В тот же вечер мы возились в сарае с велосипедами: сестра Джулианна занималась колесом, а я подтягивала тормоза. К моему удивлению, она вдруг спросила:
– Где вы одеваетесь, Дженнифер?
Решительным движением она сняла покрышку.
– Вообще-то у меня есть портниха. Обычно я не покупаю готовую одежду.
– Но какой магазин вы всё же порекомендовали бы?
Я на мгновение задумалась. Сестра Джулианна погрузила камеру в миску с водой.
– "Либерти", пожалуй. На Риджент-стрит.
– Конечно, "Либерти". Звучит неплохо.
Она задумчиво поворачивала камеру в поисках пузырьков.
– Джейн нужны новые вещи. Я собираюсь велеть ей купить что-нибудь. Дженни, вы не могли бы составить ей компанию? Она наверняка будет благодарна вашим советам. От вас ничего не потребуется – Джейн зарабатывает деньги, но никогда их не тратит.
Устоять перед просьбой сестры Джулианны было невозможно – для меня, во всяком случае. Однако сюрпризы ещё не закончились.
– А кто ваш парикмахер?
– Обычно я хожу к Жаку на Риджент-стрит, это напротив "Либерти".
Лицо её осветилось: она наконец-то определила прореху по пузырькам в воде. Но мой ответ, казалось, интересовал её больше.
– Как раз напротив! Замечательно. Очень удобно. Когда будете в том районе, можете заодно отвести Джейн к парикмахеру? Она всегда стрижётся сама, но мне кажется, что с хорошей стрижкой она будет выглядеть гораздо лучше.
Мои родные и близкие знают, что, когда дело доходит до сводничества, я начинаю соображать крайне туго. Мой мозг просто-напросто не работает в этом направлении, и надо мной все посмеиваются. Но тут даже я поняла, о чём речь.
– Буду счастлива, сестра. Просто доверьтесь мне.
Джейн выглядела блёкло и неряшливо. Я никогда не видела, чтобы кто-то одевался хуже. На ногах у неё были тяжёлые чёрные ботинки, коричневые фильдеперсовые чулки свисали складками, причёска напоминала воронье гнездо, а тусклая кожа была испещрена морщинами. Приукрасить её представлялось непростой задачей.
На следующее утро после завтрака сестра Джулианна заявила:
– Джейн, тебе нужна новая одежда. Отправляйтесь с Дженнифер в магазин, она что-нибудь для тебя выберет. Также тебе надо постричься.
– Да, сестра, – кротко ответила Джейн.
Может показаться странным, что кто-то так говорит со взрослым человеком, но с Джейн по-другому было нельзя. Она была не способна ни на какое решение, и ей постоянно следовало давать указания. Взяв пример с сестры Джулианны, я обдумала наш план и поняла, что изменения должны быть крайне деликатными. Если нарядить её как последнюю модницу, может получиться нечто чудовищное. Но для начала – к парикмахеру.
Джейн никогда раньше не бывала в салоне в Вест-Энде и поначалу застенчиво топталась у двери. Но, когда я сказала: "Ты уже записана, так что надо идти", она тут же послушалась.
– Что-нибудь мягкое, чтобы обрамить лицо, – тихо попросила я месье Жака. – Ничего чрезмерного, никаких начёсов. Какой-нибудь вариант, подходящий для скромной леди в годах.
Месье Жак кивнул с самым серьёзным видом и взялся за работу.
Как известно каждой женщине, стрижка – это самое важное, а Жак был превосходным мастером. Удалось ли ему когда-нибудь превзойти собственный подвиг, совершённый в тот день? Возможно, его вдохновила непосильность стоящей перед ним задачи, поскольку результат казался настоящим чудом. Кудри Джейн теперь пребывали в полном порядке, на смену мышино-серому цвету пришёл благородный стальной с мягким серебром на висках. Джейн с восторгом любовалась собой в зеркале, и, когда Жак поправил выбившуюся прядь расчёской, она по-настоящему улыбнулась. Её лицо выглядело не таким тревожным, и она хихикнула:
– Неужели это я?
