Мы шли к Гене тёмным мартовским вечером, шлёпая по лужам Московского проспекта - очередная оттепель радовала нас и позволила одеться поприличней - на Витьке был длинный широкий плащ, малиновые узкие бархатные штаны и остроносые туфли, на мне - широкое жёлтое пальто с огромными плечами - мы использовали заброшенные гардеробы родителей и, чуть-чуть подновив их, привели эти вещи в соответствие нашим вкусам. Гена к этому времени в очередной раз поменял квартиру - теперь он жил около Технологического института - уже довольно близко от рок-клуба и ездить к нему было очень удобно практически из любой точки Ленинграда. Этой весной у нас с Витькой отпали последние сомнения - быть или не быть нашей группе, имеет ли смысл исполнять Витькины песни в таком виде, в каком мы их делали, - мы уже стали группой. После новогодних московских домашних концертов у нас состоялся маленький домашний концертик в Ленинграде - в какой-то из бесчисленных мансард Петроградской стороны, и публика опять была в восторге, публика взрослая, серьёзная, какие-то режиссёры, художники, богема, одним словом. Это было то, что нам нужно, - приятно было иметь дело с образованными людьми, да мы и понимали, что только они могут помочь нам расти - в конечном счёте и устройство концертов, и аппарат, и всё остальное могли пробить только личности, так или иначе имеющие вес в официальной культурной жизни страны - подполье уже явно стало несерьёзным и несостоятельным способом существования. Я не помню, кто устраивал этот концертик на Петроградской, но там у нас появился Первый Официальный Фан (поклонник), не принадлежащий к кругу наших друзей. Друзьям-то тоже всё нравилось, но друзья есть друзья, а тут незнакомый крепкий молодой человек с мутными глазами и красным носом так прямо и заявил нам:
- Я ваш первый официальный фан. Запомните это. Когда станете знаменитыми, говорите всем, что ваш первый официальный фан, это я - Владик Шебашов.
Мы идём в гости к Гене, говорим о всякой ерунде, и вдруг Витька спрашивает меня:
- Лёша, а у тебя, вообще, какие планы на будущее?
- В каком смысле?
- Ну, через десять лет, через пять, каким ты себя видишь? В каком качестве?
- Не знаю. Я как-то не думаю об этом. Тебя интересует, какую пенсию я хочу получать от государства что ли?
- Вообще - чем заниматься?
- Я думаю, что будем играть дальше. Этого дела на всю жизнь хватит. А ты как считаешь?
- Да вот я тоже сейчас подумал, что я ничего другого перед собой не вижу.
- Ну, ты ещё рисуешь - можешь художником стать, если захочешь.
- Мне кажется, не захочу. В музыке я живу. Видишь, мы же не профессионалы, и всё это чистое дилетантство, но у нас будут свои слушатели. Ты как думаешь?
- Уже есть. Владик Шебашов.
Витька засмеялся:
- Да, Владик Шебашов, Майк, Борис… Борис ведь тоже непрофессиональный музыкант, и Майк тоже…
- Что значит - непрофессиональный? Как раз, по-моему, профессиональный. Одни играют так, другие - иначе, но играют ведь всё равно и живут этим. Не в смысле денег, а вообще - это основное дело. Они-то, как раз, профессионалы. И ты - тоже. Вернее, - мы.
- Да, ладно, профессионалы - не профессионалы, какая, в общем, разница? Ты серьёзно говоришь, что это для тебя основное дело?
- Да. А для тебя?
- Ну, я же говорю, - у меня ничего другого нет. Только моя гитара. Вот, кстати, новую уже пора покупать.
- Давай, Витька, успокоимся и будем играть себе. Что голову-то забивать?
- Классно! Кстати, знаешь, мне что-то перестало нравиться наше название. Я решил, что нужно брать одно слово. Во-первых, нас двое, и "Гарин и Гиперболоиды" - это как-то странно: ты-то теперь один "Гиперболоид". И потом одно слово как-то битновее. Одно короткое точное слово. Согласен?
