Оставшаяся часть года была безрадостной. После нескольких дней отдыха, по совету Маргариты проведенных в Фонтенбло, Лина вернулась в Париж и сняла недорогую однокомнатную квартиру в доме 119-бис на улице Нотр-Дам-де-Шан в 6-м округе. Камин трудно растапливался и почти не давал тепла; из-за сквозняков и сырости Лина никак не могла вылечиться от простуды. Мать Сергея, тоже перебравшаяся в Париж, подсчитала, что Лина двадцать пять раз обращалась к врачу. Несмотря на "проклятые холода", Лина, за неимением лучших вариантов, продолжала брать уроки у Кальве. Той осенью Лина часто плакала, досадуя и на здоровье, и на педагога. Открытки и письма с пожеланиями скорейшего выздоровления, приходившие из более теплых мест, только раздражали. 5 декабря Кальве уехала в Нью-Йорк, чтобы снова выступить в звездной роли Кармен, и на этом занятия закончились. Кальве оставила Лине свою фотографию с автографом, приписав, что голос Лины прекрасен, а вот прилежание оставляет желать лучшего. "Старая ведьма", – проворчала Лина.
Между тем Маргарита и другие опытные певицы внушили ей мысль поступить учиться в Миланскую консерваторию. Учебный план был консервативен, но образовательное учреждение пользовалось хорошей репутацией; студентам предлагались частные уроки, мастер-классы и даже возможность выступить на оперной сцене. Три месяца прошли в трудных раздумьях, прежде чем Лина приняла решение поступать – у нее все равно не было других вариантов. Кроме того, родителям будет приятно узнать, что она учится в Милане, поскольку это навеет воспоминания о времени, которое они провели в этом городе. И вероятно, Лине удастся приобрести некоторый профессиональный опыт, которого ей так не хватало. Работа в кабаре была не в счет.
Это значило, что снова придется уехать от Сергея и жить на скромные средства – впрочем, к этому Лина уже привыкла. Почти весь год, включая время обучения в замке Кальве, Лина жила на средства Сергея. Он переводил деньги и ей, и матери. Лина никогда не просила финансовой поддержки – ее окружали заботливые друзья, всегда готовые помочь, – например, Либманы. В принципе Лине были не нужны деньги Сергея, но она принимала их, радуясь хоть какому-то знаку внимания, хотя на самом деле мечтала совсем о другом.
Нельзя сказать, что в Европе она была в полном одиночестве. Помимо Маргариты, Лина общалась с Сергеем Марковичем Перским, бывшим секретарем премьер-министра Франции Жоржа Клемансо, а также с Янакопулос, Сталем и богатыми дамами и господами, которые приходили на послеобеденный чай в американское посольство. В ноябре Лина дважды побывала в посольстве, причем во второй раз пришла, несмотря на бронхит, однако это не помешало ей произвести впечатление на собравшихся. Жена советника посольства отвела Лину в сторонку и сказала, что мужчины "хорошо" о ней отзывались, а один в нарушение правил хорошего тона даже сказал, что считает ее "опасно привлекательной". В декабре Лина снова пришла в посольство, на этот раз с аккомпаниатором, и исполнила арии из произведений Дебюсси, Римского-Корсакова, Делиба и Гуно.
На бис она исполнила популярную в Америке песню Drink to Me Only with Thine Eyes ("Пей меня только глазами"). Лина призналась Сергею, что еще не готова исполнять его произведения на публике, даже притом, что Прокофьев посвятил ей новый цикл песен. Его музыка была сложной, и она требовала намного больше времени на подготовку, чем "Пей меня…"; к тому же требовалось перевести текст с русского на французский язык. Переводчика, способного передать изысканность символистской поэзии Бальмонта, найти было практически невозможно. В последние недели 1921 года ее единственным развлечением был послеобеденный чай в посольстве.
На протяжении осени и зимы Лина наносила визиты Янакопулос и Сталю, но те заботились исключительно о карьере Янакопулос. Несколько недель они не давали о себе знать: эти двое думают только о себе, решила Лина. Наконец в ноябре она получила приглашение на завтрак в их роскошную квартиру, и Сталь, включив все обаяние, дружески болтал и рассказывал забавные истории о работе. Однако когда они встретились в следующий раз, Сталь дал Лине задание. Она должна была написать на конвертах адреса и фамилии всех своих нью-йоркских знакомых, – получилось примерно пятьдесят человек, включая ее родителей. В конверты Сталь вложил программы последних концертов Янакопулос и отправил по почте. То, что знакомые Лины узнали о музыкальных триумфах Янакопулос в Париже от ее мужа и коммерческого директора, лишний раз напомнило Лине, как незначительны ее собственные достижения.