В "Либерти" я принялась искать продавщицу, которая не напугала бы Джейн. Некоторые из них держатся так резко и уверенно, что рядом с ними тяжело находиться. Апатичная худая девица с надменным видом проскользнула мимо нас, и мы направились к продавщице попроще – у неё на шее висела сантиметровая лента.
Я объяснила, что нам требуется, и та пробормотала:
– Так, скромно, но элегантно, в духе "Хебеспортс", и пара блузок… Сейчас всё принесу.
После этого она проворно обмерила костлявую фигуру Джейн.
Как и было обещано, Джейн совершенно преобразилась. На ней был строгий костюм благородного серого цвета.
– Великолепная посадка соответствует вашему прекрасному росту, мадам, – защебетала продавщица. – Элегантный крой юбки придаёт плавности линии бёдер. Обратите внимание, как строчка на карманах выстраивает изгибы. Видите, как закруглённый воротничок украшает ваши восхитительные плечи?
Всё это обозначало, что покрой костюма каким-то образом замаскировал тощую фигуру Джейн. Сама она стояла молча, покорно позволяя поправлять на себе складки.
Можно было предположить, что на этом продавщица выдохнется, но как бы не так. Она только набралась сил, чтобы продемонстрировать весь свой потенциал.
– Этот классический костюм подчёркивает вашу изящную фигуру и великолепный рост, мадам. Ваша грациозная осанка…
(Джейн, как обычно, сутулилась.)
– Высококачественный наряд отражает творческий полёт его создателя, это зенит его вдохновения. Настоящий костюм – это сдержанное и благородное произведение искусства. Ваш безупречный облик будет выражать ваше тонкое понимание истинной элегантности.
К этому моменту Джейн уже испугалась, да и я ощущала себя неуверенно.
Смерив нас профессиональным взглядом, продавщица поняла, что мы поплыли, и перешла в наступление.
– Обратите внимание, как шёлковые нити отражают свет и подчёркивают переливы локонов мадам.
Мне пришлось согласиться, что цвет костюма действительно хорошо сочетается с оттенком волос Джейн, хотя сама она продолжала молчать, не располагая мнением по данному вопросу.
– А теперь нам следует подобрать такой простой и вместе с тем необходимый предмет одежды – блузку, – обратилась продавщица к своей помощнице. – Идеальным выбором будет наша фирменная ткань "Тара Лоун", не правда ли?
– О, это и правда идеальный выбор, – прошелестела помощница, и мы отправились в зал с блузками.
– Цвет у лица необыкновенно важен. Вам, мадам, подойдёт что-то сдержанное. Вызывающие цвета не для вас. Пыльно-розовый, я полагаю.
Она сняла с вешалки розовую блузку и приложила ее к тощему горлу Джейн. Этот оттенок безусловно её украсил.
– И вместе с тем синий – неяркий, разумеется, – подчеркнёт великолепный оттенок ваших глаз.
Нам продемонстрировали вторую блузку. В самом деле, я никогда раньше не замечала, какие синие у Джейн глаза.
Продавщица достала ещё одну.
– А что вы думаете о кремово-жёлтом варианте, мадам?
Джейн о нём ничего не думала, но помощница сообщила, что кремово-жёлтый, возможно, чересчур громко заявляет о себе, и не лучше ли подобрать нежно-сиреневый оттенок, такой спокойный и вместе с тем бескомпромиссный?
Продавщица воздела к небу ухоженные руки.
– Сиреневый! Божественный сиреневый! Как же я сама не догадалась!
Она подала сигнал помощнице, та засеменила прочь и вернулась с ещё одной великолепно скроенной блузкой прекрасного оттенка. Все они отлично смотрелись на Джейн.
