Фарцовщики скупали для меня валюту по всему городу - в центре, на Софийской набережной, на смотровой площадке около Университета, в помещении цирка, в Загорске. До десятка таксистов привозили мне свою валютную выручку, поставляли "зелень" даже валютные проститутки, или путаны, как гордо они сами себя величали. Кстати, в те годы я пользовался услугами проституток не только в коммерческом отношении. Иногда и по их непосредственной специальности со скидкой. Ну а к современным путанам отношусь с чувством брезгливости и оплачивать "любовь" сейчас я не готов. У меня известность, харизма - еще и деньги платить? Хотя как-то в Голландии попробовал запретный плод на улице "красных фонарей", да во Франции тоже отметился. От Амстердама впечатлений осталось куда больше - и лучше, и душевнее… Но это я отвлекся, сорри. А вроде уже не весна…
Продавали валюту и дипломаты, наши и импортные, но они знали черный рынок и его котировки, были опытными, или "кручеными" на нашем жаргоне. Тут на дешевизну рассчитывать не приходилось, зато объемы и первые руки. При этом с некоторыми из иностранцев - гражданином жаркой Нигерии Адешином Фаволи и с Дэвидом, сыном индийского - посла у меня установились вполне дружеские отношения. Да и деловые контакты имели более широкий ассортимент, чем просто покупка валюты и золота. Например, редкие иконы, которые переправлялись на Запад в дипломатической почте. Мои знания в этом вопросе особо не впечатляли, поэтому я привлекал серьезных экспертов и специалистов к оценке "досок". Также я занимался экспортом тогда весьма и весьма экзотической киновари - в судопромышленности ее использовали для покраски подводной части судов, чтобы меньше подвергались коррозии. Уж не знаю почему, но сто граммов киновари стоили дороже килограмма золота!
А вот еще одна авантюрная история, которая могла закончиться весьма нехорошо. Вместе с приятелем мы приехали в аэропорт Шереметьево-1, который тогда был международным. Там, в "Березке", что на втором этаже перед самой границей, продавались золотые монеты и медали. Стоили они куда менее интересно, чем слитки на Пушкинской, порядка трех долларов за грамм, то есть давали рентабельность всего процентов 20–25. Но основное "доходное" место закрыли на учет, а деньги требовали оборота. Таков закон. Да и руки просто зудели что-нибудь купить и продать - тоже своеобразный наркотик. Кстати, в те годы наиболее доходным являлось даже не золото, а мохер. 80 центов за моток, а продаешь уже рублей за 15. Но уж очень материалоемкий, объемный бизнес! Если выносишь целую коробку в 100 мотков, то все внимание приковывается именно к тебе:
- А зачем вам, товарищ, столько носков и свитеров? А вообще, кто вы такой?
Да и с оптовой продажей пряжи все гораздо сложнее, деньги ведь в мохер не вкладывают. В общем, в тот день я покупал золотые медали. На мне красовалось дорогое кашемировое пальто, с шерстяным галстуком вокруг шеи и солидным перстнем на пальце и я вполне мог сойти за иностранца. Используя некий акцент, я обратился на ломаном русском к продавщице:
- Хочу купить сувенир друзьям тридцать медаль золото.
Вообще-то усталой продавщице было совершенно все равно, сувенир ли, друзьям ли, в ее служебные обязанности не входило интересоваться легальностью действий покупателей и их настоящей национальностью. Плати и забирай. "Тридцать медаль золото" были куплены, я спустился к ожидающему меня такси и сел и…
- Юр, посмотри-ка аккуратно назад. Только без суеты. Что-то мне это не нравится… Сильно не нравится.
- Девушка, что ли? А…
Признаюсь, лично мне увиденное не понравилось тоже: несколько плотных мужчин в штатском, но с весьма характерными лицами, садились в черную "Волгу", искоса посматривая в нашу сторону. Конкретно так посматривая. Мы тронулись - они за нами. Мы повернули - они не отстают. Самый настоящий "хвост", первый и последний в моей практике. Виду мы не подали, ибо иначе мог начаться захват. А так, видимо, предполагалось, что мы приведем их прямиком к "адресам и явкам". Что же делать?! Выехав на Ленинградское шоссе, мы попытались оторваться, перестав притворяться, что белые и пушистые. Хвост же не отрывался. Возможно, уже передают по рации, чтобы нас задержали. И перед самым мостом у метро "Войковская" наш таксист - бывший гонщик - совершает отчаянный и рискованный маневр. Он резко поворачивает направо, прямо перед двигающимся автобусом, создав серьезную аварийную ситуацию, но уйдя от погони. "Волга" преследователей не смогла вовремя затормозить и пролетела мимо под мост. А там так просто не развернешься. Такси же помчалось через лесной массив, но на Волоколамское шоссе выехало уже без пассажиров и без золота. Мы с другом вышли из массива пешком. Сфотографировать нас не успели, а вот номер тачки записали.