Увы, Лина обманулась в радужных надеждах. Никто не предложил ей помощи – она могла рассчитывать только на собственные силы, но даже сама пренебрегала своими потребностями. Вместо этого Лина занималась карьерой Сергея, взяв на себя обязанности бесплатного ассистента: собирала обзоры и статьи о нем, напечатанные во французских газетах и журналах, делала выписки и отправляла в письмах Сергею. Среди этих рецензий – хвалебных и уничижительных – были отзывы о нескольких исполнениях "Скифской сюиты", во время которых дирижировал Сергей Кусевицкий, русский эмигрант, приехавший в Париж; в 1924 году он получил приглашение занять пост главного дирижера Бостонского симфонического оркестра.
Лина не имела ничего против помощи Сергею, но этого ей было мало. А пока что она была для Сергея просто приятной собеседницей, добровольной помощницей и сиделкой для его матери. Положение Лины выглядело сомнительным даже в глазах матери Сергея, с которой Лина часто ходила на концерты. Лина страдала от одиночества, нравственного и физического. Блестящий круг общения Сергея был далек от нее, и Лине оставалось рисовать в воображении кафе, ночные клубы и салоны, в которых они проводили время, – аромат сигарет и духов, картины на стенах. Лина могла только со стороны наблюдать за братсвом гениальных музыкантов, в которое входил Сергей. Элегантный композитор Морис Равель сидел напротив нее на одном из концертов с участием Кусевицкого, но сразу ушел из театра после исполнения своего произведения (La valse, un poème chorègraphique – Вальс, хореографическая поэма). Лина видела Дягилева, который оказался более тучным и седым, чем описывал Сергей, и артистов "Русского балета" – обедневшую, но державшую фасон группу, с удовольствием попирающую все запреты.
Лина досадовала, что потратила столько времени и сил на отношения с Сергеем, но скрывала истинные чувства, пока не приняла решение о поездке в Милан. Лина сообщила, что хочет привести свои дела в порядок, поэтому уезжает из Парижа и больше не сможет изучать газеты и журналы в поисках имени Сергея; собранные обзоры и статьи она оставит его матери.
Эти новости она, конечно, сообщила в письме, поскольку Сергей опять был далеко. Он отправился в Соединенные Штаты на репетиции и премьеру оперы "Любовь к трем апельсинам"; Сергею казалось, будто работа над оперой заняла десятки лет, а не два года. Кроме того, в Чикаго должно было состояться первое исполнение Третьего концерта для фортепиано с оркестром. В Нью-Йорке он разыскал свою старую любовь Стеллу Адлер, но избегал встреч с Ниной Кошиц, зная, что скоро увидит ее в Чикаго. Она исполняла ведущую партию в его опере. Последнее, что ему хотелось, – это быть втянутым в очередную драматическую сцену. Впрочем, Сергею нравилось присутствовать на спиритических сеансах Кошиц и общаться с духами. Лина не подозревала, что Сергей продолжает интересоваться Адлер, и порадовалась, узнав, что он всячески избегает Кошиц. Даже в шутку посоветовала нанять "телохранителя", чтобы защититься от приставаний Кошиц. Во время турне Сергея по Америке Лина продолжала писать ему письма, в которых подтрунивала над ним и выражала беспокойство по поводу его самочувствия. Конечно, она стремилась окончательно разорвать отношения, но была не в силах это сделать.
Сергей прибыл в Чикаго 29 октября, чтобы провести репетиции. Кроме того, он выступил в качестве солиста с оркестрами на Среднем Западе – "1000 долларов за выступления", хвастался его агент. За время турне Сергей научился держаться уверенно при общении с репортерами и перестал им грубить. Композитор давал длинные интервью на самые разные темы, от любви к флирту до ужаса, который испытывает при необходимости прочесть лекцию о своей музыке на английском, и даже о футуристической опере об игре в шахматы, которую он когда-нибудь напишет. (По пути в Америку Сергей стал победителем шахматного турнира.) Все его мысли были заняты предстоящей премьерой оперы "Любовь к трем апельсинам", и, описывая апоплексическую музыку и необычные декорации, Сергей от нервного возбуждения мотал головой из стороны в сторону. В интервью Chicago Evening Post, рассказывая о постановке своей оперы, он подчеркнул, что "никогда еще труппа не показывала ничего подобного". Услышав, как ловко он отбивался от вопросов журналистов, Лина пошутила, что, видимо, летом, играя в теннис, Сергей набил руку. В том же письме Лина спрашивала, не беспокоит ли его спина, не болят ли зубы.
