В 4-й день августа прибыли в Вердон, где тотчас представлены были генералу Варену, коменданту сего места. Я и товарищи отпущены были в город жить на пароле. Я нанял себе квартиру один в доме г-на Бизета, в улице Montrotee, неподалеку от цитадели. Вскоре познакомился я с флотскими офицерами, терпящими одинаковую участь со мною. Капитан Sir Thomas Levis, узнав о моем прибытии, пригласил к себе обедать, оказав мне всевозможные ласки, и потребовал, чтобы я во всех недостатках относился к нему. Жизнь пленного в здешнем городе весьма облегчена - дешевая квартира и стол совершенно обеспечивали умеренного молодого человека. Хозяин моего дома был весьма честный человек, он был холост и имел мать старуху около 74 лет, которая меня любила как сына. За квартиру я платил 12 франков в месяц, а стол мы имели вместе с четырьмя другими англичанами - флотскими офицерами, и все не более становилось каждому, как 30 франков в месяц. Жившим на пароле позволено было иметь прогулку за город около 3 миль в окружности. Таким образом я пробыл в оном месте до 10 ноября, когда, узнав о заключенном мире россиян с французами, нимало не медля, подал прошение к министру военных сил г-ну Бертье, к министру внутренних дел Талерану и морских сил Декре, в котором испрашивал я, как российский подданный, своей вольности, но ни от одного из сих великих людей не удостоился ответа вскоре. Потому, узнав из ведомостей, что российские пленные препоручены выводить из Франции генерал-майору Миллеру-Закомельскому, я тотчас написал к нему письмо, в коем объяснив свое приключение, просил его мне вспомоществовать. Он тогда находился в Париже, а письмо было адресовано в г. Метц, потому я долго не мог получить от него ответа и уже сомневался об освобождении.
Но 26 ноября, по утру в 6 часов, пришел ко мне на квартиру российский гусарский офицер - это был г-н Горич, адъютант генерала М[иллера]-Закомельского. Я был в изумлении от радости, когда узнал, что нарочно прислан узнать обо мне от своего генерала. Он, узнавши подробно о моем положении, отправился в Париж, посоветовав мне писать к графу Толстому , нашему посланнику при французском дворе. На другой день письмо была послано с приложением копии, писанной к французским министрам.
2 декабря я получил письмо от г-на Горича, в котором он уведомляет о своем местопребывании в Париже и поздравлял меня с скорым освобождением. Дела генерал-м[айора] Миллера задержали его в Париже более, нежели он сам полагал, а я еще не получал своей вольности.
12 декабря прибыл в г. Вердон генерал-майор Миллер-Закомельский, послав за мной г-на Горича. Я тотчас побежал к нему на почтовой двор, где он остановился. Уведомив меня, что скоро получу позволение соединиться с прочими российскими пленными в Майнце, дал мне 100 франков. Я благодарил его за его вспомоществование, проводил из города и простился, сам в ожидании скорого освобождения.
20-го получил я письмо от г-на Варена, чтобы немедленно отправиться в г. Майнц, взяв прогоные и подорожную от военного комиссара, коему уже дано предписание. Я пошел к г-ну коменданту, поблагодарил его и также посетил почтенного г-на Леви, который также не мало радовался моему благополучию. Я просил его, чтобы он поручился на векселе, который я был намерен написать, на счет нашего посланника в Париже, на что он согласился с удовольствием, отрекомендовав мне купца, от которого я получил деньги - 15 люидоров. Того ж числа, распростясь со всеми своими приятелями, отдав последнее почтение капитану Ливе, и на другой день к вечеру в 11 часов отправился в дорогу.
26-го числа пробыл в Майнц, пограничный город Франции, на реке Рейне и при устье реки Майна; явился к военному губернатору г-ну Келерману, который отправил меня к нашему генералу Миллеру. На другой день войска назначены были к выступу и я отправился с ними.
27-го пришли в Франкфурт, знаменитый торговый город на реке Майне.
Поход из Франции в Россию через Саксонию, Пруссию и Польшу и прибытие в С.-Петербург
Генерал-майор Егор Иванович Миллер-Закомельской назначил меня в последний батальон г-на полковника Денисьева, препоручив мне матросов, взятых в плен на архангельском судне "Граф Румянцев", коих было числом 25 человек.