Продавщица пребывала в экстазе.
– Сиреневый! Само совершенство! Любимый цвет королевы Марии и лучший ваш друг, мадам! Сиреневый – это поэзия, это амброзия, нечто нереальное! Мадам, не лишайте свой гардероб божественного сиреневого.
Эти дамы, безусловно, предлагали неплохую сделку, и мы согласились.
Подбор туфель, перчаток, сумочки и чулок произошёл в том же ключе, и мы направились обратно в Поплар.
Заметит ли Пиппин весь этот женский труд, цель которого – привлечь его внимание и усладить взор? Увидит ли он разницу? Вынуждена признать, что ответ на оба эти вопроса должен быть отрицательным. Я ещё не встречала мужчину, способного хоть приблизительно описать, как была одета женщина, с которой он расстался десять минут назад. Возможно, он ответил бы с неопределённым жестом: "Она чудно выглядела в этом летящем зелёном наряде!", тогда как на его собеседнице было узкое синее платье.
Джейн переоделась к обеду и продемонстрировала результат нашего похода женскому обществу. "Прекрасно!", "Вот это да!", "Другое дело", – заахали все, и Джейн выглядела удивлённой и втайне польщённой.
– Отличная работа, – прошептала мне сестра Джулианна и позволила себе многозначительно подмигнуть.
Пиппин пришёл ровно в два часа дня и не выказал ни малейшего удивления, увидев Джейн. Возможно, он ничего не заметил! Они отправились в Майл-Энд, северную часть нашего района.
Не будем дотошно интересоваться, что же именно происходило на этих экскурсиях, предпринятых с целью помочь коренным жителям Сьерра-Леоне. Это было бы безвкусно. Достаточным будет сказать, что двухнедельный визит растянулся на полтора месяца, и постепенно Джейн становилась всё более расслабленной и счастливой, и её постоянный невроз понемногу начал отступать.
Несколько недель спустя Пиппин пришёл к воскресному обеду и по окончании его заявил:
– Вскоре мне придётся вас покинуть. Мой полугодовой отпуск подходит к концу, и мне следует вернуться к обязанностям в Сьерра-Леоне, которые Господь имел милость возложить на меня. Прежде чем покинуть Англию, мне надо провести несколько недель со своим пожилым отцом в Херефордшире. Эти поездки даются мне непросто, поскольку наше мнение по некоторым вопросам расходится – особенно по части обращения с африканцами. Видите ли, моему папе сейчас девяносто лет, а в 1880-х годах он воевал в Африке и теперь придерживается взглядов, которые мне кажутся чрезмерными. Ему же моя позиция представляется слабой и безвольной. Это бывает непросто.
Он повернулся к сестре Джулианне.
– Дорогая сестра, не могли бы вы отпустить со мной Джейн на пару недель? Мне кажется, женское влияние разрядит атмосферу в этом холостяцком доме. Её очарование и деликатность могут смягчить отца. Самому мне это никогда не удавалось. А я, в свою очередь, буду безмерно признателен.
Рука Джейн лежала на столе, он коснулся её и слегка пожал. Джейн порозовела и пробормотала:
– О, Пип.
Визит начался не вполне удачно, поскольку полковник назвал Джейн "старой клячей", после чего Пиппин пришёл в ярость и собрался покинуть отчий дом. Но Джейн только рассмеялась и сказала, что слышала в свой адрес вещи и похуже. Пиппин рвал и метал, но Джейн подошла к нему, коснулась пальцем губ и прошептала:
– Радуйся, что у тебя ещё есть отец, милый.
Мучаясь раскаянием, он взял её за руки и притянул к себе.
– Да простит меня Господь. Я тебя не стою.
Он нежно поцеловал её.
– Все мои грехи искупятся твоими страданиями, моя мудрейшая любовь.