И вечером устроили водиле допрос в таксопарке - и так его крутили, и этак. А что конкретного предъявишь? Да, было дело, сели два иностранца, потом срочно попросили свернуть… Хотите верьте, хотите нет. Конечно, не поверили, взяли в разработку, установили слежку, а таксист сразу же от нелегальных дел отошел. Такой вот маленький прокол, единственный за несколько лет. Везло, конечно, все-таки сотни человек были вовлечены в незаконный промысел. А что знают двое, то знают все, поэтому теоретически облом мог подкрасться из самого неожиданного места! А может, и не везло: случись что-либо серьезное раньше, может, раньше бы понял всю глубину своих нравственных заблуждений. Ха-ха! Шутка. Горбатого только могила исправит.
Я занимался бизнесом не ради накоплений, образ Корейко меня не вдохновлял. Я не мечтал свалить из СССР и открыть магазинчик на Бродвее, не замышлял крупных покупок типа дачи или даже личного авто, а потому особо и не копил. Деньги я прогуливал в ресторанах, тратил на девочек и шмотки, "проезжал" в такси - в общем, тратил направо и налево в свое удовольствие. Еще с тех лет я уяснил одно: деньги жалко потерять или проиграть, но никогда не жалко растратить на себя и свои прихоти. Мной руководила своеобразная юношеская романтика. Кого-то она приводила в космонавты и милиционеры, а меня привела в валютчики. Риск, азарт, процесс и результат - все это присутствовало в моей жизни и работе. Гены испанских предков отца, которые не на полях кукурузу выращивали, неожиданно ожили во мне и требовали удовлетворения. Я не был уверен ни в ненаказуемости, ни в непогрешимости. Я просто жил, как хотел, за уголовным кодексом не следил, даже в руках никогда не держал. Как, кстати, и Библию или Талмуд.
Отдельный разговор о родителях, которые многое видели и понимали и хотели меня остановить. Находя в моих карманах валюту, чеки и сертификаты, они требовали объяснений, и я то отшучивался, то придумывал истории о друзьях иностранцах, срочно уехавших на родину и попросивших меня сохранить их деньги до возвращения. Думаю, отмазки звучали весьма неубедительно. Иногда мама подсовывала обведенные красным карандашом статьи из газет о поимке того или другого валютчика. Они очень боялись за мою судьбу, за свое исключение из партии, за нравственное осуждение окружающих. Но меня было уже не остановить.
Я ворочал весьма большими суммами, но какого-то особого рэкета, бандитизма или крышевания не ощущал. Оргпреступности действительно почти не существовало в СССР, она появилась вместе с перестройкой, а так - обычные корыстные преступления. А возможно, просто мне везло. Я оказался близко знаком с некоторыми весьма авторитетными преступниками - с Монголом, с Борисом Ивановичем. Их боялись за дерзкие и громкие преступления, возможно, они грабили и валютчиков, но меня как дойную корову никогда не воспринимали. Нормальные уважительные отношения, хотя и не кенты, конечно. Может, они просто не знали объемов моих сделок или просто уважали музыкальную составляющую, ведь параллельно я руководил группой "Сокол", на концерты которой они иногда приходили.
В конце 1969 года арестовали хорошо известного мне крупного валютного спекулянта Генриха Караханяна по малообъяснимой кличке "Уборная". Вторая его кличка - "Ворррона" - объяснялась тем, что Генрих плохо произносил звук "эр". Через 7 лет я случайно с ним встретился в колонии-поселении. Тогда же оказалось, что мы оба отбывали наказание в тульском исправительном управлении - такое вот совпадение.
Но еще более любопытно другое совпадение. Вместе с группой "Сокол" я оказался приписан к Тульской филармонии и неоднократно бывал там в качестве музыкального директора коллектива. ("Да уж, - думал я, сидя на нарах, - с тех не самых давних пор мой статус изменился явно не в лучшую сторону…"). Задержание Генриха, по идее, должно было раздаться громким звонком, предупреждением в мой адрес, но я его не услышал: звон монет заглушал.
