Первая биография замечательного российского писателя. В книге прослеживается судьба Евгения Шварца от рождения до последних дней жизни. Автор широко использует тексты самого Шварца, воспоминания его друзей и коллег, архивные материалы. Перед нами не просто биография выдающегося писателя, но повесть о сложном, трагическом времени, с такой рельефностью отразившемся в удивительных сказках Шварца.
Содержание:
-
ПРОЛОГ 1
-
I. ДО ПИСАТЕЛЬСТВА 4
-
II. ГЕНЯ ЧОРН СТАНОВИТСЯ ЕВГЕНИЕМ ШВАРЦЕМ 31
-
III. ПЕРЕЛОМНЫЙ 1928-й 44
-
IV. ТЮЗ И ДРУГИЕ НАЧИНАНИЯ 50
-
V. СТАНОВЛЕНИЕ ДАРОВАНИЯ 59
-
VI. МАСТЕР 71
-
VII. ВОЙНА 81
-
VIII. ВОЗВРАЩЕНИЕ 106
-
IX. ЭПИСТОЛЯРНЫЙ РОМАН 119
-
X. ПОСЛЕДНИЕ ГОДЫ 128
-
ЭПИЛОГ. ПОСЛЕ ЖИЗНИ 151
-
Иллюстрации 152
-
Примечания 155
Евгений Биневич
ЕВГЕНИЙ ШВАРЦ
Хроника жизни
ПРОЛОГ
Откуда начинается человек?
Начинающий полнеть лысеющий человек склонился над чистыми листами "амбарной книги" в голубом переплете.
С чего начать?
Вчера они с Алексеем Ивановичем Пантелеевым ездили из Комарово в Зеленогорск. За продуктами. Вдруг вспомнилось детство, юность… За двадцать минут в электричке столько нарассказывалось…
- Женя! Дорогой! Напиши об этом! - не выдержал Пантелеев.
- Как? - уныло откликнулся он. - Скажи, как написать? Где взять нужные слова?
- А ты попробуй, запиши буквально теми же словами, какими сейчас рассказывал.
- Да, "теми"! - мрачно усмехнулся Шварц. - Легко сказать.
Однако, на следующий день утром он вынул новенькую амбарную книгу.
Он всегда любил большие толстые тетради. В них всё написанное выглядело более компактно, в них можно было долго писать, ничего не терялось. Еще когда работал в "Еже", ему попалась толстая, на пятьсот листов, тетрадь в твердом переплете. Он "реквизировал" её, принес к Лизе Уваровой, написал на первой странице:
"Тетрадь № 1. Начата 19 июля 1928.
ЖУРНАЛ.
Правила:
1. Писать ежедневно.
2. Не вырывать ни одного листика.
3. Сотрудников трое.
4. Записи в журнале - не подлежат оглашению.
5. Один из сотрудников может давать задания другим.
6. Черновики запрещены.
7. Вычеркивать прозрачно.
8. Писать можно о чем угодно, что угодно и как угодно.
9. Всё на свете интересно".
Тогда ещё не существовало "Ундервуда", а они уже были дружны - артисты ТЮЗа Елизавета Уварова, Борис Чирков, двое других "сотрудников" журнала, и он, будущий автор "Брата и сестры", "Клада", "Красной Шапочки" и "Снежной королевы" - пьес, написанных для их театра.
"Тетрадь" начиналась его записями о поездке в Псков, о восприятии им мира. Почерк аккуратный, каждая буковка отдельно. Руки дрожали уже тогда. Старался, чтобы было разборчиво.