Когда мы прибыли в Франкфурт, все офицеры были приглашены к российскому здесь консулу г-ну Бакману обедать. Мы проводили весь день в большом удовольствии. На другой день выдали нам каждому офицеру для дороги по 50-ти червонных и 29 числа выступили из Франкфурта. Я чувствовал все удовольствие свободности и радовался скорому возвращению в любезное свое отечество.
Мы шли через Бамберг, Бирцбург, Кронау, Цейт, Геру, Лейпциг, Торн, Позен и, наконец, прибыли в город Белосток, пограничный российский город.
Я не хочу ничего упоминать о нашем путешествии через Германию, ибо ничего чрезвычайного не случалось, а дальних замечаний я не мог сделать по причине малого пребывания в оных местах. В Белостоке увидели мы своих соотечественников, и я восхищался от радости. Все колонны пленных остановились в окрестностях Белостока. В одном из передовых отделений находился мичман [Николай Лаврентьевич] Галич, попавший в плен к французам в Средиземном море. Я отыскал его и познакомился [с ним]. Ему также было приятно быть вместе с однослуживцем. Итак, чтобы нам не разделиться в дороге, просили мы генерала назначить нас в одно отделение. Он был переведен в батальон Денисьева.
Во время пребывания в Белостоке нашли мы г-на Чеблокова, с которым вместе воспитывались в корпусе. Он служил в провиантском штате. Мы провели время довольно весело.
1808 года февраля 15-го дня выступили мы из Белостока. День был весьма пасмурный, дорогу занесло снегом, так что с трудностью можно было переставлять ноги. Однакож мы добрались кое как до ночлега, отошед около 35 верст. Никогда я еще не чувствовал таковой усталости, как в означенный день. Мы остановились в корчме у жида. Холодная квартира заставляла всякого и в зимнем платье дрожать, но я не имел накакой другой одежды, кроме английского мундира и холодного сюртука. В таком состоянии положение мое было самое несносное, мундир мой во время ночлега служил подушкою, а сюртук одеялом, но ничто меня не беспокоило: я знал, что я в своем отечестве и скоро увижусь с почтеннейшими моими родными. Многие во время похода от чрезвычайной стужи отморозили у ног пальцы, нос и уши - также терпели горькую участь. Но кажется, что сам всевышний был мне защитником, и я никогда не чувствовал под своим легким одеянием таковой ужасной стужи.
24-го пришли мы в Несвиж, местечко князя Радзивилла. Любопытство заставило меня посмотреть его замок, который стоит неподалеку от города. Я и Галич пошли в сопровождении одного арапа, его слуги, который говорил хорошо по-французски. Мы целый день осматривали сие огромное строение, в котором никто не жил. Он имеет здесь до 500 лошадей всякого рода и только что его конюшни несколько отличны, а более ничего любопытного нет.
На другой день отправились в дорогу и по нескольким переходам, 28 февраля прибыли в Минск, где нашей колонне велено остановиться. 1-я колонна остановилась в окрестностях Орши, а 2-я - в окрестностях Борисова. Главная квартира генерала Миллера была в Орше.
10 марта прислано повеление, чтоб отправить нас с Галичем в С.-Петербург. На другой день получили от губернатора подорожную. Простясь и поблагодарив за ласки г-на полковника Денисьева, отправились в дорогу, получив прогонные на двух лошадей до Орши, не имея ни копейки своих денег.
14 марта прибыли в Оршу, явились к г-ну Миллеру, представя свое бедное положение. Он приказал выдать прогонных на четыре лошади. Мы, поблагодарив своего благодетеля, на другой день отправились в продолжение своего путешествия. Прогонные деньги на одну лошадь мы употребляли для своего прокормления, а прочих трех брали; таким образом, мы еще не вовсе пропадали с голоду.
16-го числа прибыли в город Витебск. Пообедав в трактире, опять отправились в путь. Три станции отъехав от Витебска, остановились мы в почтовом дому, где также был действительный тайный советник Трощинской. Любопытство его заставило спросить нас, откуда мы едем и разговор распространился. Он весьма сожалел о нашей участи. Вскоре подали чай, он подчивал нас пуншем и потом, распростясь с ним и его фамилией, пустились в дорогу.
