Но Мусаев еще не кончил. Оказывается, он считает себя жертвой армянской интриги. Здесь нужны предельное внимание и осмотрительность. Не дай бог, зараза межнациональной розни поразит ПГУ. У нас работают люди тридцати с лишним национальностей, и могут найтись такие, кому будет выгодно устроить в разведке свой Нагорный Карабах. Ведь и там не простые труженики, а корыстные политиканы развели костер, чтобы поджарить себе яичницу на завтрак. Теперь пламя этого костра пожирает человеческие жизни.
Так вот, посол СССР в стране, где работал мой собеседник, армянин и выживает азербайджанцев. Действует он вместе с заведующим консульским отделом, тоже армянином. Резидента они просто одурачили и настроили его против Мусаева. Случалось так, что на несколько дней в командировку в страну приезжал заместитель начальника ПГУ, тоже армянин. Вся эта армянская компания и выжила честного азербайджанца. Мусаев уверен, что армяне будут преследовать его и в Москве. Ну и подарочек преподнес мне Мусаев к исходу дня!
С резидентом я знаком 38 лет. При всех своих достоинствах и недостатках это не тот человек, который позволил бы втянуть себя в свару на межнациональной основе. И вообще он прожил долгую и успешную оперативную жизнь, избежав мелочных, беспринципных конфликтов, столь часто отравляющих существование разведки.
С заместителем начальника ПГУ Вячеславом Ивановичем Гургеновым, который навлек на себя тяжкие подозрения Мусаева, меня связывает тесная дружба, не афишируемая, но хорошо известная в разведке. Нашему знакомству 37 лет, он на год позже меня, в 53-м, пришел на индийское отделение Института востоковедения и одновременно со мной в ПГУ. Гургенов действительно армянин. Но он никогда не отдавал армянам предпочтения перед другими национальностями.
Мягко, подбирая самые уместные слова, я пытаюсь убедить Мусаева в необоснованности его утверждений, подробно разъясняю ему кадровую политику руководства комитета и ПГУ. Выкладываю, наконец, последний аргумент: неужели начальник ПГУ, у которого так много хороших друзей и в Баку, и в Ереване, позволит кого-то притеснять на национальной почве? Пообещал, что прикажу еще раз внимательно рассмотреть и оценить оперативные дела моего собеседника (к сожалению, он сильно переоценивает свои успехи, в таких ситуациях этим грешат многие), говорю, что дальнейшие его назначения, включая заграничные, будут зависеть только от него самого, я же обеспечу полную объективность в отношении к нему его начальников. Предлагаю не стесняться, заходить ко мне, если возникнет нужда. Здесь я ничуть не кривлю душой: чем чаще будут бывать в этом кабинете рядовые работники, тем лучше я буду знать обстановку в Службе, а время для разговора всегда можно выкроить. Сверхзанятость начальства – это миф, придуманный самими начальниками.
Мусаев, кажется, удовлетворен, уходит умиротворенным. Мне же думается, что к мысли об армянской интриге он пришел не сам. Кто-то более хитрый подсказал ему, что начальство как черт ладана боится межнациональных разногласий и не сможет отмахнуться от человека, ставшего их жертвой. Есть над чем задуматься. Надо, чтобы на такие вещи обращали внимание оперативные руководители и кадровики. Это тема разговора – запись на длинном и узком листе бумаги, помеченном сверху завтрашним днем.
Беседа с Мусаевым оставляет неприятный, тревожный осадок, начинает ломить затылок.
