Фрэнк подмечает грузчиков в кожаных шлемах причудливой формы, наподобие приплюснутых пагод, с корзинами на головах. Каждый день на Биллингсгейт поступает и продаётся восемь тонн рыбы, и вся эта рыба, до последней селёдки, проходит через них. Человек с натруженной шеей может перетащить на голове шестнадцать корзин, по шесть с лишним килограммов каждая. На этих силачах держится весь рыбный рынок, и их история необыкновенно романтична. Здесь также разгружали десятивёсельные галеры из Ниневии, что привозили специи и драгоценные масла. Здесь, в старейшем порту Лондона, стояли на якоре галеры Цезаря, приводимые сюда по Темзе рабами в цепях, и разгружали их такие же люди, которых теперь видит Фрэнк.
Когда мимо проходит один из гигантов с криком: "Разойдись!", Фрэнк распластывается по стене.
Тощий мужичонка, дрожа под весом своего непосильного груза, бормочет сквозь стиснутые зубы:
– Да отойди ж ты с пути.
Повсюду снуют оборванцы с отчаянным видом, надеясь поднести кому-нибудь груз и заработать за день шиллинг-другой.
В арке в противоположном конце здания на фоне серого рассветного неба Фрэнк видит мачты и снасти суден для добычи устриц и омаров. Дрожащие паруса кажутся чёрными. Он видит красные шапки матросов, спускающих паруса. Он слышит, как грохочут примитивные моторы. До него доносятся крики грузчиков.
– Держись поближе, – командует Тип, – и всё слушай. Ничего не упускай! Тебе надо выучиться, как покупать.
С непринуждённым видом он идёт по проходу, насвистывая, словно на прогулке. Через арку он выходит на набережную, где в темноте загадочно поблёскивает река, а небо становится серебристым. Они с Фрэнком перелезают через канаты и идут вдоль длинного ряда устричных суден, выстроившихся вдоль берега, – здесь это называется "Устричная улица", и рыбаки торгуют своей добычей прямо с лодок.
– Тут нет посредников. Лучшие цены, – шипит Тип.
На каждом борту свои цены, и устанавливает их хозяин в белом фартуке. Трюмы забиты устрицами и песком, и хозяин с треском ворошит их лопатой.
Тип обсуждает цены с владельцами, трясёт головой и отходит, громко говоря Фрэнку:
– Да в канавах устрицы и то лучше!
Торговец устрицами кричит ему вслед. Не обращая внимания, Тип перебирается через сети для креветок и грузы и подходит к мускулистой рыбачке, торгующей креветками. Хозяин судна тоже здесь – он набирает в кувшин креветок и высыпает их обратно, словно конфеты. Тип отламывает голову креветки и нюхает её.
– Я б такое и собаке не скормил, – говорит он и отдаёт креветку Фрэнку, который не знает, что с ней делать.
Перелезая через канаты, снасти, паруса, банки с моторным маслом, сети, чаны с омарами, сходни, трапы, корзины, ящики, которыми хаотично уставлена и завалена набережная, Тип и Фрэнк преодолевают всю Устричную улицу и ничего не покупают.
Скоро шесть утра. Тип вмиг теряет весь свой расслабленный вид и начинает действовать. Он возвращается к рыбачке и покупает у неё креветки за половину от означенной цены, устрицы – за треть. За этим следуют камбала и лиманда, которые раньше были отвергнуты как "дрянь", и ведро угрей – "чтоб почистить".
Покупки окончены. Возбуждение схлынуло.
Тип нанимает грузчика, голодного на вид мужичка лет шестидесяти, и отказывается платить запрошенные шесть пенсов.
– Ну тогда три, – робко попросил грузчик.
– Бери два пенни или проваливай. Я тут легко и посильнее найду, мешок ты с костями.
Мужичок взял два пенни и потащился к воротам, где Тип и Фрэнк оставили тележку.
– Так, а теперь завтрак, – объявил Тип.
Помощник торговца
Лес сладок, тёмен и глубок, но в путь пора мне – долг есть долг.
