У тетушки моей было спорное дело с Шепелевыми, тянувшееся около 40 лет, самое ясное и справедливое с ее стороны, по которому она должна была получить иску с Шепелевых около 40 000 рублей асе [игнациями], и они друг с другом не видались, а дело велось их поверенными, находившими [в том] свою пользу. Когда я стал поверять предоставленные по купчей от тетушки земли, то нашел, что Шепелевы, пользуясь черезполосицею и тем, что тетушка моя, по своему нездоровью не могла наблюдать за полями и ограждать себя от насильственного захвата, завладели ее землею по разным смешанным с ними неразмежеванным участкам земли, до 80-ти десятин. Тогда я поехал с планами и крепостными документами к Елизавете Петровне Шепелевой и просил, чтобы она согласилась возвратить давно захваченные земли, не прибегая к судам, а разобрать дома, при посредстве лиц благородных, предоставляя назначить посредников ей самой, даже ее двух зятей - Сухова-Кобылина и генерал-майора [Николая Ивановича] Щукова и родственника ее Глебова, хорошо знакомого, как мне сказали, с законами. На моей же стороне были одни факты неопровержимые. В присутствии этих господ она согласилась на мое предложение и найдено было, что я был прав. Но когда они уехали, то поверенный успел перетолковать все иначе, и, когда я приказал крестьянам моим ехать в общий лес за дровами, тогда в Калужский уездный суд подана была от нее жалоба, что я не вправе иметь там владение. Пришлось и мне отыскивать свои права по суду. Я тоже подал от себя прошение, предоставя свои неоспоримые документы. Дело длилось, судья Баскаков и секретарь Молчанов находили, что я прав, и секретарь Молчанов не опровергал моего иска. Однако, дело все-таки не решалось. Тогда я прекратил знакомство с Шепелевыми.
Прошла зима, наступили теплые мартовские дни. Жена моя уже была на последних днях своей беременности, но повсюду со мною гуляла, не взирая на грязь и струившиеся ручьи. Стали показываться дикие гуси на закраинах реки и утки. Я с ружьем в руках пускался на охоту и она от меня не отставала. Ни я, ни она не понимали опасности, да и ей казалось, что в том беды никакой нет. Да, слава богу, беды и не случилось. Здоровье позволяло ей делать подобные неблагоразумные прогулки, и нам было очень забавно и весело встречать весну и смотреть на разлив реки, от одного берега до другого, на две версты расстояния.
При этом Лазарев прислал мне 4-весельную шлюпку с веслами и парусами, купленную за 700 рублей ассигнациями], в которой зимой привезены были все мои вещи, оставленные в Кронштадте. Только что прошел лед, я оснастил свою шлюпку и под парусами, всякий день катался по разливу, имея с собой своего человека Ивана Алексеева, служившего со мною в 1809-м году в Финляндии и в 1812–1813-х гг. - в Англии, на корабле "Мироносце", где он был приучен мною ко всем приемам бравого матроса, и смелого 20-летнего юношу. Этот молодой малый был отличный, трезвый и способный слуга. Он один заменял десятерых празднолюбцев старых дворовых людей из приданных, поступивших к нам на хлеба, самых ленивых из всей многочисленной дворни села Богородицкого.
При таких плаваниях и лавировке под паруса меня забавляло то, что пешеходы - мужички, возвращавшиеся домой из Калуги к празднику св. Пасхи, перевозились от Плетневки в Колышово с необыкновенною быстротою под парусами и с благодарностью предлагали медные деньги двум таким исправным перевозчикам, и, когда я отказывался брать за перевоз, то они, покачивая головой, никак не могли понять такого бескорыстия. Когда через 7 дней вода сбыла, то прекратились и мои плавания. В начале апреля река стала входить в берега, стали показываться плоты сгонщиков леса по Угре из Смоленской губернии, показалась травка, ракита, береза и ольха и [разные] другие кустовые деревья понемногу начали распускаться, снег везде сошел, дороги стали просыхать, и на святой уже было сухо. Пасха была этот год 14-го апреля. Паром уже был наведен, и ежедневно приносили нам сбор за перевоз. Эта статья хозяйства передана была от тетушки мне и поддерживала наше существование настолько, что мы не очень нуждались. Другая доходная статья Колышовского хозяйства - это были огороды по заливу, в лугах Резвани, дававшие до 2000 рублей асе [игнациями]. Они оставлены были тетушкою для себя. Паром давал круглым числом в лето до 1500 рублей ассигнациями.
В апреле я осмотрел все деревни и земли, доставшиеся мне от тетушки, и ознакомился немного с тем полеводством, которое велось у моей тетушки. Хотя я очень мало знал ведение хорошего сельского хозяйства, по образу моей морской службы я не имел случая видеть правильное земледелие, но здравый смысл, сметливость и некоторое теоретическое понятие, приобретенное мною из хозяйственных книг, прочитанных мною зимою, я уже настолько был посвящен, чтобы видеть недостатки в управлении хозяйством, особенно, когда они резко выказывались.