Надо встать, походить по мягкому ковру, взглянуть в окно на тусклые огни фонарей. Десять шагов туда, десяток обратно… Со стены устремленным вдаль взглядом смотрит поверх моей головы с портрета Михаил Сергеевич. Во взгляде – исторический оптимизм, намек на знание, недоступное простым смертным, видение светлых далей…
Что же за личность оказалась во главе великого государства? Каждый проходящий день снимает с нее слой за слоем оболочку таинственности и необычности… Выдрессированный, дисциплинированный мозг пытается придать четкость неоформленным, блуждающим мыслям, толкает к бумаге и перу. Вот что он заставляет меня написать для памяти, для дальнейших размышлений:
"Авантюристом может стать только жизнелюбивый человек оптимистического склада. Он должен либо верить во всеобщий здравый смысл и имманентную склонность общества к прогрессу, либо считать себя единственно умным среди глупцов. В первом случае истоком авантюрных действий выступает стремление стать благодетелем человечества, во втором – стать над человечеством. Последствия в обоих случаях одинаковы.
Авантюризм отличается от политики тем, что поставленные цели не соизмеряются с имеющимися средствами, не рассчитываются заранее все возможные последствия принимаемых решений. В результате каждый последующий шаг принимает характер экспромта и ведет к новым непредвиденным последствиям.
За этим следует банкротство, которым воспользуются или более осмотрительные, или столь же авантюристичные политики. Последние пойдут по очередному нисходящему витку спирали".
Горько посмеиваюсь над собой – кукиш в кармане показал, классическое оружие русского интеллигента. Тем не менее обещаю портрету Михаила Сергеевича, что сниму его при первой же возможности.
В комнате отдыха проигрыватель, стопка пластинок. Борис Христов: "Жертва вечерняя", "Блажен муж…", "Ныне отпущаеши". Мягкий проникновенный бас доносится через открытую дверь, успокаивает разум и душу: "…Мы будем пить воду из реки жизни, чистую, как кристалл"… а пока надо работать.
Христов умолкает, время позднее, велик соблазн махнуть рукой на нечитаные бумаги и оставить их до завтра. Но завтра новые дела, и нельзя давать себе поблажки.
"Об активных мероприятиях внешней разведки КГБ, проект концепции"… Такие документы надо изучать на свежую голову. Сейчас его можно только по возможности внимательно прочитать – что-то останется в памяти, мысль будет невольно возвращаться к прочитанному, и когда откроешь утром этот документ, яснее увидишь весь замысел, все его слабые и сильные стороны.
Наше понятие "активные мероприятия" уже, чем американское "тайные операции". Это преимущественно тайное воздействие на события за рубежом в интересах содействия решению политических или оперативных проблем путем использования дезинформации и информации. Американские "тайные операции" предполагают применение силовых методов, вплоть до физической ликвидации оппонентов, оказания военной поддержки повстанческим силам и т. п. Наша Служба в разные периоды своей жизни тоже занималась подобными вещами. В ее истории убийство Троцкого и Бандеры, переброски оружия на Ближний и Дальний Восток, передача денег зарубежным компартиям и подготовка их кадров к нелегальной работе, содействие государственным переворотам, последний из них – в Афганистане. Служба "А" ПГУ, ведающая активными мероприятиями, ничем подобным не занимается. Несколько десятков опытных и интеллигентных людей, специализирующихся по политическим, военным или экономическим проблемам, выявляют уязвимые места в позиции международных оппонентов Советского Союза, отыскивают или изобретают факты (изобретают очень правдоподобно), предание которых гласности ставит оппонента в затруднение, заставляет оправдываться, искать виновных на своей стороне, терять уверенность на переговорах. Оппонент ощущает, что проблемы у него едва ли возникли случайно, что за этим стоит КГБ, но все выглядит совершенно естественно, никаких доказательств нет – общественность, пресса, законодатели теряют доверие к политикам; страны "третьего мира" получают все новые и новые доказательства коварства западных империалистов; европейские союзники тревожатся из-за перевооружения Западной Германии; общественность взбудоражена американскими планами размещения нейтронного оружия в Европе. По миру начинает гулять письмо американского посла государственному секретарю, в котором посол откровенно и даже цинично излагает свой взгляд на политику страны пребывания. Посол действительно писал письмо – специалисты из Службы "А" лишь изменили несколько формулировок. Пострадавшей стороне очень сложно доказать: да, письмо было, и подпись на письме поставлена послом, но он этого не писал! Еще сложнее проблема, когда в печати появляются подлинные документы, которые должны храниться в строгом секрете. Это тоже работа Службы "А".