Когда Елизавета Александровна показала мне эту тетрадь, я ещё немного знал о Шварце, и эти прозаические тексты, осмысляющие человеческое бытие, поразили меня. Ничего подобного не было в его пьесах. Например, такое: "Человек ждет событий, ясно выраженных указаний, чистого цвета и полного счастья. Начитанный, мечтательный человек! Все в мире замечательно и великолепно перепутано. Это же форменная ткань. Это такой ковер, что хоть плачь. Но начитанный и мечтательный человек обижается, ловит мир на противоречиях, устает от сложностей и засыпает… Он вообще не верит, что на свете есть вещи, достойные внимания, то есть ясно выраженные. Но они есть, о мечтательный человек!.. Правда, очень легко человеку сбиться, но есть один чудесный способ не сбиваться. Я продам тебе этот способ, о мечтательный человек. На, бери его. Вот он: смотри. Вот и все. Смотри - и все. Смотри, даже когда хочется прищуриться. Смотри, даже когда обидно. Смотри, даже когда непохоже. Помни - мир не бывает не прав. То, что есть, то есть. Даже если ты ненавидишь нечто в мире и хочешь это нечто уничтожить, - смотри. Иначе ты не то уничтожишь. Вот. Понятно?".
Потом шли "статьи" "сотрудников". Опять его - "Тупсе". Несколько зарисовок с его слов Уварова записала в тетрадь позже: "Шварцевский знакомый рассказывал за Камчатку. В один совхоз отправили много рыбачек и мало рыбаков. В середине зимы рыбаки послали по радио телеграмму с просьбой прислать мужчин. Текст телеграммы неудобочитаемый". Или: "Эренбург и Маршак идут по улице Горького. Говорят о популярности. Маршак говорит: "Нас знают, вот спросим мальчика. Мальчик, ты знаешь кто мы?" - "Знаю", - отвечает мальчик. - "Вот видите, - говорит Маршак, - нас знают. А кто мы?" - "Жиды", - отвечает мальчик". И прочее.
С этого "журнала" и началась страсть Шварца к толстым тетрадям. И если его спрашивали, что подарить на день рождения, непременно отвечал: "амбарную книгу".
И вот одна из них, не оскверненная ещё человеческой рукой, лежит перед ним. С чего же начать? Выглянул в окошко. Екатерина Ивановна что-то колдовала на грядках. Недавно исполнилось двадцать лет, как он познакомился с Катей. По сему торжественному случаю они получили письмо от Коли Заболоцкого. Только он и помнил ещё об этом.
"Катерина, дочь Ивана,
Ровно двадцать лет назад
Повстречала род тюльпана,
Украшающего сад.
Этот маленький тюльпанчик,
Катериной взятый в дом,
Нынче даже на диванчик
Помещается с трудом.
Славься сим, Екатерина,
Ты прекрасна, как всегда!
И дородный сей мужчина
Также славься иногда!".
Двадцать лет тому… Они только-только поженились…
"Сижу я в Госиздате,
А думаю о Кате.
Думаю целый день -
И как это мне не лень?
Обдумываю каждое слово,
Отдохну и думаю снова
Барышне нашей Кате
Идет её новое платье.
Барышне нашей хорошей
Хорошо бы купить калоши.
Надо бы бедному котику
На каждую ногу по ботику.
Надо бы теплые… эти… -
Ведь холодно нынче на свете!
На свете зима-зимище.
Ветер на улице свищет.
Холодно нынче на свете,
Но тепло и светло в Буфете.
Люди сидят и едят
Шницель, филе и салат.
А я говорю: "Катюша,
Послушай меня, послушай.
Послушай меня, родная,
Родимая, необходимая!"
Катюша слышит и нет,
Шумит, мешает Буфет.
Лотерея кружит, как волчок,
Скрипач подымает смычок -
И ах! - музыканты в слезы,
Приняв музыкальные позы…".
В это время, постучавшись, вошел посетитель.
- Здравствуйте…
- Здравствуйте, - листки с письмом-стихами пришлось убрать в стол.
- Вы редактор?
- Да.
- Я принес стихи…
- Садитесь, рассказывайте…
- Да чего там рассказывать… Сокращен год назад, и все без работы… Занимал крупные должности… Вот принес вам четыре своих книжки для детей, - и он протянул стопку самодельных книжечек.
Та, что лежала сверху, называлась "Мой девиз. Пионерская песня". Над заглавием нарисован пионер с горном. Внизу справа - "цена 5 коп.".
Открыл первую страницу:
"Я малолетний пионер,
Но уж во мне живет мечта:
Встать грудью за Союз СэСэР,
Коль подойдет к нему беда".