В тот же вечер полковник вновь затронул лошадиную тему, упомянув "эту твою кобылку" Пиппин так и застыл, но отец продолжал:
– У неё хорошие ноги. Призрак породы у лошадей и женщин. Порода видна по лодыжкам.
Дни текли мирно. Полковник привязался к Джейн. Ему нравились её молчаливость и скромность.
– Одного у неё не отнять, – заявил он как-то. – Эта твоя кобылка вряд ли сведёт тебя с ума своими разговорами. Не выношу этих болтливых сорок, которые и рта закрыть не могут.
– Это значит, ты нас благословляешь? – спросил его сын с улыбкой.
– Благословляю я вас или нет, понятно, что ты уже твёрдо всё решил, и мне тут ничего не поделать. Давай, женись, твоя мать была бы рада, упокой Господь её душу.
Мистер и миссис Эпплби-Торнтон приехали в Поплар на несколько дней, прежде чем отправиться в Сьерра-Леоне. Никогда прежде я не видела таких перемен в человеке. Джейн держалась прямо и величественно, глаза её светились, и от неё исходила спокойная уверенность. Пиппин не сводил с неё взгляда и называл не иначе как "моей милой женой" или "моей обожаемой Джейн".
Разумеется, мы устроили вечеринку. Монахини их обожают. Это очень скромные мероприятия, и заканчиваются они обычно не позже девяти, после чего наступает время службы и вечернего обета молчания. Но веселиться мы умеем. Миссис Би приготовила восхитительные пироги и бутерброды, к которым мы подали сладкий херес, присланный настоятелем. Двери были открыты для всех, кто знал Джейн и хотел пожелать счастливой паре всего наилучшего. Пришло около полусотни человек, и мальчики из местного молодёжного клуба сыграли нам на гитарах и барабанах, что было сочтено крайне смелым. Пиппин выступил с прекрасной речью. Витиеватость фраз и богатство лексики (упоминались, к примеру, драгоценные перлы и амброзия изысканной выдержки) помешали многим присутствующим полностью постичь суть выступления, но вкратце оно сводилось к тому, что перед нами счастливейший человек на Земле, и по завершении все зааплодировали.
Когда начались танцы, зазвонил телефон. В тот вечер дежурила я.
– Да… да… Ноннатус-Хаус. Миссис Смит…
А какой адрес? Как часто идут схватки? А воды отошли? Пусть лежит в постели, я сейчас приеду.
Часть II
История сестры Моники Джоан
Сестра
Моника Джоан
Сестра Моника Джоан не умерла. После того как однажды холодным ноябрьским утром она разгуливала по Ист-Индия-Док-роуд в ночной рубашке, у нее началась тяжёлая пневмония, но она справилась с ней. На самом деле это происшествие, скорее, вернуло её к жизни. Возможно, она наслаждалась хлопотами и суетой сестёр и миссис Би, нашей поварихи. Вне всякого сомнения, ей нравилось быть в центре внимания. Возможно, пенициллин, новое чудодейственное лекарство, расшевелил её старое сердце. Как бы то ни было, сестра Моника Джоан в свои девяносто воодушевилась и вскоре, ко всеобщей радости, уже ходила по всему Поплару.
Сёстры Святого Раймонда Нонната представляли собой англиканский орден монахинь с профессиональным образованием – все они являлись медсёстрами и акушерками, и их задачей была работа с беднейшими слоями населения. Они обосновались в Докленде в 1870-х, и это была настоящая революция. Малообеспеченным женщинам в те годы не полагалась никакая медицинская поддержка во время беременности и родов, и смертность была очень высока.
Акушерства как отдельной профессии не существовало в принципе. В каждом сообществе имелись женщины, которые принимали роды, и знания об этом процессе традиционно передавались от матери к дочери. Таких женщин называли повитухами, и про них говорили, что они "достают да выносят" (то есть принимают роды и выносят тела умерших). Некоторые знали своё дело и были заботливы и добросовестны, но ни у кого из них не было ни образования, ни лицензии.