Направления тайных акций разведки определяются сверху – изредка в документах, чаще путем устных указаний. Служба "А" генерирует и формулирует конкретные идеи, изготавливает фальшивые бумаги, издает от имени подставных авторов разоблачительную литературу. Оперативные подразделения приобретают агентуру влияния, через которую реализуются замыслы Службы "А".
Идеология активных мероприятий в годы "холодной войны" была проста – нанести максимальный политический и психологический ущерб оппонентам, укреплять те силы и деятелей, которые с симпатией взирали на Советский Союз. Степень ожесточенности "холодной войны" определяла выбор методов. Напряженность возрастает – в ход идут жесткие приемы: фальшивые документы, подметные письма, компрометации политических деятелей, откровенная клевета. Меняется ситуация – и разведка убирает когти, но работа над приобретением агентуры влияния – политиков, редакторов газет, журналистов, ученых – не прекращается никогда.
Положение изменилось коренным образом. "Холодная война" закончилась. Победители с трудом скрывают торжество, побежденные пытаются делать вид, что противоборство закончилось вничью.
Очередной проект концепции активных мероприятий настораживает – для авторов противодействие с Западом не завершилось, они готовы воевать и дальше, как авангардный отряд, еще не знающий, что проиграна и битва, и кампания, что их верховных предводителей дружески похлопывают по плечу и хвалят за искусство чужие генералы. Это эмоции, а суть дела в том, что линия разведки не может идти вразрез с государственной политикой, разведка не может ставить сама себе политические задачи. Она не творец политики, а ее инструмент.
Проект нуждается в капитальной доработке, и нужно будет подробно обсуждать его с начальником Службы "А" Макаровым, тоже старинным другом и однокашником. Много лет назад мы учились в одном отделении разведывательной школы № 101, жили в одной комнате, пили по вечерам чай из одного чайника, читали умные книги, бегали под "наружкой" по московским улицам, закладывали в подворотнях учебные тайники и очень гордились своей профессией.
Макаров работает допоздна. По телефону делюсь с ним впечатлением от проекта концепции. Уславливаемся продолжить разговор утром.
Надо бы сейчас пройти пешком по темному лесу, подставить лицо под холодные уколы снежинок, подышать бодрящим воздухом. Надо бы, но уже не идут ноги.
Дежурный вызывает к подъезду черную начальническую "татру". Сейчас в кабинетах у всех остальных дежурных – в отделах, службах, управлениях – зазвонили телефоны: "Вызвал машину…" Это значит, через несколько минут можно расслабиться, не будет никаких вопросов или указаний.
Шифровальщик докладывает, что есть несколько телеграмм, но они несрочные, могут подождать до утра. "Откуда и о чем?" Действительно, могут подождать.
При самой неспешной езде от подъезда до маленького домика под намокшими ржавыми дубами – две минуты. Мои водители приучены не спешить. На дороге, где не бывает посторонних, под колесами машин то и дело пропадают простодушные жители местного леса, мелкая непуганая живность – чижи и щеглы, которых давно уже никто не видел в Подмосковье, зачем-то выбирающиеся на дорогу кроты, ежи, полевые мыши, даже зайцы. Москва рядом, но недавно ломился в наши ворота кабан и крупной рысью прошла мимо проволочного забора пара лосей.
Поселок освещен равнодушным неоновым светом, осенняя хмарь его приглушает, и желтые окна домов кажутся вырезанными в черном силуэте леса.
Дома тепло, сухо. В полном восторге набрасываются на хозяина истосковавшиеся от безделья собаки – старый лхасский апсо Мак, которому идет тринадцатый год, и молодая глупая бассет-хаунд Глория, перекрещенная для простоты в Глафиру. (Заведи себе собаку, и пусть она будет тебе эталоном человеческого отношения к людям.)