- Вы оставьте свой адрес, - стараясь улыбаться как можно приветливей, сказал Шварц. - Я почитаю, дам почитать другим, и мы сообщим результаты.
- Хорошо, спасибо, - автор на предложенном ему листке написал свой адрес.
- Я провожу вас.
- Ну что вы…
- Пожалуйста…
В коридоре им попался Олейников.
- Что - опять?
- Ага, - пробурчал Шварц.
Проводив посетителя до лестничной площадки, он решил было вернуться к стихам для Кати, но на пути стоял Олейников.
- Написал?
- Что? - не понял он.
- Оду Лепорской?
- Написал.
- Ну, рассказывай…
Он стал читать оду, и когда подошел к концу, тоска ушла из его глаз.
Они опустились на четвереньки и потопали по коридору. Так, "изображая верблюдов", они разминались.
Двое молодых людей в испуге притиснулись к стене, чтобы пропустить четвероногих.
- Что вам угодно? - обратился к ним пышноволосый, кучерявый "верблюд".
- Маршака… Олейникова… Шварца… - пролепетали те.
- Очень приятно - Олейников, - представился кучерявый и протянул им правую переднюю ногу.
- Пантелеев…
- Шварц, - отрекомендовался другой.
- Белых…
- Пойдемте с нами, - сказал Олейников, и они потопали дальше.
Когда входили в соседнюю комнату, их лица были невозмутимо-вежливы. Здесь уже собрались Евгений Иванович Чарушин, Борис Степанович Житков, Даня Хармс, Коля Заболоцкий, Лидия Чуковская, Саша Введенский, Юра Владимиров.
Ждали Маршака.
Пантелеев и Белых пробрались к окну и замерли там.
- Евгений Львович Шварц, - торжественно объявил Олейников, - создал произведение впечатляющей силы. Оно едино в трех жанрах: это сатира, ода, а может быть, отчасти и басня. Пожалуйста, Евгений Львович…
- Один зоил коров доил
И рассуждал над молоком угрюмо…
Собравшиеся сразу отозвались радостным смехом. Милостиво заулыбался Заболоцкий, а Юра Владимиров, кудрявый, черноглазый мальчик в тельняшке под курткой, так и покатывался от смеха.
- Я детскую литературу не люблю,
Я детскую литературу погублю,
Без крика и без шума.
Но вдруг корова дерзкого в висок -
И пал бедняга, как свинца кусок.
Зоил восстановил против себя натуру,
Ругая детскую литературу.
…Читатель, осторожен будь
И день рождения Любарской не забудь!
Автор и конферансье, сохраняя полную серьезность, раскланялись. Им поаплодировали.
Вошел Маршак. По требованию присутствующих ему тоже прочитали басню-оду-сатиру. Самуил Яковлевич смеялся так неудержимо, что пришлось снять очки и протереть залитые слезами стекла.
Не все тогда одобряли произведения, выходящие под их редакторством. Критики порицали, а некоторые и весьма ожесточенно, их авторов. Поэтому так сочувственно они воспринимали всё, что было направлено против их врагов. А Аня Любарская была их коллегой. Писала для ребят сама и редактировала других.
Олейников подошел к новичкам:
- С чем пожаловали?
- Вот, - Пантелеев протянул рукопись. - "Республика Шкид".
- Пойдем, посмотрим…
Сейчас не соберутся те, кто слушал его "Зоила". "Кого уж нет, а кто далече…" Маршак в Москве. Юра Владимиров умер двадцати лет от роду, большая часть редакторов исчезла в конце тридцатых, в том числе и Олейников. Коля Заболоцкий недавно освободился, теперь живет у кого-то в Переделкине…
Шварц поерзал на стуле. Откинулся на спинку. Что-то от Наташи давно нет вестей. Уже с неделю как уехала, и ни письма, ни открытки. Хорошо ли доехала - беременная? Уж не случилось ли чего? Да - нет, что сейчас может случиться.
В окно увидел: по их улице шла почтальонша Маруся. Неужели снова мимо? Нет, подошла к калитке. Разговаривает с Катей. Есть письмо!
