - хозяйская дочка".
- Красна, пся крев, як та крулевна польова, - коротко охарактеризовал ее Метек.
Родной дядя этой "крулевны", вскружившей голову генералу, оказался связным польских партизан. Люди Гардого установили с ним контакт. Постепенно начал вырисовываться план операции. Вызвались на опасное дело Евсей Близняков, неразлучные друзья-танкисты Дмитрий Ильенко и Семен Ростопшин. Все они должны были появиться в Рачеховице как земляки хозяйки, беженцы-полицаи. Обжиться, примелькаться. Главная роль отводилась дяде. Ему поручили деликатно объясниться со всеми героями предстоящей "премьеры", за исключением, конечно, "жениха"-генерала. Сошлись на следующем. Евсей Близняков и Семен Ростопшин ночью бесшумно снимают часового. "Жениха" и "невесту" вместе с хозяевами "умыкают", увозят в неизвестном направлении. Таким образом, и овцы останутся целы (семье было обещано надежное убежище в горах), и волк окажется в капкане.
Увы, самые идеальные планы не всегда сбываются, порой проваливаются из-за пустяка или непредвиденного случая. По соседству с Рачеховице неожиданно появился крупный отряд Армии Крайовой. Нашего "жениха"-генерала, когда он возвращался из служебной поездки, обстреляли. Он отделался легким испугом, но стал осторожней, затребовал в свое распоряжение бронеавтомобиль. Утроил охрану. У дома появился бронетранспортер. Отченашев - связной группы - однажды утром неожиданно появился в моей землянке. Доложил обстановку:
- Так и так: с "женихом" дело швах. Но вы, товарищ капитан, не сумлевайтесь: не выходит с журавлем - возьмем синицу. Есть у нас один ученый майор на примете. Главный инженер укрепрайона.
Я подумал и дал добро. Через несколько дней мы радировали Центру:
"Павлову. Нами взят в плен инженер немец Курт Пекель. Он руководит участком строительства укреплений в 6 км от Кракова по направлению Варшавы. Его показания будут переданы. Голос".
Рассказ Евсея Близнякова о том, как брали майора Курта Пекеля, я записал сразу после выхода из вражеского тыла. Привожу эту запись с небольшими сокращениями.
"…Трое суток следили мы за "нашим" инженером. Уточнили его маршрут, режим дня, привычки. Пекель - большой любитель шнапса во всех видах, польской кухни и слабого пола - ежедневно с часу до двух отдыхал и развлекался в доме одной разбитной вдовушки. Майор - птица стреляная, из осторожных. Уходит, приходит среди бела дня, когда улицы забиты солдатами. Правда, хата вдовушки стоит особняком, на самом краю села - отделена от других домов небольшой рощицей.
Бродим по селу постоянно втроем. Я, Митя-Цыган, Семен Ростопшин. Навеселе. Местные жители на нас косятся: не то беглые полицаи, не то бандеровцы. Митя - с аккордеоном. На нас шляпы, плащи. Из карманов выглядывают бутылки. Гуляем, горланим песни. Нам что - море по колено.
Вот и рощица. Расстелили плащи. Расставили бутылки, закуску. Разлеглись. Ждем. Наконец-то… Наш толстячок. Роста среднего. Белобрысый. Маленькие глазки блестят, предвкушают удовольствие. Заметил нас. Насторожился. Смотрим: улыбается. А нам тоже улыбок не жалко.
Встали вразвалку, окружили:
- Шнапс битте, тринкен. Выпьем, герр майор, за компанию.
Замахал руками: дескать, данке шен, некогда.
Митя, вежливо так, пистолет майору под бок. Я бутылку в зубы. Вылили мы в борова поллитра первосортного шнапса: чего не сделаешь для хорошего человека. Подействовало. Смотрит осовелыми глазками, шатается. Мы на его мундир плащ накинули, натянули шляпу на самые глаза. Добавили еще стакан. В лесу нас ждал Отченашев с повозкой. Майор было пришел в себя, закричал. Мы ему кляп в зубы, легонько, чтоб не задохнулся. Он у нас, миленький, на мягком сене сразу захрапел. Так и довезли. Принимайте гостя дорогого, товарищ капитан".