И ехать долго – сон далёк.
Роберт Фрост
– Бетти, золотце, что ж ты за красотка такая! Я тут, пожалуй, устроюсь в креслице у камина, а ты, Бетти, душа моя, будь так любезна, принеси-ка мне доброй ветчины с яичницей, да и кексов с маслом бы неплохо, и чашечку Рози Ли [чая] завари. Бетти, любовь моя, до чего ж ты хороша; позаботься и об этом парнишке как о родном и принеси ему того же – он тут новенький, и у нас весь день впереди, а мальчику никак нельзя работать на пустое брюхо, как и всякому мужику.
Тип откинулся в кресле, взгромоздил ноги на стол и сопроводил свой заказ величественным жестом. Фрэнк набросился на лучший завтрак в своей жизни. После хлеба с маргарином в работном доме в течение долгих лет эта еда показалась ему пищей богов. Кексы сочились маслом ему на подбородок, желток растекался по ветчине, и он макал туда хлеб. Он весь сосредоточился на этом наслаждении. Мужчины и мальчики наполняли зал, Бетти сновала вокруг. Трещал камин, в воздухе клубился табачный дым. Голоса слились в тихий гул, и Фрэнк уснул, положив голову на стол.
Проснулся он от шлепка.
– Подъём. Восемь утра, самая пора шагать!
Тип торопливо пошёл прочь, и Фрэнк потащился следом, потирая глаза. Они вместе загрузили тележку – Тип следил за каждым его движением и раздавал указания, укреплял борты и планки, расставлял ящики и гирьки, раскладывал ножи, мешки и рваные газеты. Перед каждым действием он говорил: "Так, не забудь про это".
Они пустились в путь. Если Фрэнк раньше и думал, что жизнь в работном доме тяжела, так это только потому, что он не знал, как живут уличные торговцы. С того дня он не прекращал работать – и не прекращал любить своё дело.
Он шагал по улицам и во весь голос объявлял сегодняшний товар. "Креветки, скумбрия, селёдки, моллюски", – его высокий голос доносился повсюду. Он быстро всему научился и через месяц уже мог выпотрошить рыбу с такой скоростью, что вы бы и не заметили. Фрэнк очаровывал леди одним взглядом, и те покупали то, что и не собирались. Одним движением ножа он извлекал мидию из раковины – даже быстрее, чем Тип. Он мог удалить желудок у моллюска-трубача, прежде чем тот успевал понять, что происходит.
За день они проходили с тележкой около десяти миль. Обычно Тип прекращал работать часа в три дня. Все остатки предстояло продать Фрэнку. Он вешал лоток себе на шею и отправлялся торговать в одиночестве. Тип замерял рыбу и говорил Фрэнку, сколько за неё брать. Всё, что ему удавалось получить сверху, называлось "халява" и доставалось мальчику. Это была зарплата помощника торговца, и других денег он не получал: считалось, что еда и кров – это достаточная плата за труд.
Фрэнк быстро выяснил, что это – самая сложная часть дня. Лоток был тяжёлым, и ноги вскоре начинали болеть. К этому моменту большинство покупок уже было сделано, и покупателей оставалось мало, так что их следовало сначала привлечь, а затем убедить купить. Товар терял свежесть, а запах несвежей рыбы замаскировать невозможно, особенно летом. Фрэнку зачастую приходилось пройти несколько километров, прежде чем он распродавал все остатки и собирал требуемую сумму. Зачастую ему самому ничего не доставалось. Но иногда всё же ему удавалось заработать, и Фрэнк был в восторге от любого шестипенсовика или шиллинга – целое состояние для мальчика, у которого никогда не было своих денег. "Халява" стала его главной целью, и порой он возвращался домой только в девять-десять вечера. Там он забирался под стол, не помня себя от усталости, и спал до трёх ночи, после чего снова шёл на рынок.
За несколько недель он освоил жаргон и вскоре быстро и уверенно болтал на этом невразумительном наречии, которым так гордились уличные торговцы. Он научился ходить вразвалку. Он подражал нарядам Типа, слегка перекроив свою одежду и добавив шейный платок и шнурки, купленные на свои гроши. Фрэнк мечтал о шляпе.