Тетушка моя была такая умная женщина, каких редко встречал в моей жизни, но была под влиянием старой рутины крепостного управления хозяйством, да притом почти никогда не обозревала сама своего полевого хозяйства, разбросанного по разным деревням, на расстоянии от 10-ти до 25 верст от Колышова; в полях находившихся в черезполосном владении с соседними и со своими собственными крестьянами. Весь сеяный хлеб с разных отдаленных мест свозился в Колышово, где только и существовала хлебня для складывания снопов, рига или гумно для молотьбы и амбары, построенное ее отцом для осыпки зерна. Высевалось в разных местах до 100 четвертей ржи и до 250-ти четвертей ярового хлеба, а собиралось - первой до 300 четвертей, а второго до 600 четвертей. Скотоводство до 80 штук рогатого [скота], больших и маленьких голов было только в Колышове. [Там же находился] и небольшой завод конный, в 15 маток русской породы, без разбора качества, при 3-х жеребцах тоже разной породы. При худом присмотре давали они от двух до трех жеребят. Между тем сено все тратилось и мне совестно было доказывать, что такой порядок никуда не годится, потому что ей казалось, что у нее все хорошо. К столу подавалось хорошее сливочное масло и свежие яйца отпускались на кухню, а к чаю хорошие густые сливки, конечно, только для нее одной. Этого было достаточно! Потом она получала еще оброки с Костромского и Тульского имений, те самые, какие получали ее родители без обременения крестьян.
Чистота в комнатах, где жила тетушка, была мало подражаемая, стол и вообще кухня примерная, порядок в прислуге самый изысканный, и всем этим внутренним порядком управления надо было удивляться, в том современном кругу общества, где все было беспорядочно и даже грязно. Она любила читать и жила сосредоточенною сама в себе, в высшей степени нравственно. Управляющий ее Калужского имения был человек старого порядка, являлся к ней с отчетом всякий вечер и подобострастно докладывал, что сделано. Женат он был на женщине, которая за ней ходила - бывшей дворовой девушке ее сердечного друга покойной Веры Николаевны. Этой особе она свято доверяла. Этот управляющий имел несчастье пить запоем, и в это время жена его всегда уверяла тетушку, что он чувствует лихорадку. Одно утро по обыкновению моему я пришел посидеть с нею, и она мне с сожалением сказала, что бедный Дмитрий (так звали управляющего) "опять в лихорадке". Когда я вышел от тетушки, то счел нужным навестить больного. Только что отводили дверь, как мне представилась в халате высокая фигура управителя, пьяного, шатающегося на ногах, а на столе стоял штоф с вином. Он, видимо, сконфузился, но я затворил дверь и ушел, показав, что ошибочно зашел не в ту дверь. Так как у меня не было сношения с ним по делам моего хозяйства, то я и оставил это без внимания, тем более, что я уже заметил, что нетрезвость людей в дворне тетушки, которые не служат у нее, не замечается. Нанятой садовник, заведывавший оранжереей, тоже пивал запоем и поверенный по делам ее, тоже дворовый человек, очень часто бывал пьян, и кучер Фирс, отличный ездок, тоже часто, и башмачник Дмитрий, шивший на нее башмаки, частенько попадался мне пьяным, и метельник Федор, перевозчик на пароме, пивал запоем, Следовательно, все дворовые люди, живущие по своим углам и редко попадающиеся в глаза тетушке, были больны одной болезнью. Но садовник в пьяном состоянии был беспокоен, а потому тетушка приказывала старосте Егору Иванову, мужику трезвому и хорошему исполнителю, без докладу ей класть на него рогатку и привязывать на цепь в застольной, пока не отрезвится. И это всегда исполнялось, не из строгости, а из сострадания к садовнику, который доставлял ей удовольствие выводом любимых ею цветов, до которых тетушка была большая охотница. Один раз приходит ко мне староста и говорит, что садовник чуть было не заколол его ножом, когда он его пьяного усаживал в рогатку. Когда я сказал тетушка о случившемся, она покачала головой и сказала: "Ну, сударик, как же быть?", то я ей ответил: "Лучше сажать в пустой чулан под замок". Она согласилась и уже с того времени не сажали его в рогатку, хотя запой не уничтожился. Раз как-то он ухитрился и подняв в потолке доску, взобрался на чердак и оттуда в слуховое окно выпрыгнул, повредя себе ногу, и все-таки направился в кабак, за две версты в Обухове, но его поймали и опять посадили. Описываю это потому, что нередко видал и вижу снисходительность людей из господ к своей пьяной прислуге, иногда даже таких, которым легко бы было их переменить другими - трезвыми. Но у старых людей сильна бывает привычка к слуге, с которым ему не хочется расстаться, и эта привычка еще не большое зло в частном человеке владельце, но когда видишь эту привязанность в правителе государством, там это ужасное зло, имеющее влияние на все общество государства. Вот почему избирательное правление, даже в этом случае, лучше бюрократического.