Две станции не доехав до Порхова, дорога была весьма дурная по причине замерзнувших небольших кочек, лошади же, разгорячась, несли нас по дороге в бешенстве; товарищ мой Галич не держался так крепко, отчего выбросило его из телеги. Наконец, остановили мы лошадей и какое я увидел зрелище. Галич догонял повозку, лицо его было все покрыто кровью, которая запеклась на ране, полученной им в голову. Мы вскоре прибыли на станцию, и я обмыл ему рану, которая была на черепе до кости, примочил простым вином и перевязал ему голову. По прибытии нашем в Порхов, немедля побежал я к городовому лекарю, имя его было г-н Пит, человек пожилых лет и страдал подагрою. Он извинился, что не может посетить больного, а просил его привести к нему. Я тотчас привёл своего товарища в дом г-на Пита. Он перевязал ему рану и дав мне мази, примочки и бинтов для перевязывания ежедневно. Мы поблагодарили сего почтеннейшего старика и отправились в продолжение пути.
21 марта прибыли в С.-Петербург, явились к министру морских сил Павлу Васильевичу Чичагову, представя ему свое положение. Он сказал, что будет говорить о нас государю и приказал прийти через два дня. Квартира нам отведена была в Литовском замке.
23 марта явились мы к министру. Он объявил нам, что государь выдал из кабинета по 100 рублей награждения, которые деньги мы должны были получить из его департамента. Но когда мы пришли за получением оных, то начальник департамента г-н Юстимович велел приходить на другой день и таким образом мы не могли получить своего награждения шесть дней. Товарищ мой Галич нашел знакомых и перебрался к ним на квартиру, но я остался совершенно без копейки, имея только один ночлег в Литовском замке. Наконец, узнав, что г-н штатский советник Петр Иванович Путятин имеет свое пребывание в Петербурге, я, помня его благодеяния к нашему семейству, решил отыскать и к большому моему удовольствию, нашел я дом г-на Путятина без затруднения. Господин Путятин и жена его Варвара Семеновна приняли меня как ближнего родственника. Здесь я скоро узнал о своих родственниках. Они просили меня перейти к ним в дом, но как я уже имел квартиру, то поблагодарил их за приглашение; они одолжили меня деньгами 25 рублей, я именно и просил.
Возвратясь на квартиру, узнал, что г-н [Александр Павлович] Авинов, бывший волонтером в Англии, также жил со мною по соседству. Я пошел к нему, где нашел много знакомых флотских товарищей. Мы скоро сделались с г-ном Авиновым хорошими приятелями и начали жить вместе. От него я узнал, что брат мой Иван Яковлевич, служивший тогда мичманом во флоте, проехал из отпуска в Рончесальм и спрашивал обо мне за 7 дней до моего прибытия в Петербург. Я написал одно письмо к матушке, а другое к брату, изъявляя, что имею большую нужду. Через 7 дней получил от любезного брата белье и 50 рублей денег - все то, что он только мог мне уделить, и может быть имев и сам большей недостаток. Между тем я также получил 100 рублей награждения, приказал сшить себе платье, употребя все деньги на экипировку, надеясь вскоре получить еще из дому. Я познакомился также с лейтенантом Никитою Трофимовичем Головачевым, который знал моего брата и наше семейство.
Командирование в Свеаборг. Свидание с братом. Разлука. Пребывание на Паркалаутском маяке и поход в Юнгферзунд на гемаме Старк-Биорке
1808 года, апреля 10-го получил повеление отправиться в крепость Свеаборг, взятой тогда у шведов, и через три дня вместе с лейтенантом Головачевым отправились в дорогу. Ничто меня столько не огорчало, что я не получал ни одной строки из дома, но имев сведение о домашних от брата и скорая надежда с ним увидеться совершенно успокоила мое сердце.
Мы ехали на почтовых день и ночь.
18-го числа прибыли в Кюмень, крепость в 7 верстах от Рончасальма. Мы оставили свой экипаж на станции, а сами отправились в Рончасальм для свидания с братом. Никогда я еще не чувствовал таковой приятной встречи, как при свидании с любезнейшим братом; слезы радости омочили друг друга. Это было в присутствии многих флотских офицеров. Я пробыл здесь весь день. Брат мой также был назначен в Свеаборг и я восхищался от радости, что вскоре опять буду иметь с ним свидание. Мы простились со слезами и отправились со своим любезным спутником в путь.