Он усвоил и здешнее отношение к деньгам: "Трать пока есть, вдруг завтра помрёшь". Он видел, что уличные продавцы не боятся работы и что хороший торговец получает достаточно. Каждый вечер всё спускалось в пабах и тавернах. Всякий, кто хорошо заработал за день, без раздумий тратил деньги на выпивку для друзей. Если же выручить денег не удалось, тебя угощал другой товарищ. Если кто-то из них разорялся или попадал в тюрьму, ему немедленно собирали нужную сумму. Никто из них не сберегал на будущее ни пенса.
Уличные торговцы жили не в домах, а в меблированных комнатах – кантовались там понемногу, а потом переезжали. Это были неизменно убогие помещения, поскольку жильцы там почти не находились. Жизнь проходила на улицах, рынках, в пабах, на танцах и представлениях, в борделях и на ипподромах. Все богатство жизни было за пределами четырёх стен. Торговцы возвращались к себе только чтобы прикорнуть на несколько часов, пока не займётся новый день и не откроются рынки.
Но главное, Фрэнк научился торговать. Единственный способ стать успешным продавцом – обучаться этому с юности. Хитрости и уловки, жульничество и воровство не менее важны, чем наука торговли и обмена. Всё это Фрэнк перенял у других юных помощников торговцев, когда они во второй половине дня выходили на улицу сбывать остатки. Он научился прикрывать рыбу петрушкой, чтобы та приятно пахла, выжимать на неё лимон, чтобы улучшить вкус. Он стал брать с собой в путь орехи, чтобы дольше продержаться на ногах. Научился выдавать четыре пинты моллюсков за пять, незаметно отсыпая понемногу. Он узнал, где можно продать рыбные головы и хвосты и когда больше всего покупателей. Он научился примешивать дохлых угрей к живым, чтобы куча выглядела внушительнее, поскольку "они и не заметят одного дохлого, пока не дойдут до дома". Фрэнк завёл дружбу с беспринципным поваром, который покупал дохлых угрей. Он выяснил, что скумбрия и селёдка выглядят свежее при свете огня, и в тёмные вечера ходил со свечой. Он научился хныкать и жаловаться, что хозяин прибьёт его, если он не продаст товар.
И он всегда сбывал всё, что осталось.
К двенадцати годам у него уже была бульдожья хватка. Он не останавливался ни перед чем, и некоторые уже поговаривали, что он не глупее Типа. Он часами торчал на рынке, знал все цены и никогда ничего не забывал. Жаргоном он овладел мастерски и вёл переговоры только на нём. Он мог переубедить любого. Он был виртуозом.
В тринадцать Фрэнк решил, что пора завести своё дело. Он не собирался тратить лучшие годы жизни на работу на другого человека. Он будет сам себе хозяин, сам станет покупать и продавать, и заработки его будут принадлежать только ему. Он ещё им покажет.
Он оставил Типа с Куколкой и переехал в меблированные комнаты для мужчин на задах кабака на берегу. Пол был здесь каменный, потолок и стены неотделанные. За две пенни в день у него были соломенный тюфяк и одеяло. В любом другом месте комната стоила бы ему десять пенсов, так что Фрэнк поселился сюда, рассудив, что он всё равно почти не будет тут бывать – и зачем тратить деньги на место, где только спишь?
Местные мужчины были грубыми и жестокими, и Фрэнк до смерти их боялся; но он быстро рос, хорошо бегал и дрался. Кое-как удавалось справляться. Больше всего он опасался, что его ограбят – такое случалось сплошь и рядом. Особенно ему запомнился всхлипывающий паренёк лет двенадцати, костлявый и бледный – за ночь он потерял все свои деньги, а если ты не можешь купить рыбу, то и продать тебе нечего. Фрэнк дал ему шиллинг на каштаны, чтобы торговать ими возле театра, и приучился хранить свои деньги в надёжном месте – он запихивал их в носки и каждую ночь спал в этих носках и туго зашнурованных ботинках.