Информационная программа "Время" рассказывает о том, что уже отшумело, мелькают одни и те же лица, "говорящие головы"… Исторический оптимизм сквозь слезы. Некстати вспоминается постановление ЦК КПСС черненковских времен, предписывавшее всем средствам массовой информации напоминать аудитории об обреченности капитализма. Постановление было совершенно секретным и, видимо, поэтому не дошло до рядовых бойцов идеологического фронта.
Время отвлечься и почитать. Иван Солоневич – "Народная монархия", 1951 год, Буэнос-Айрес. Прислали по моей просьбе коллеги из Аргентины. Солоневич был эмигрантом, непримиримым врагом советской власти и исконным, без примеси, русским патриотом. Мои предшественники охотились за ним, где-то году в 38-м послали ему по почте бомбу, взрывом убило жену и секретаря Солоневича. Он остался невредим и продолжал писать.
"Мы стоим, – пророчествует Иван Лукьянович Солоневич, – перед великим возвращением в свой дом, к своему идеалу. Сейчас он загажен и замазан, заклеен лозунгами и заглушен враньем. Но он существует. Нужно очистить его от лозунгов и плакатов, от иностранных переводов и доморощенного вранья, нужно показать его во всей его ясной и светлой простоте. Но не в вымысле "творимой легенды", а в реальности исторических фактов. Наше будущее мы должны строить из нашего прошлого, а не из наших шпаргалок и программ, утопий и демагогии. Всю политическую работу нашего будущего мы должны начать совсем с другого конца, чем это делали наши деды и наши отцы, – иначе наши дети и внуки придут к тому же, к чему пришли мы: к братским могилам голода и террора, гражданских и мировых войн, – к новому периоду первоначального накопления грязи и крови, злобы и ненависти. Нам прежде всего нужно знать нашу историю, а мы ее не знали".
Любезный Иван Лукьянович! Нами правят профессиональные политиканы. Для них история начинается с момента вступления их на пост первого секретаря райкома. Они не знают ни своего народа, ни его истории, ни окружающего мира.
Ни одному человеку, которому хоть немного больно за Россию, у которого нет виллы и банковского счета в США или Австрии, не советую читать Солоневича на ночь…
Телефонный звонок заставляет меня вздрогнуть и выругаться вслух.
Приятный женский голос:
– Леонид Владимирович? С вами будет говорить из машины Владимир Александрович!
– Добрый день! Вот что, завтра в десять вам надо быть на совещании у Зайкова, это по разоружению… Наджибу разъясните ситуацию с Гулябзоем, можете сослаться на меня, а подпишете сами… Что там еще новенького (звук затяжного зевка)? Ничего? Ладно, пока!
– Всего доброго!
Указания Крючкова записаны для памяти в блокнот, Солоневич отложен в сторону.
Есть несколько минут спокойного чтения. А. А. Майеръ – "Годъ въ пескахъ. Наброски и очерки Ахалъ-Тэкин-ской экспедиции 1880–1881 (Из воспоминаний раненаго)", Рыбинскъ, 1895.
Русский человек с немецкой фамилией, российский воин на самых дальних рубежах Отечества, родная душа…
"В штурмовой колонне кроме охотников была и небольшая морская команда; но командир их, молодой Майер, упал, не дойдя до рва. Он видел, как текинец в него целил, но не хотел согнуться перед матросами. Пуля попала ему в правую щеку, выбила десять зубов, пробила шею и вышла под мышкой. Кроме того, вместе с пулей в рану вошла грязная тряпка, заменявшая пыж…" Это пишет доктор Щербак, участник экспедиции.
"…Он видел, как текинец в него целил, но не хотел согнуться перед матросами…" Достанет ли мне мужества не согнуться?
Гаснет лампа, на оконном стекле беспокойные тени – дуб отряхивает последние листья.