- Ну, не знаю. Мне "Гарин" очень нравится. Я бы оставил. А ты всё-таки лидер - тебе решать. Если ты категорически против, давай придумывать новое.
- Да, Лёша, я, в общем, против.
- Какие-нибудь мысли по поводу нового у тебя есть?
- Не-а-а…
- Давай любые слова - первые попавшиеся. Устроим "мозговой штурм". Может быть, что-нибудь подвернётся.
- Давай. Стена, космонавты, цирк, асфальт, пионеры.
- "Космонавты" - очень смешное название.
- Давай "Космонавтов" запомним. Поехали дальше. Теперь ты.
- Цирк, кино, театр, кинотеатр, ринг, спортсмены, корабли…
- "Цирк" уже было. Так. Террариум, ярило, свет, ночь…
Так ничего и не выбрав толкового, мы добрели до квартиры Зайцева. На дверях рядом со звонком висел картонный кружок с маленькой прорезью сбоку. В прорези, если кружок поворачивать вокруг оси, появлялись вежливые надписи: "Приду в 20.00", "Приду в 21.00", "Приду в 22.00" и наконец категорично - "В квартире никого нет". На этот раз в прорези было самое приятное сообщение: "Мы дома".
Сегодня здесь мы должны были встретиться с Борисом - он позвонил Витьке и сказал, что у него к нам дело и что он будет вечером у Зайцева, который уже предупреждён и ждёт нас.
У Гены было всё как всегда - на магнитофоне вертелась лента, пел Шевчук. Последнее время он часто стал приезжать в Ленинград и всё время привозил Гене свои новые работы. Гостей, кроме нас и Бориса, у Гены сидело человек пять, все пили чай, беспрерывно курили и говорили о чём-то своём, не обращая на нас внимания. Борис был одет в синий строгий костюм, вызывавший на концертах агрессивную ненависть молодых любителей "Блэк Саббат" и "Уайтснэйк", но здесь костюм никого не шокировал - компания на этот раз у Гены собралась приличная. После приветствий и ничего не значащих первых фраз Борис подсел к нам поближе и сказал:
- Ну вот. Мы закончили только что новый альбом…
- Какой? - прервали мы его.
- Ориентировочно он будет называться "Треугольник". Но дело не в этом. Тропилло сейчас более или менее свободен, я с ним поговорил о записи вашего альбома. Сказал, что группа очень хорошая, молодая и интересная. Я думаю, что вам не потребуется много времени для записи. А я, наконец-то, попробую поработать в качестве продюсера, если вы, конечно, не против.
- О чём ты говоришь, Боря, конечно, мы согласны, - сказал Витька. - Спасибо тебе огромное. Это всё очень здорово.
- Ну, спасибо пока не за что.
- Как это, не за что? За то, что ты с Тропилло договорился.
- Да, вот ещё что. Вы подумали, какой звук вам нужен, барабаны и всё остальное?
- Ну, барабанщика у нас нет… Может быть, вы поможете, в смысле - "Аквариум". Я хотел бы всё-таки электрическое звучание, ну, может быть, полуакустику… Хотелось бы сделать звук помощней - всё-таки это наш первый альбом, нужно сделать его ударным - это же наше лицо, первый выход к слушателям.
- Ребята, я об этом уже думал. Как вы смотрите на то, чтобы поиграть для "Аквариума" - соберёмся дома где-нибудь, тихо-спокойно, вы покажете материал, а мы решим, кто чем может помочь. Тропилло заодно послушает. Ему ведь тоже нужно знать, что он будет писать. Вы вообще готовы сейчас что-нибудь показать?
- Сейчас - это когда?
- Ну, скажем, на этой неделе.
- Конечно, готовы. У нас недавно "квартирник" был - всё было чисто сыграно. Мы можем и на этой неделе. Как у тебя с работой, Лёша?
- Я могу во второй половине дня в любой день, хоть завтра.