Сергей содрогался при мысли о встрече с Кошиц, однако все прошло на удивление спокойно, хотя вскоре между ними, как всегда, начались жаркие споры. Он отдал Кошиц духи и пудру, которые по ее настоятельной просьбе привез из Парижа, выслушал последние новости и вернулся к работе – как и она. Премьера оперы, состоявшаяся 30 декабря в пятницу, имела больший успех, чем ожидали автор и творческая группа. Выход Сергея на сцену сопровождался восторженными выкриками из зала. Сергей наслаждался результатом трехлетней работы. Несмотря на путаницу в конце и некоторую неслаженность хора, на протяжении всей оперы в зале звучал громкий смех. В целом 1921 год закончился удачно. 5 января в Чикаго состоялся второй спектакль, но композитор, вместо того чтобы дирижировать оркестром, сидел в зале. Несмотря на некоторые шероховатости, опера опять была хорошо встречена зрителями.
Однако в рецензиях явственно звучала ирония. Критики не разделяли зрительского восторга по поводу "пророка музыки будущего" и "его русского джаза в большевистском оформлении". Репортер Chicago Daily Tribune нашел во всей опере только "две приятные мелодии" и один "очень хороший марш". В остальном же у критика создалось впечатление, будто "мистер Прокофьев зарядил дробовик несколькими тысячами нот разной длительности и выстрелил в глухую стену".
Изобретательные критики сравнивали арии то с "мелодиями шарманщика", то с "яркими леденцами", но самого лестного комплимента Сергей удостоился за месяц до премьеры, однако хвалили не музыку композитора, а его умение одеваться. Журналист Daily News, придя в восторг от тщательно выглаженных костюмов-троек, назвал Сергея "самым хорошо одетым человеком в Чикаго".
Сергей ответил на критику снобистским безразличием, отнеся за счет ограниченности Среднего Запада, однако был уязвлен. Он рассчитывал, что в других местах оперу ожидает более восторженный прием, сопоставимый с оглушительным успехом его концертов. Из-за болезни одного из актеров премьера оперы в Нью-Йорке состоялась 14 февраля, а не шестого, как было запланировано. Однако и здесь Сергей подвергся атакам критиков. Шли разговоры о следующих исполнениях оперы в Соединенных Штатах и Европе. О России никто не вспоминал.
Во время репетиций в Чикаго Сергей иногда задумывался над тем, почему бы Лине не исполнить партию своей тезки в опере "Любовь к трем апельсинам"; Лина в Париже фантазировала на ту же тему, хоть и не знала роли. Сергей назвал в ее честь красивую, обольстительную принцессу Линетту, которая появляется в последней картине второго действия. Она и две другие принцессы заключены в замке старой ведьмы Креонты. Принцу и придворному шуту Труффальдино удается освободить Линетту, но она умирает от жажды в пустыне – незадачливые спасатели не заметили, что принцесса изнемогает без воды. Ариозо Линетты угасает вместе с ней. Принц предвидел, что подобное может случиться, поскольку от жажды уже умерла первая принцесса, тоже вышедшая из апельсина. Наконец принц усваивает урок и спасает третью принцессу, Нинетту, облив ее водой. Принц и Нинетта влюбляются и находят счастье – хотя Фата Моргана и пытается помешать влюбленным. Голос позволял Лине исполнить партию Линетты, и она, возможно, справилась бы с этой ролью. Но Сергей сомневался, под силу ли ей такая сложная задача, к тому же у него не хватало влияния, чтобы добиться утверждения неопытной певицы…
* * *
В то время как Сергей наслаждался успехом у публики в Чикаго и Нью-Йорке, Лина в одиночестве проводила праздники в Париже. Даже Маргарита оставила ее, чтобы встретить Новый год с родителями в Лондоне. В письме от 8 декабря Лина вновь пишет, что не может больше притворяться, будто все хорошо – ей не хватает любви и поддержки. Она устала от непонятных отношений. Сергей тоже понимал – пора что-то менять, ведь он старался держать Лину на расстоянии, даже когда она была рядом. Или она должна согласиться на более незаметную роль, или ему придется сократить дистанцию и подпустить Лину в свою жизнь.
Раньше Лина могла рассчитывать на мать, но Ольга была далеко. "Невозможно бороться в одиночку", – жаловалась Лина. Но именно это она продолжала делать. Наконец, Лина решила положиться на волю судьбы – вернее, Фата Морганы, – собрала вещи и отправилась в Милан.