- Что там, Катя?
- Здравствуйте, Евгений Львович.
- Письмо от Олега.
- Здравствуй, Маруся.
Значит, все-таки что-то стряслось.
Он перевесился через подоконник, протянул руку. Екатерина Ивановна подала ему письмо. Он тут же вскрыл конверт, стал читать. Лицо постепенно прояснялось:
- Все в порядке. Наташа тоже написала, но письмо, наверное, куда-то подевалось…
- Я была уверена, что ничего не случится, - сказала Екатерина Ивановна и снова пошла к своим грядкам.
Он вернулся к столу. Отложил в сторону амбарную книгу. Сел. Пододвинул машинку. Машинка новая, портативная, немецкая. Правда, пришлось немного повозиться - менять латинский шрифт на русский, но теперь уже все в порядке. Вчера заправил вторую ленту.
Вставил в машинку лист бумаги. Двумя пальцами, не торопясь, начал выстукивать письмо дочери:
"Дорогая моя Наташенька, так твое письмо и не дошло до меня. Сегодня получил письмо от Олега, а твоего нет как нет. Или ты его не написала? В дальнейшем, Наташенька, прошу тебя - не задерживай писем. Пиши хоть открытки. Хуже всего, когда от тебя нет известий. Прости меня, но о твоих именинах я вспомнил только 8-го вечером, когда уже поздно было телеграфировать тебе. Объясняется это тем, что мы никогда не праздновали этот день. Поздравляю тебя с опозданием, подарок за мной.
Работаю, пока что с прохладцей. Виной этому небывалая погода. Сядешь за стол, и жалко терять возможность побродить по лесу или по морю. А к вечеру до того находишься, что в голове одно желание - поспать. Позавчера, например, пришел к Щучьему озеру, от него прямо в лес, по просеке до проселочной дороги, а по поселку - на шоссе. Смотрю на верстовой столб - оказывается, я на три километра выше Териок, на верхнем Выборгском шоссе. Вот куда зашел! Вернулся в Териоки, купил мяса коту и сел в автобус. Но все-таки делаю кое-что. Мечтаю написать две пьесы для двух Московских детских театров.
Приезжала к нам Надя Кошеверова. Был два дня Юра Герман. Заходит Пантелеев, который до сих пор живет в Доме творчества. Но так как у нас теперь домработница, то гости не являются таким бедствием, как в прошлом году…".
- Напиши, чтобы она училась шить!
"Катя кричит, чтобы ты срочно училась шить".
- Я тоже не умела, пока не родился ребенок.
"Она тоже не умела, пока не родился ребенок".
- Напиши, чтобы она шила распашонки…
"Кричит, чтобы ты шила распашонки… Вот тебе и весь отчет за то время, что я не писал…".
К калитке снова подошла почтальонша.
- Что, Маруся?
- Извините, Евгений Львович, вам ещё письмо. Завалилось на дно сумки. Пока все не разнесла, не заметила…
- Это от Наташи, - говорит Екатерина Ивановна и передает ему письмо в окошко.
Он торопливо разрывает конверт, вытаскивает письмо, читает. Руки начинают дрожать заметно сильнее.
Постепенно он успокаивается. Снова садится за машинку.
- Тук-тук!..
- Здравствуй, приятель!
- Тук-тук…
- Ты это мне? - спрашивает Екатерина Ивановна.
- Нет. Дятел снова прилетел…
В такт дятлу он снова застучал на новенькой машинке:
"Маруся принесла твое письмо, говорит, - завалилось на дно сумки. Не сердись, что долго не писал, ждал письма от тебя. Буду теперь писать каждые два-три дня, чтобы больше не было перерывов в нашей переписке. Целую тебя, моя дорогая, - заканчивал он письмо. - Постараюсь приехать как можно скорее. Приеду - поведу тебя к Маршаку. Жить от тебя далеко я никогда не привыкну. Целую тебя. Папа".