- Вот и чудненько. Мы созвонимся с тобой, Витька, или, Лешка, с тобой, наверное, завтра. - Борис вытащил из кармана большую растрёпанную записную книжку, полистал её, что-то почитал в ней и сказал, - да, завтра мы собираемся у Тропилло, весь "Аквариум", я всем объясню ситуацию и позвоню вам. Кстати, Витька, у тебя есть записная книжка, в которую ты записываешь свои дела на неделю вперёд?
- Нет, - сказал Витька.
- Счастливый человек. Но скоро, я думаю, она тебе понадобится. Да, вот ещё что. У вас название всё прежнее - "Гарин и Гиперболоиды"?
- Знаешь, Боря, - Цой улыбнулся, - мы как раз, когда сюда шли, решили подумать насчёт нового. Я думаю, из одного слова что-нибудь - хочется найти нечто броское, яркое…
- Совершенно правильно. Мне тоже ваш "Гарин" не очень нравится. Это немного старовато. Вы же новые романтики - исходите из этого.
- Подскажи.
- Хм, подскажи… Давайте вместе.
И снова началась волынка с перебиранием существительных. К этому подключились все сидящие у Гены гости и сам Гена. Через час безуспешных попыток выбрать подходящее название мы остановились и решили переждать - наши головы явно нуждались в отдыхе - они уже были забиты короткими словами, как небольшие орфографические словари. Время было позднее, и мы, простившись с Геной, отправились на метро. Бориса с нами не было - он, как мы видели по размерам его записной книжки, был страшно обременён делами и убежал от Гены сразу после беседы с нами. Мы снова шли по Московскому, лил дождь, в чёрных лужах отражались яркие шары уличных фонарей, на крышах и фасадах домов горели разноцветные неоновые трубки, сплетённые в буквы и слова.
- Да-а-а… Вот проблема, - сказал Витька, - название не придумать. Что мы там насочиняли?
Перед нами на крыше одного из домов, стоявшего метрах в пятидесяти от метро, куда мы направлялись, горела красная надпись - "Кино".
- "Кино" - говорили? - спросил меня Витька.
- Да говорили, говорили, ещё когда сюда шли.
- Слушай, пусть будет - "Кино" - чего мы головы ломаем? Какая, в принципе, разница? А слово хорошее - всего четыре буквы, можно красиво написать, на обложке альбома нарисовать что-нибудь…
- Ну, если тебе нравится, то, конечно, можно…
- Да не особенно-то мне и нравится, просто нормальное слово, удобное. Запоминается легко. Давай, Лёша, оставим?…
- Ну давай, а то действительно - что мы, как болваны - кино, так кино. Не хуже, во всяком случае, чем "Аквариум". "Кино".
Через два дня, вечером, после работы и учёбы мы встретились с Борисом на станции метро "Василеостровская" и отправились в дом к Михаилу - Фану (не путать Фана - Фанштейна-Васильева с фаном - Владиком Шебашовым). Там нас ждали собственно Фан и Дюша - флейтист "Аквариума". Сева отсутствовал - сегодня у него был рабочий день, и он что-то там сторожил. Тропилло тоже не было, но Борис успокоил нас, сказав, что Тропилло и так согласился нас записать, безо всякого предварительного прослушивания. Фан разлил по разнокалиберным кружкам крепкий чай, и "Аквариум" приготовился нас слушать. Надо сказать, что мы с Витькой, как мне кажется, чувствовали себя более спокойно и естественно, поскольку уже привыкли к разного рода прослушиваниям и дебютам - почти полгода только этим и занимались, а вот "Аквариуму" явно в новинку было осознавать себя членами комиссии, принимающей работу молодых музыкантов, и их мучило бремя ответственности, свалившейся как снег на голову, - как бы не обидеть нас необъективными оценками, не выглядеть в наших глазах консерваторами, не пропустить чего-нибудь мимо ушей…
Мы сыграли что-то около десяти песен, которые "Аквариум" сопровождал гробовым молчанием. Нам стало не по себе - такой реакции мы ещё не встречали - Дюша и Фан неотрывно смотрели на нас, тараща изо всех сил глаза, а Борис беспрерывно курил "Беломор" и явно думал о чём-то своём.