Был день как день, трудов исполнен малых и мелочных забот…
Июнь девяносто первого
Москва страдает от жары. К середине дня раскаляются стены домов, размягчается асфальт. На пестром толкучем рынке, со всех сторон окружающем здание "Детского мира", появляются самодельные бумажные навесы, солнечные зонтики. Толкучка от этого становится еще неряшливее, придает самому центру Москвы колорит восточного города эпохи войн и революций. Впечатление усиливается обилием смуглых, усатых, с крючковатыми носами физиономий и полным отсутствием стражей порядка. Кажется, вот-вот из-за угла появятся всадники в папахах – персонажи из старинного фильма о Махно, толпа закричит и ринется во все стороны, бросая мелкий товар на панели. Ничего подобного, разумеется, произойти в действительности не может. За углом расположен респектабельнейший, только для иностранцев отель "Савой", за другим углом – новое серое здание Комитета госбезопасности. Немного поодаль – небольшая прогулка вдоль Политехнического музея – кварталы ЦК КПСС, где размещается рабочий кабинет Президента СССР и Генерального секретаря ЦК КПСС М. С. Горбачева.
Жарко на улице. В просторной комнате на четвертом этаже здания КГБ прохладно, кондиционер работает беззвучно, ковровые дорожки безукоризненно чисты, огромный стол накрыт белоснежной скатертью. Это столовая руководства Комитета госбезопасности. Ежедневно за столом в 13.30 собираются председатель КГБ и его заместители, если, конечно, кого-либо из них не задерживают неотложные дела. Заместитель председателя – начальник ПГУ бывает здесь редко – раз в неделю, а иногда в десять дней. Из Ясенева на Лубянку путь неблизкий, машин на улицах становится все больше, и быстрее чем за 40–50 минут не доберешься. Включать сирену и гнать, нарушая все правила, ради того, чтобы не опоздать на обед, кажется недопустимым.
Столовая на Лубянке привлекает не какой-то особенной едой, в этом отношении она немногим отличается от нашей ясеневской – без разносолов и деликатесов, но вкусно и быстро. За обедом можно услышать интересные, не для печати, новости, обменяться с коллегами мнениями по любой проблеме, получить разъяснения от председателя и – что, пожалуй, особенно важно – неприметно, в ходе общего разговора высказать для обсуждения какую-либо мысль и посмотреть, как прореагирует на нее Крючков.
Сегодня удалось доехать из Ясенева на удивление быстро, и я оказываюсь в столовой первым, на пять минут раньше времени, и успеваю слегка утолить голод. Заходят коллеги, рассаживаются по раз и навсегда установленным местам. За последние полгода состав обедающих изменился. Вот усаживается И. К. Петровас, недавно назначенный на должность зампреда. В его ведении войска Комитета госбезопасности. Пока это две дивизии, переданные комитету Министерством обороны. Напротив меня – бывший заместитель начальника ПГУ Титов. Геннадий Федорович в начале года стал заместителем председателя – начальником Второго Главного управления. Его предшественник В. Ф. Грушко, тоже выходец из разведки, делает быструю карьеру – он первый заместитель председателя. Крючков стремится окружить себя преданными людьми, такие у него были в ПГУ, остальные подразделения он знает слабо. Владимира Александровича это беспокоит, поскольку общественность в комитете с неодобрением отмечает, что руководство переходит в руки людей из разведки. Еще один первый заместитель – Гений Евгеньевич Агеев. Он пришел с партийной работы, долго был секретарем парткома комитета, сейчас курирует военную контрразведку, транспортную, так называемую "четвертую линию". Грушко и Агеев заменили двух ветеранов комитета – Филиппа Денисовича Бобкова и Николая Павловича Емохонова, людей опытных, осмотрительных, пользующихся авторитетом в государственных верхах. Поговаривали, что именно Бобков должен был заменить Чебрикова на посту председателя комитета в 1988 году, но председателем стал Крючков.