Впрочем, не думаю, что мой арест в начале января 1970 года был напрямую связан с задержанием Генриха-Воррроны. Совместных дел мы не вели, знали лишь, что пасемся на одном поле. Да и масштаб его бизнеса в целом превосходил мой. Вообще-то в тот злополучный год залетело много "наших", возможно, начинался государственный ответ на новую спекулятивную волну, накрывшую Москву. Страх, вызванный расстрелом Рокотова, улетучился, и размах валютных махинаций и количество вовлеченных в этот промысел людей стало нарастать из года в год. Ну и как следствие…
Что касается лично меня, до сих пор не понятно, в результате каких именно оперативных мероприятий органы вышли на мой след. Я больше всего опасался, что возьмут с поличным при продаже или покупке золота, а получилось иначе. Хотя от этого не легче. Вообще, после ареста Воррроны я в глубине души уже ожидал скорого окончания и моей коммерческой эпопеи. Чувствовал, что догуливаю последние месяцы, последние сладкие денечки. Но все-таки верил, что умнее других, а значит, смогу лучше изощриться, обезопасить себя и свой бизнес. Я практически прекратил "тематические" разговоры по телефону. Хотя и без этого в коммерческих беседах, которые теоретически могли прослушиваться, я и мои компаньоны использовали особый сленг. Не традиционный сленг фарцовщиков, а известную только узкому кругу систему измененных значений слов, кодовых терминов, например: "поехать в гости" - встречаться со скупщиком золота. Хотя, наверное, при желании ее можно было легко дешифровать. Поскольку номер моего телефона знали лишь избранные, то периодически требовалось найти того или иного знакомца в общежитиях для иностранцев или где-нибудь в месте традиционных тусовок. В этом вопросе я тоже стал осторожничать. Особо плохие слухи ходили про общежития на Балтийской: мол, некоторые посетители уже плотно сели, поэтому я старался искать "пропавших" в институтах. А уж если приходил на Балтийскую, то стоял поодаль от входа, часами играя в железку с напарником. И внимательно смотрел за входящими и выходящими из дверей. Или вел наблюдение из такси.
Впрочем, возможность себя обезопасить, усилить эффективность конспирации была наивностью, так и хочется добавить - святой. Законопослушность, кстати, обычно определяется не моральными принципами, а страхом перед наказанием или даже просто порицанием. У меня же не было страха ни до первого срока, ни после него. И не развались Советский Союз и коммунистическая идеология, после второй ходки последовала бы третья. А затем четвертая. В этом смысле я был неисправим.
Первый срок
Приемка
У Александры Коллонтай есть фантастический рассказ "Скоро!", действие которого происходит 7 января 1970 года в "Доме отдохновения", где доживают свои дни ветераны революции. На рождественской елке они рассказывают молодым о тех героических годах. На этом фоне описывается жизнь и быт настоящего. Освещение не электрическое, а с помощью отраженных солнечных лучей. Работают люди лишь два часа в сутки, и жизнь налажена так, что живут не семьями, а расселяются по возрастам. Дети - в "Дворцах ребенка", юноши и девочки-подростки - в веселых домиках, окруженных садами. Взрослые - в общежитиях, устроенных на разные вкусы, а старики - в "Доме отдохновения". На всем земном шаре нет уже врагов, весь мир представляет собой федерацию коммун. Осталось последнее - победить природу!
Подобного коллективного рая 7 января 1970 года не наблюдалось. Наоборот, в этот день родился Ник Холмс, основатель английской металлической группы Paradise Lost - "Потерянный рай". И еще один знаменательный факт: в этот же день был утрачен рай одного отдельно взятого человека - Юрия Айзеншписа.
Помнится, примерно в полдень мне на работу позвонил Гиви Гулетани, хороший знакомый и активный участник ряда крупных совместных коммерческих сделок. Сам из Грузии, он приехал искать денег и счастья в Москву, учился на вечернем юридическом, днем изображал кипучую деятельность в какой-то сонной госконторе. Параллельно Гиви охмурял симпатичную и состоятельную москвичку, дабы окончательно закрепиться в столице. На этот раз из кодового разговора я понял, что есть возможность купить большое количество чеков серии Д всего по три рубля. Очень дешево, их рыночная стоимость колебалась от 6 до 8. Такой профит получался, если покупать чеки не у перекупщиков, а у их непосредственных владельцев, для которых они шли как 1 к 1. Точную сумму чеков Гиви не назвал, поэтому я отправился на стрелку к гостинице "Москва" с тем, что лежало в карманах, с 17 785 рублями. Что составляло примерно мою зарплату за 10 лет работы в НИИ. Это были деньги за килограмм золота, который я продал еще утром по дороге на работу. Но и этой немалой суммы не хватило, чтобы купить все предложенные 8 000 чеков. Поэтому, пообещав продавцу вернуться максимально быстро, я отправился домой, чтобы взять недостающее из укромного местечка. Гиви поехал со мной, а продавец остался нас ждать. Предвкушение неплохой прибыли и боязнь потери продавца, который соглашался продать или все, или ничего, но побыстрее. Все это подгоняло нас. Ну а мы подгоняли таксиста.