- Ну вот, примерно в таком роде, - сказал Витька.
- Да, вот так вот, всё типа того, - сказал я.
- Ну, как вам? - спросил Борис у своих товарищей.
Дюша наконец ожил, лицо его приняло человеческое выражение, и он с облегчением произнёс:
- Да что говорить, это просто здорово!
- Всё это нужно писать, конечно, - поддержал Дюшу и Фан, поняв, что роль члена комиссии подошла к концу.
- Я вам говорил, - улыбнулся Борис, потом повернулся к нам и спросил: - С названием вы разобрались?
- Я думаю, - ответил Витька, - "Кино".
- "Кино", хм, хм, что-то в этом есть.
- Да, - сказал Дюша, - неплохое название - ни к чему не обязывает.
- Многоплановое, - сказал Фан.
Тут же был назначен первый день записи. Борис полистал свой деловой блокнот, помычал, потом предложил ближайший понедельник - через два дня.
- С утра вы можете? - спросил он у нас.
С утра мы не могли. Но смекнув, что такая возможность - сделать запись в студии, бесплатно, с хорошими музыкантам просто так в руки не даётся, да и Борис ведь считает нас серьёзными людьми - настоящими битниками, новыми романтиками, музыкантами и тратит на нас своё время, мы решили, что сможем.
- Сможем, - сказал Витька.
- Конечно, - сказал я.
Все вместе мы вышли на улицу. Было ещё холодно, но мы шли без шапок, ветер вертел у нас в руках гитары в тряпочных чехлах, Борис рассказывал нам про Игги Попа и Боуи, Дюша напевал припев Витькиной песни - "Просто хочешь ты знать, где и что происходит…" - потом у метро мы простились с "Аквариумом" - у наших друзей были какие-то бесконечные дела. И я сказал Витьке:
- Поздравляю.
- И я тебя, хотя ещё и рано, нужно сначала сделать запись.
- А что будем писать? Какие вещи?
Витька улыбнулся и сказал:
- Всё! Потом выберем для альбома штук десять. А сейчас, сколько будет возможно, будем писать. Такой шанс нужно использовать.
- Это верно.
- Ну что, Лёша, я к Марьяше съезжу, порадую её. Давай тогда до завтра что ли.
- Ну, до завтра. Я тоже сейчас домой - отдохну, почитаю что-нибудь.
Витька теперь часто встречался с Марьяшей. Это была очень милая барышня, боевая весёлая художница, работавшая в ленинградском цирке заведующей костюмерным цехом и постоянно таскавшая нам оттуда разные забавные тряпки - жабо, кружевные рубахи, расшитые фальшивым золотом жилетки и прочие списанные части цирковых костюмов. Я тоже пёр из ТЮЗа всё, что подлежало списанию, и в результате у нас с Витькой уже был кое-какой гардероб, который мы берегли для предстоящих концертов. Марьяше очень нравилась группа, носившая теперь скромное название "Кино", и, в особенности, её руководитель - Витька. Она была умна и понимала, что музыка для него в данный момент - это главное, и не отвлекала от творчества, а, наоборот, - поддерживала, помогала нам чем могла и не обижалась, когда время репетиций сокращало время её общения с Витькой.
Следующим днём была суббота, и я заехал к Витьке утром - каждую субботу в двенадцать дня начинались собрания в рок-клубе, которые мы старались теперь не пропускать. Мы от души веселились там, встречали знакомых и ехали куда-нибудь в гости, а также узнавали о грядущих концертах. Мы прибыли в Дом народного творчества вовремя - "Кино" никогда никуда не опаздывало, и это было и остаётся для меня до сих пор настоящим проклятием. В Ленинграде при общении с людьми, занимающимися любой формой творчества, в большинстве случаев нет надобности приходить на запланированную с кем-то встречу вовремя. Ставлю десять против одного, что ваш приятель опоздает на время от десяти минут до… ну, часов до трех, скажем. Всех, кто не опаздывает (а есть у нас и такие), я знаю лично и могу дать справку по этому поводу всем желающим. Так и в клубе - если назначено на двенадцать, смело можно приезжать к половине первого, и тогда ждать начала придётся всего минут пятнадцать-двадцать. Но мы с Витькой всегда приезжали к двенадцати и болтались по полупустому Белому залу, где в торжественной обстановке проводились заседания первого в нашей стране рок-клуба.