Последние строчки еле вместились на лист. Он печатал их через один интервал, так что строчки почти слились. Как всегда, или - чаще всего, числа не поставил. Вынул лист из машинки. Перегнул дважды. Всунул в конверт. Написал адрес: Москва, ул. Грицевец, дом 8, кв. 24. Крыжановской Н. Е.
- Катюша, я схожу на почту, отправлю письмо…
- И купи заодно хлеб и масло…
- Хорошо.
Он надел пиджак и вышел на улицу. Сколько они уже живут в Комарове, а он никак не может надышаться этим удивительным воздухом. И всякий раз, когда выходит из дома, будто попадает в рай.
Пошел по дороге к почте, не торопясь, глубоко вдыхая терпкий дар моря и сосен. Прикрыл глаза.
Бессмысленная радость бытия.
Иду по улице с поднятой головою.
И щурясь, вижу и не вижу я
Толпу, дома и сквер с кустами и травою.
Я вынужден поверить, что умру.
И я спокойно и достойно представляю,
Как нагло входит смерть в мою нору,
Как сиротеет стол, как я без жалоб погибаю.
Нет. Весь я не умру. Лечу, лечу…
Меня тревожит солнце в три обхвата
И тень оранжевая. Нет, здесь быть я не хочу!
Домой хочу. Туда, где я страдал когда-то,
И через мир чужой врываюсь
В знакомый лес с березами, дубами
И отдохнув, я пью ожившими губами
Божественную радость бытия.
Правы стихи. Надо вернуться в детство. В леса, где начинались первые сознательные годы. В том, какой он сейчас, есть многое и оттуда.
Вот и почта. Опять народ. Не так уж много, всего три человека, но не хотелось задерживаться. Пристроился сзади.
Вошла высокая черноволосая женщина с девочкой лет четырех. Встала за ним. Девочка со скуки стала считать цветочки и листики на первомайском плакате. Их оказалось пять и семь.
- А ты можешь сложить пять и семь? - спросила девочка у Шварца.
- Я не знаю, сколько будет пять и семь, а ты?
- А я знаю - двенадцать!
- Это ерунда, - сказала мать на его удивление. - Однажды моя младшая говорит: у нас, мол, сто горчичников, и когда они кончатся, мы заберем сто пакетиков и будем ими играть. А Лиза говорит, что в каждом пакетике по пять горчичников, значит пакетиков будет только двадцать…
- Ваши дети так часто болеют? - ужаснулся Шварц, не обратив внимание на достижения вундеркинда.
- Да, младшая часто кашляет…
- Мне жарко, - заявила девочка и стала расстегивать пальто.
- Ну, потерпи немного, Лиза… Скоро мы пойдем…
Он отдал письмо в окошко.
- Авиа заказным, пожалуйста, - сказал он. И к женщине: - У вас много корреспонденции?
- Масса!
- Тогда, если позволите, мы с Лизой погуляем, пока вы оформите свою массу.
Мама обрадовалась и сказала девочке, чтобы она подождала её с дядей на улице.
- Рубль шестьдесят, - сказали в окошке.
- Пожалуйста… - он получил квитанцию, и они вышли из почты.
- Сегодня хотя и тепло, а все-таки лучше пуговку застегнуть, - сказал Шварц, застегивая дрожащими руками верхнюю пуговицу. - А то мама расстроится.
- А зачем маме расстраиваться? - не поняла Лиза.
- Ты можешь простудиться и заболеть…
- Аха, - согласилась она.
И чтобы им не было скучно, он стал рассказывать сказку:
- Вон, видишь, стоит дом?. Это была будка дорожных ремонтников.
- Вижу.
- В нем живет лиса…
- А лиса хорошая?
- Нет, эта лиса нехорошая. Она выходит, когда стемнеет, и нападает на птичек, которые очень широко разевают клювы и не видят, что делается у них под носом. Однажды маленькая птичка, которая живет вон в том маленьком домике, - он показал на ящик с трансформатором, - пошла гулять. И так ей все было интересно, что она не заметила, как к ней подкралась…
- Лиса!
- Да. И схватила птичку за ножку. Но маленькая птичка не растерялась и клюнула лису…
- В нос!
- Слушай, откуда ты все знаешь?
- Я не знаю…