24 апреля прибыли в Свеаборг, явились к вице-адмиралу [Гавриилу Андреевичу] Сарычеву, главному в порте командиру. Я всякой день ожидал прибытия любезного брата, но 2 мая получил приказание от адмирала, дабы немедленно отправиться на Паркалаутский маяк и смотреть за движениями неприятельских кораблей, тогда бывших в море. На другой день, получа инструкцию, отправился к вышеупомянутому маяку, который находился в расстоянии 60 верст от г. Гельсингфорса. Хотя я и соболезновал, что не буду иметь удовольствия увидеться скоро со своим братом, но исполнение должности мне казалось быть дороже всего.
4 мая прибыл на маяк, он стоит на острове, 12 верст от матерова берега. Жизнь моя была самая скучная, я был совершенно один - 3 гусара Гродницкого полку, I лоцман и вестовой состояли под моим подчинением. Но вскоре получил я письмо от брата. Он сожалел также о моем удалении, он прислал мне несколько съестных припасов и ружье. Последнее много меня занимало; время было прекрасное и множество морских птиц не позволяло мне быть без занятия. Я прожил на маяке до 4 июня. Тогда приехал мичман [Петр Гордеевич] Бачманов, которому я и сдал свой пост.
5 июня прибыл водою в Свеаборг, где мы вторично встретились с братом, - он был написан на гемам "Старк-Биорк", приготовлявшийся тогда к походу. Я также был назначен на тот же гемам под командой лейтенанта Михаила Михайловича Бровцына.
21 июня отправились в поход и 29-го прибыли в Юнгферзунд, соединяясь с отрядом лодок, тогда прибывших из Петербурга, под командою капитан-лейтенанта Новокщенова, и заняв якорное место, в 2,5 верстах от неприятельских шведских кораблей, состоящих из 4 линейных, фрегата и 3 бриков. Наша эскадра состояла из 6 лодок, 6 иол, 2 гемам, 1 брика, 1 галлета, 1 тендера и 2 батарей.
4 августа прибыл на баркасе из Гангута капитан лейтенант Бутаков. Уговорясь с г-ном капитаном-лейтенантом, дабы будущую ночь послать лодки для тревоги неприятельских кораблей, я назначен был командовать двумя, лейтенант Соломеин также, мичман Сухотин командовал одной и мичман Муравьев также одной. В полночь, подошед к неприятельским кораблям на картечный выстрел, открыли огонь. Пальба продолжалась до рассвета, и маленькое наше отделение отступило. У меня только повреждено несколько весел, а у мичмана Сухотина пробило ядром лодку и убило одного матроса. В 5 часов воротились на гемам. Капитан-лейтейант Новокщенов отправил меня с донесением о положении неприятеля к графу [Федору Федоровичу] Буксевдену, бывшему главнокомандующим финляндских войск.
7 [августа] возвратился назад, явился к г-ну Новокщенову, который тогда находился на батарее № 4 у лейтенанта Саломейна. Эскадра наша была в движении (это было в 6 часов утра). Я удивился таковой тревоге, но никак не ожидал, чтоб могло что-нибудь случиться. Но когда услышал от к[апитан]-л[ейтенанта] Новокщенова, что шведы прошедшей ночи бомбардировали гемам "Старк-Биорк" и увели яхту "Аглай" под командой лейтенанта Зимбулатова, - еще уведомил меня, что начальник наш лейтенант Бровцын убит и мичман Сухотин тяжело ранен. Я спрашивал о брате. Мне сказали, что и он ранен. Я вскочил на шлюпку и тотчас поехал увидеть любезного брата, но когда прибыл на гемам, скоро узнал, что я лишился навеки любезнейшего своего брата и друга: он уже был мертв, смертельная рана в голову картечью навечно сомкнула его глаза. Какое мое было несчастье. Я видел мертвого брата и лейтенанта Бровцына, нашего общего друга. Мичман Сухотин изранен весь и почти мертв. Кровь лилась по всему деку. Не для чего описывать мое тогда положение, те только видели, которые были свидетелями в это время. Гемам был в самом расстроенном положении, офицеры все убиты, 43 человека матросов было убито и 47 ранено. Я принялся за исправление гемама. Сердце мое сокрушалось, но я не забывал, что новое нападение будет потерей и самого гемама. Раненые отправлены были на берег под присмотром г-на штаб-лекаря Роппа, тела убитых были убраны.
Вскоре я услышал, что и любезный Василий Федорович Сухотин от несносных ран окончил свою жизнь.
8-го прибыл на фрегате "Богоявление" вице-адмирал Мясоедов. На гемам назначен начальником с тендера "Топаза" лейтенант П. Сущев.