Глава 4
К 1922 году Гражданская война в России между про– и антибольшевистскими силами закончилась, но в отдельных районах продолжались бои. С начала революции умерло приблизительно девять миллионов человек, в основном от голода и болезней. Крестьянские восстания на Украине были подавлены с помощью массовых расстрелов; Красная армия отвоевала Сибирь и Юг. Дальний Восток, по территории которого в 1918 году проходил путь Сергея в Японию, а оттуда в Соединенные Штаты, стал страшным местом. ВЧК (Всероссийская чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией и саботажем), перед которой Владимиром Лениным была поставлена задача по ликвидации контрреволюционеров, наблюдала за растущей сетью трудовых лагерей. В мае 1922 года Ленина хватил удар. Его жизнь близилась к концу.
Сергей старался по возможности следить за новостями из России, но весьма смутно представлял себе положение в стране, особенно за пределами Петрограда и Москвы. Он предполагал худшее. Сергей добился признания на Западе и, хотя "Любовь к трем апельсинам" не пользовалась тем успехом, на который он надеялся, Сергей был допущен во влиятельный круг дягилевского "Русского балета" и, наконец, одержал победу над Рахманиновым с помощью своего Третьего концерта для фортепиано с оркестром.
В феврале 1922 года Лина уехала из Парижа в Милан; и ее, и Сергея тревожило, что они совсем отдалились друг от друга. И в письменном, и в личном общении Лина и Сергей столкнулись с серьезными проблемами – довольный собой Сергей грелся в лучах славы, а между тем Лина тоже стремилась чего-то добиться, пусть даже в качестве музы Сергея. Все это очень осложняло отношения, однако Лину и Сергея неудержимо влекло друг к другу.
За неделю до Великого поста в Милане проходит самый долгий карнавал в мире – в отличие от других итальянских городов, здесь пользуются не римским, а амвросианским календарем. В остальных частях страны костюмированные представления, праздничные процессии, вечеринки, пиры и уличные ярмарки заканчиваются в Пепельную среду, которая считается днем покаяния, наступающим после Марди Гра ("жирный вторник", который знаменует собой окончание семи "жирных дней"). Но миланский карнавал продолжается до первого воскресенья Великого поста. Горожане в масках и исторических костюмах объедаются мучными кондитерскими изделиями, включая tortelli di Milano, тортелли по-милански, обсыпанные сахарной пудрой и корицей, и покрытые шоколадом chiacchiere, слоеное печение кьякьере. Своего апогея карнавал достигает в субботу во время костюмированного шествия по центральным улицам к кафедральному собору; оно начинается днем и заканчивается шумной вечеринкой под открытым небом, длящейся всю ночь. Люди веселятся на городских улицах, бросая друг в друга конфетти и серпантином.
Карнавал стал одним из первых событий, случившихся после прибытия Лины в город. Вновь полная амбиций, она приехала в Милан, чтобы работать над вокальной техникой, расширить репертуар и попробовать себя на оперной сцене. Для занятий Лина выбрала вокализы знаменитого тенора XIX века Марко Бордоньи – 24 вокализа для сопрано и меццо-сопрано. Судя по штампу, она приобрела этот ценнейший сборник в Париже. Лина хранила его на протяжении всей жизни; он не затерялся даже во время ее пребывания в сталинском варианте ленинских трудовых лагерей. Через все испытания прошли партитуры, среди которых были "Риголетто" Верди и "Ромео и Джульетта" Гуно для голоса и фортепиано на русском языке. Они были изданы в Москве, и Лине их прислала то ли мать, то ли Сергей. Помимо нот шопеновского "Желания", она сохранила ноты сентиментальной песни At Dawning, сочиненной американским композитором Чарльзом Уэйкфилдом Кадманом в 1906 году.
Лина думала, что в Милане некому будет отвлекать ее от учебы, но в пансионе, населенном честолюбивыми тенорами и сопрано, жизнь била ключом. Лина сняла комнату в пансионе для музыкантов в доме номер 8 на Соборной площади, в самом центре города, всего в квартале от огромного величественного готического собора, и на протяжении нескольких недель наслаждалась театральной атмосферой. Во время карнавала возбуждение сменилось усталостью, но, несмотря на это, заключительная процессия произвела на Лину огромное впечатление. Al fresco masquerade, маскарад под открытым небом, с восторгом написала она Сергею, ничуть не уступал величественным балам, которые Лина не имела возможности посещать…