Множество женщин, включая сестёр нашего прихода, боролись с бесконечными насмешками и абсурдными препятствиями со стороны парламента, добиваясь, чтобы акушерство признали профессией, а акушерки получали обучение и лицензии. После того как палата заблокировала несколько законопроектов, женщины наконец победили, и в 1902 году был официально принят Повивальный закон. После основания Королевского колледжа акушерского дела показатели смертности среди рожениц и новорождённых начали падать.
Сёстры были настоящими героинями. Они трудились в портовых трущобах, куда в те времена не отваживался заходить никто, кроме полиции. Они не прекращали работу во время эпидемий холеры, тифа, туберкулёза, скарлатины и оспы, не боясь заразиться. Они помогали во время двух мировых войн и пережили бомбардировку "Лондонский блиц". Их вдохновляла и поддерживала идея служения Господу и человечеству.
Но не думайте, что сёстры обитали в своём мирке из колоколов и чёток, отрезанные от жизни. Все они вместе и каждая по отдельности видели больше примеров героизма, деградации, греха и чудес, чем многие видят за всю жизнь. Они не были далёкими от реальности святошами, отнюдь. Это были решительные женщины, испытавшие всё, пережившие любовь и горе и оставшиеся верными своему призванию.
Ноннатус-Хаус стоял неподалеку от Ист-Индия-Док-роуд, вблизи Поплар-Хай-стрит и туннеля Блэкуолл. Это было крупное викторианское здание рядом с разбомблённым пустырём. Треть доклендских трущоб были уничтожены в ходе "Блица", и большую часть руин и мусора так и не убрали. На этих пустырях днём играли дети, а по ночам здесь спали пьяницы.
Поплар страдал хроническим перенаселением – говорили, что здесь обитает пятьдесят тысяч человек на квадратную милю. После Второй мировой войны положение дел ухудшилось, поскольку было разрушено множество домов и квартир, а восстановительные работы так и не начались, поэтому люди просто переезжали друг к другу. Многие семьи жили в крошечных домишках тремя, четырьмя поколениями. Порой пятнадцать человек ютились в двух-трёх комнатушках многоквартирного дома – Канада-билдингс, Пибоди-билдингс или злополучный Блэкуолл-Тенементс. Это были викторианские здания с квадратным центральным двором и выходящими на него балконами – своеобразными артериями всего дома. Уединение здесь не представлялось возможным. Все знали, кто чем занят, и порой, когда жизнь в тесноте окончательно выводила людей из себя, тут случались жуткие скандалы. В грязных зданиях было полно насекомых. В лучших домах имелся водопровод и даже туалет, но в большинстве не было ни того, ни другого, и инфекции распространялись с пугающей скоростью.
Большинство мужчин работали в порту. Когда по утрам открывали ворота, через них проходили тысячи. Время тянулось долго, труд был тяжёлым, а жизнь – ещё тяжелее, но здесь жили крепкие люди, которые не знали другой участи. Темза служила фоном для всего, что происходило в Попларе, а суда, краны, вой сирен, шум воды являлись нитями, из которых веками ткалась местная жизнь. Река была постоянным спутником людей, их другом и врагом, работодателем, развлечением, а зачастую, для самых бедных, и последним пристанищем.
Жизнь кокни, несмотря на всю нищету и лишения, была полна смеха, доброты, драмы и мелодрамы, пафоса и, увы, трагедии. Сёстры Святого Раймонда Нонната служили людям Поплара несколько поколений. Кокни не забывали об этом, и сестёр уважали, любили и даже почитали все местные жители.
В те времена, о которых я пишу, произошёл случай, потрясший самые основы Ноннатус-Хауса. На самом деле он поразил весь Поплар, поскольку об этом узнали все и долгое время не могли говорить ни о чём другом.
Сестру Монику Джоан обвинили в воровстве.