Гость оказался действительно дорогим, с богатой начинкой.
При обыске мы обнаружили у него билет члена нацистской партии за № 10340, выданный владельцу в 1925 году. Билет в красной обложке со свастикой, с тиснеными буквами.
В моей землянке Пекель, окончательно протрезвев, сразу сообразил, что к чему. Заявил, что как старый партейгеноссе он по билету с таким номером имел право беспрепятственного входа в рейхсканцелярию самого фюрера и в резиденцию генерал-губернатора.
- Мы сидели с Гансом Франком за одним столом. И это такая же правда, как и то, что я стою перед вами.
Я разложил перед Пекелем карту.
- Нам нужен план оборонительных сооружений укрепрайона. Весь план. И по возможности с мельчайшими деталями. Не думайте ссылаться на забывчивость и слабую память. Все будет перепроверено нашими людьми. За каждый объект, господин майор, отвечаете головой. Только добросовестная работа гарантирует вам жизнь. При первой возможности перебросим вас в Москву.
Пекель склонил свой стриженый ежик в знак согласия. Попросил глоток шнапса и чашку кофе для окончательного похмелья. Мы предоставили ему и то и другое. Пекель до самого ужина просидел над картой, не разгибая спины.
"Павлову. Пленный Курт Пекель показывает: в сентябре 1944 г. бывший командующий Краковским гарнизоном генерал-лейтенант Китель издал приказ и инструкцию в части строительства оборонительных сооружений района Кракова. Общее название системы сооружения "Группен систем". Бункер на 10 солдат квадратного сечения 4 на 4, глубина 3 м 60 см. Голос".
"Павлову. Продолжение.
Выше уровня поверх на бункер насыпается земля, 25-30 см, тщательно маскируется соответственно местности. Кроме настоящих бункеров, насыпаны кучи земли, плохо замаскированы с целью дезинформации артиллерии. От бункера в сторону ров глубиной 1,8 м, ширина 80 см, расчленяется подобно оленьему рогу, на 2-3 концах которого пулеметные гнезда. Бункера окружены проволокой со всех сторон на 30 м, среднее расстояние между бункерами 200 м. Много бункеров в жилых домах, сараях. На шоссейных дорогах строят бетонные столбы высотой 3-5 м, в диаметре 1,5 м. Их ставят с обеих сторон дороги и минируют, в случае приближения противника заваливают дороги. Голос".
Это были самые горячие дни для Ольги. Она передавала Центру план оборонительных сооружений по квадратам. Центр в течение нескольких дней запрашивал уточнения на отдельных участках, особенно на тех, где противником сооружались мнимые бункера с целью дезинформации артиллерии.
В лагере все привыкли к майору. В первые дни на правах военнопленного он щеголял в своем мундире с Железным крестом. Затем Пекель выпросил у Семена Ростопшина телогрейку. И сам вызвался помогать повару Абдулле, проявив при этом немалые кулинарные способности.
Курт Пекель, кроме уже известных присущих ему слабостей, обладал еще одной: любил поговорить, удариться в воспоминания. А вспоминать старому партейгеноссе было что. Съезды, сборища в Нюрнберге, ночные шествия с факелами, исступленное, завораживающее лицо фюрера.
- Я верил в него, как в бога, даже больше. А бог оказался дьяволом. И я даже рад, что война для меня так неожиданно кончилась. Готт, майн готт! Теперь я почти уверен, что снова увижу свой родной Магдебург, майне либе фрау, киндер.
Впрочем, старший сын Пекеля, офицер танковых войск, по его словам, пропал без вести "где-то под Ростовом".
"Война не приносит никакой радости", - твердил майор.
Не знаю, что его толкало на подобные откровения. Теперь он всю верхушку, всех гитлеровских бонз называл "грязной, вонючей бандой".