Прошел апрель и в половине мая начались посевы яровых хлебов. Тогда я, вставая с восходом солнца, сам являлся в поля на посев и знакомился с этим делом, а вместе узнавал в подробности все клочки земли, мне принадлежащей, в ужасной черезполосице и истощенной до крайности от посевов без удобрения, которое вывозилось только на ближайшие десятины в поля Колышова, а остальные земли назывались запольными, т. е. обрабатывались без всякой пользы для хозяина. Так велось почти во всех имениях черезполосного владения в Калужской губернии, безотчетно, по правилам крепостного порядка. Но были некоторые владельцы, обладающие значительными, единственного владения, имениями, где порядок был иной. При многочисленном скотоводстве, поля их хорошо удобрялись и получались хорошие урожаи, следовательно, и большие доходы. Мне же не суждено было этим наследовать, а пришлось с терпением и деятельным трудом достигать сколько возможно лучшего, а этого лучшего без денежных средств и при той ужасающей черезполосице земли не скоро можно было достигнуть. Препятствием мне служило в перемене старого порядкам и то, что, не будучи хорошо знаком с правильным хозяйством, я опасался портить дело и потерять доверенность своей благодетельной родственницы.
21-го мая моя жена почувствовала боль в спине. Ни я, ни она не понимали причины такой боли. Я пошел посоветоваться с тетушкой, и она не могла мне ничего объяснить. Но старуха - мать ее женщины Авдотьи, ходившей за ней, сказала нам, что это признаки скорых родов. Тогда тотчас на больших дрожках, запряженных тройкой добрых лошадей, я поскакал в Калугу к акушерке, нам рекомендованной добрейшей и искусной в своем деле Марии Андреевне Блодо. Через час времени я уже был в ее доме и очень обрадовался, что ее застал. Объяснив подробно, что чувствовала моя жена, она сказала мне, может ли она ехать со мною и чем скорее, тем лучше. Я оставил ей свои дрожки, а сам пошел пешком, но она собралась скоро и на 3-ей версте догнала меня и мы вместе поскакали во всю лошадиную прыть в Колышово. Признаки родов, действительно, оказались близки, но мы уже были спокойны, имея искусную акушерку.
На другой день, 22-го мая, в 10 часов вечера, бог даровал нам сына, названного в честь имени отца матери - Михаилом. Я все время не отходил от постели и был безотлучным свидетелем всех страданий жены, и она уверяла меня, что переносит эту муку легче, когда я при ней (и после все дети рождались при моем присутствии).
Тот только может описать чувство той радости и беспредельной благодарности к богу, кто искренно любит ту, с которою сопряжен на всю жизнь по духу христианскому, и с полною верою создает чудные благодеяния своего творца и покровителя и которому внушено было от родителей несомненно вероватъ и надеяться на милосердие божие. Я это понимал хорошо и всегда испытывал на себе влияние св. промысла. Мог ли равнодушно принять это благо недостойный сын всеобщего отца и покровителя, господа нашего Иисуса Христа, всегда готового на помощь верующим и уповающим на него.
Тетушка тоже очень была рада, и вполне сочувствовала нашей радости. Ей очень хотелось, чтобы я отпраздновал рождение сына первенца и пригласил на обед архиерея, ректора и инспектора семинарии, а из светских - губернатора. Хотя я не видал в этом никакой надобности, но не мог отказать ей в этом, а потому после крещения эти лица были приглашены. Она тоже присутствовала при этом и мы отпраздновали, как того требовал обычай, не жалея ничего. Жена моя понемногу стала поправляться. По совету тетушки взята была кормилица из крестьянок по доброй воле, у которой дочь была уже года и попалась чудная женщина с умом, честная и с добрейшим сердцем - Вера, жена колышовского крестьянина Наума Акимова.
После шести недель мы начали продолжать наше знакомство с соседями, по правде сказать, мне не совсем по сердцу, но что ж делать против обычая. Эта то же что привычки вредные, основанные на предрассудках и страсти к подражанию. Одному еще не трудно с ними управиться и даже победить их, но когда все общество заражено тем же недугом и даже те, с кем неразлучно живешь, тогда борьба бывает трудная, а иногда даже нарушающая семейный мир.
Главная моя забота была, поселившись в деревне, о том, чтобы свое хозяйственное дело вести разумно, а достигнуть нельзя иначе, как избавившись от чрезполосицы, мешающей всему. Не говоря уже о дальних деревнях, где не было никаких хозяйственных заведений, но и в самом Колышове, в полях была такая черезполосица с Шепелевыми, что моя одна десятина находилась между трех чужих и, как только зазеленелись озимые посевы, то тощие крестьянские лошади шепелевской барщины пускались по ржаным полям той земли, которая была смешана с ними, и я вынужден был сгонять их, запирать их к себе на двор и жаловаться помещице соседке, от которой никакого удовлетворения не было.