Неспешно собирались заспанные рокеры, пришли члены правления и уселись за своим столиком сразу же, начав перебирать груды бумаг, которые они всегда носили с собой. Собрание началось, как всегда, с переклички - в алфавитном порядке председатель выкрикивал названия групп, и их представители, сидевшие в зале, бодро рапортовали начальству:
- Есть!!!
Потом члены правления что-то говорили, сообщали какие-то новости, но на этот раз мы с Витькой не слушали их, а тихо беседовали между собой, обсуждали предстоящую запись и строили грандиозные планы по её тиражированию.
- "Кино"! Вы что, не слышите, что ли? - кто-то из правления, оказывается, уже не в первый раз громко обращался к нам.
- Что? - спросил Витька.
- Будете вы играть?
- Когда?
Весь зал изучающе смотрел на нас - здесь ещё почти никто нас не слышал, а выглядели мы, стараниями Марьяши и с помощью Театра Юных Зрителей, достаточно экстравагантно.
- Через две недели концерт, будут играть молодые группы. Мы считаем, что вам уже пора попробовать выступить на нашей сцене.
- Выступим, - отозвался Витька.
- Тогда останьтесь после собрания - вам нужно подать заявку на выступление, представить залитованные тексты песен и порядок их исполнения, фамилии всех членов группы и написать, кто на чем играет. Ещё вам нужно написать краткую историю вашей группы и принести несколько фотографий для…
- Стенгазеты, - сказал я. - Хорошо, принесём.
Мы задержались после собрания, Витька написал заявку на участие в концерте, очень похожую по форме на заявление в отдел кадров о приёме на работу, а я записал в записную книжку всё, что нам нужно было ещё написать, записать и принести в клуб для того, чтобы тридцать минут постоять на небольшой сцене актового зала, бесплатно, разумеется.
- Ты, прямо, как Гребенщиков, - сказал мне Витька, кивая на мою записную книжку.
- Да-да, - ответил я. - На себя посмотри. Сам, как Макаревич - важный.
Мы были очень довольны предложением руководства рок-клуба - концерт на большой сравнительно сцене, на более или менее приличной аппаратуре, перед большим скоплением публики - мы могли показать и свою музыку, и свои костюмы, и свою позицию по отношению к рок-революционерам, и ещё что-нибудь… Вообще, концерты в рок-клубе были по-настоящему чистым искусством - никакой практической пользы они никому не приносили. Музыканты играли для собственного удовольствия, зрители в зале выпивали-закусывали, в буфете продавали сухое и коньяк, кофе и бутерброды с икрой… Клуб, короче говоря. Но монополия - есть монополия, и за "левые" концерты, например, в Москве, за которые музыкантам платили деньги, чтобы те могли худо-бедно существовать, и которые проводились без ведома и в глубокой тайне от рок-клуба, могли из этого самого клуба с треском вышибить. На первый взгляд, это музыкантам ничем не угрожало в материальном, опять-таки, плане, но это только на первый взгляд. Утратив членство в рок-клубе, музыканты из разряда "самодеятельных артистов" автоматически переводились в разряд "идеологических диверсантов", "тунеядцев", "диссидентов", "антисоветчиков" и прочая и прочая… А поскольку пятьдесят процентов подпольных концертов заканчивались обычно (иногда ещё не начавшись) всеобщей поголовной проверкой документов и выяснением личностей, то здесь музыкантам приходилось уже туговато. Члены рок-клуба ещё могли что-то мямлить про залитованные тексты, показывать бумажки с синими печатями Дома народного творчества и валить всю вину (вину?!) на Облсовпроф или какой-нибудь ещё культпросвет, а не члены такого удовольствия были лишены, и им приходилось выкручиваться самим, и не всегда это проходило удачно. Да.