Многие из его партейгеноссен, как и он, начинали простыми штурмовиками, рядовыми функционерами фашистской партии, но далеко обошли его по служебной лестнице.
- Толстый Герман - этот кокаинист - стал рейхсмаршалом, вторым лицом в государстве.
А гаулейтер Франконии оказался напоследок подонком, растлителем малолетних арийских девушек. Пошли жалобы. И кому, подумайте только, Гитлер поручил разбор этого дела? Герману Герингу - этому жирному борову, этой грязной свинье в рейхсмаршальском мундире.
Я и Франка знал в молодости. Продувная бестия. В двадцать третьем, когда судили фюрера за мюнхенский путч, Ганс взял на себя защиту Адольфа. И не прогадал на этом дельце. Фюрер умел ценить такие заслуги. Безвестный адвокатишка стал рейхслейтером партии по правовым вопросам, президентом германской Академии права. Затем - имперский министр юстиции, генерал-губернатор Польши. И подумать только, в двадцать седьмом году на съезде партии мы с ним сидели на одной скамье, пили пиво, можно сказать, из одной кружки.
Я тут, в Польше, почти всю войну провел. Все строил: казармы, лагеря, укрепления. Я - солдат, мое дело маленькое: бефель - приказ - и никаких возражений. Генерал-губернатора видел и в Варшаве, и в Вавеле, и в Кшешовице. Зазнался. Сначала, бестия, не узнал своего партейгеноссе. В июле, не то в августе 1943 года - уже после Сталинграда и Курской дуги - вызвал нас, старых функционеров, в Краков на тайное совещание. Тут Франк сам ко мне подошел, пожал руку, похлопал по плечу, вспомнил старые, добрые времена: "Ничего, дружище, пока к нам русские Иваны доберутся, мы из этих поляшек фарш наделаем". Вот какие речи произносил Франк. Теперь с поляками заигрывает, а Краков, выполняя приказ фюрера, начинил взрывчаткой, как колбасную кишку фаршем. В плену этот адвокатишка будет юлить, хныкать, валить все на фюрера, на гестапо. Я его подлую натуру знаю. - И майор Пекель, несколько похудевший за последние дни, в старой кацавейке, снова склонял свой седой ежик над картой. Что-то по нашим требованиям уточнял, наносил по данным наших разведчиков схему минирования.
План "Группен систем" - линии оборонительных сооружений Краковского района, набросанный майором Пекелем, выборочно, по квадратам, тщательно проверялся нашими разведчиками и людьми Зайонца. Проверка от РО фронта шла и по другим линиям. Все подтверждалось. Под Новый год мы получили благодарность Центра.
* * *
Новый, сорок пятый год группа наша встречала шумно, весело. Евсей Близняков со своими хлопцами накануне совершил удачный налет на обоз гитлеровцев. Захватили колбасу, сало, бочонок меда, какие-то итальянские кубики - грибные супы, ящик с ромом. Гардый передал охотничьи трофеи: дикого кабана, косулю. Через Метека до нас дошли рождественские подарки Волка - молодого Скомского. Сашка-Абдулла, наши девчата старались вовсю. В полночь самодельные столы во времянках ломились от яств.
В командирской землянке народу набилось много. Прижавшись плечом друг к другу, сидели Гроза и наша дорогая гостья из Кракова - бесстрашная Валерия, Ольга-Комар, Ася-Груша, поручик Гардый, его боец Рыжий - бывший узник Бухенвальда, партизанский доктор Ян Новак и его сияющая половина - Ингибора, друзья-мушкетеры Митя-Цыган и Семен Ростопшин. В полночь в землянку ворвался праздничный гул Красной площади, мелодично и торжественно ударили куранты. Я встал, поднял кружку (на эту ночь мы отменили сухой закон).
- Товарищи, друзья! С Новым годом! Выпьем за нашу дорогую Родину, за новую, свободную Польшу, за Победу!