И вот мы подъехали к дому на 2-м Щукинском проезде, где я жил. В добротной кирпичной шестиэтажке моя семья занимала большую трехкомнатную квартиру с просторной кухней, комнаткой для прислуги и ванной с окном. Очень душевное жилье! Заехали во двор и остановились напротив подъезда, который отделялся от дороги заснеженным газоном метров в пятнадцать шириной. Около подъезда, поеживаясь от мороза, перетаптывалось четверо мужчин в одинаковых ондатровых шапках, не соседи, не жильцы… Но, кажется, я их узнал: это сотрудники милиции или КГБ… Неужели я прав? Сердце екнуло, похолодело и сжалось. И я сказал Гиви практически словами из песни, которую мой артист Дима Билан споет через 33 года:
- Мы ошиблись, мы попали…
- Бежать? Поблизости стояла пара машин со столь же неприметными личностями в штатском. А значит, шансов не оставалось. По инерции, очень медленно и обреченно я пошел по аллейке в подъезд, мне дали войти внутрь. Мы жили на втором этаже, но инстинкт самосохранения заставил меня подниматься дальше. Именно так потом будет двигаться профессор Плейшнер из "Семнадцати мгновений весны", когда поймет о провале явки. Ватными ногами я одолел несколько ступенек, когда услышал голос снизу:
- Молодой человек, вы это куда направились?
Мой язык высох и едва ворочался во рту:
- На третий…
- Наверное, вы слегка ошиблись этажом, вы ведь проживаете на втором. Сами спуститесь или нам помочь?
Конечно, спущусь сам. Делал я это очень медленно, наверное, так поднимались на плаху осужденные. И вдруг из-за двери раздался испуганный голос моей сестры:
- Юра, это ты? Тут какие-то странные люди…
Фаина слегка приоткрыла дверь, и нас с Гиви грубо втолкнули внутрь:
- Вы оба арестованы, сейчас будет производиться обыск. Выложите все из всех карманов.
Один из сотрудников стал рапортовать по рации об успешном задержании, другой стал звонить в квартиру напротив в поисках понятых. Соседи, с которыми моя семья дружила и никогда не отказывала дать "до получки", от этой функции наотрез отказались. И слова о коммунистической сознательности и гражданском долге не помогли. Тогда привели кого-то с улицы, составили протокол личного досмотра и начали шарить по карманам. Я еще не представлял всего масштаба случившейся трагедии, но явственно испытывал страх, чуть дара речи не лишился. А еще сильнее было чувство позора: все происходило на глазах несовершеннолетней сестры, вот-вот родители придут, уже, наверное, соседи судачат. Я находился в преддверии большой семейной трагедии.
Из моих карманов извлекли 17 785 рублей и удовлетворенно переглянулись - ясно, что пришли по адресу. У Гиви же нашли всего несколько мятых десятирублевок. Уличив момент, я закрыл на ключ дверь в свою комнату - шаг совершенно бессмысленный.
Оперативники ухмыльнулись, на первом этапе их интересовала кухня, прихожая, ванная, наверное, такова была отработанная схема обыска. Начали с кухни, почему-то с холодильника, который практически разобрали на части.
Я громко возмущался:
- Это не моя мебель, вы не имеете права…
- Теперь мы на все имеем право, мальчик, - незлобно отвечал мне пузатый мент, закусывая чай ломтиком дефицитного сервелата из моего же холодильника.
И ведь он был прав. Поняв это, я сник, потерял и счет времени, и ощущение пространства и просто тупо сидел на разбираемой кухне, уставясь в какую-то трещинку на потолке. Начался ступор.
Часам к семи вечера пришел с работы отец и узнал "приятную" новость: его сын арестован, а в его квартире производится обыск. Отец, большой любитель пошутить, и на этот раз что-то такое сказал. Но острота оказалась не к месту, да он и сам это понимал. Просто шок охватил и его.
С отцом я не успел перекинуться даже парой слов, как меня стали уводить. На прощание он так выразительно посмотрел на меня: "Доигрался…", что я отвел взгляд. Нас с Гиви отвезли в 12-е отделение милиции напротив высотного дома на Площади Восстания, в КПЗ. Всю дорогу я громко выгораживал приятеля:
- Да, я виноват, признаю, но Гиви-то тут при чем? Просто мой приятель, давно не виделись, встретились, в ресторан его хотел пригласить…
- А ну, помалкивай! - зашипел на меня один из сопровождающих и ехидно добавил: - Теперь ты ресторанов долго не увидишь…
Но не зря же Гиви учился на юридическом факультете, он все понял и, благо его карманы были чисты от запретных вещей, начал развивать мою мысль, активно негодуя, в том числе и на меня:
- Да уж, Юрик, спасибо тебе за угощение…
И следом на оперов:
- А вы что от меня хотите, я-то тут при чем?
И опять на меня:
- Ну вот, теперь ни за что ни про что могут в институт кляузу написать… Песочить на комсомольском будут…
Да уж, дружок, мне бы твои опасения…