Большинство обитателей меблированных комнат были простыми трудягами – они целыми днями рыскали в поисках подработки. Профессии ни у кого не было. Фрэнк считал себя среди них аристократом – он-то специализировался на торговле рыбой. Он брал в аренду оборудование, закупал свой товар и продавал его на улицах, а весь доход брал себе и тратил его на яркие наряды, вкусную еду, пиво, девушек, танцы, уличные театры и азартные игры… в основном на последнее.
К четырнадцати годам Фрэнк уже был заядлым игроком. Этим занимались все уличные торговцы и их помощники, но Фрэнк предавался игре со страстью. Игра для него была главной любовью, и в каждую свободную минутку он подбрасывал монету и предлагал окружающим сделать ставки. Ему не важно было, на что или с кем играть, важен был лишь шанс на победу. Трудился он без устали, подстёгиваемый мыслью о заработке, который можно будет поставить. Порой он проигрывал не только все деньги, но и платок, и пиджак, но ничто не могло охладить его пыл – серия неудач только раззадоривала его.
Парни собирались повсюду – под железнодорожными мостами, во дворах пабов, на набережных или даже на отмели, когда отступал прилив. Если кто-то замечал группу подростков, сгрудившихся вокруг чего-то в центре, можно было с уверенностью предположить – там идёт игра – и смело поставить все деньги на то, что в центре её – Фрэнк, самый громкий, самый быстрый, самый уверенный.
– Шесть пенсов на Тола.
– Шесть пенсов, что он продует.
– Есть.
– Ставлю шиль [шиллинг].
– Посвети [покажи].
Тол побеждает, и проигравший с печальной ухмылкой признаёт поражение.
Теперь в круг выходит Фрэнк и готовится бросить монеты. Он хмур.
– Шесть пенсов на Фрэнка.
– Шиль, что продует.
– Идёт.
– Пару [два шиллинга] на Фрэнка.
– Глянь-ка, Тол спёкся.
Фрэнк холоден и собран. Он подбрасывает три монеты и говорит: "Решка". Все три падают решками вверх. Фрэнк забирает свой выигрыш.
Снова начинаются ставки. Тол подбрасывает монеты: "Орёл". Монеты падают – один орёл, две решки. Он кидает их снова. Три решки. Фрэнк забирает выигрыш. Тол ругается и сплёвывает, бросает опять: "Орёл". Три решки. Фрэнк выигрывает и смотрит на Тола в упор.
– Полсовы [полсоверена].
Зрители ахают и начинают делать ставки за или против Фрэнка.
– Идёт, – с вызовом отвечает Тол.
Фрэнк бросает монеты.
– Орёл!
Монеты падают. Он победил.
– Вонючая рыба, – шипит Тол и стягивает пиджак и ботинки. Он начинает злиться, и толпа подбирается поближе. Тол резко бьёт локтем. – Да разойдитесь вы!
Губы его сжаты, в глазах – тревога.
Всеобщее возбуждение привлекло проходящих мимо мужчин, которые делают свои ставки.
Тол пытается вернуть покинувшую его удачу. Он распихивает наблюдателей и перемещается на новое место, прежде чем бросить.
– Берегись! Полсовы! – объявляет он решительно, понимая вместе с тем, что ставит половину своих сбережений.
– Идёт, – уверенно отвечает Фрэнк.
Зрители продолжают делать ставки, и Фрэнк с Толом знают, что на них ставятся целые соверены.
Тол плюёт на монеты, затем берёт полпенни и подбрасывает её, чтобы решить, на что поставить. Потом он снова плюёт на три монеты, вызывающе топает, подбрасывает их в воздух с возгласом: "Решка". Монеты падают. Все решки. Он расслабляется и оглядывает зрителей с победной ухмылкой. Деньги переходят из рук в руки.
Удача покидает Фрэнка до конца дня. Он продолжает играть, но продувает четыре раза из пяти. Он слышит, как зрители ставят против него, и в ярости скрежещет зубами. Если бы принято было убивать своего противника, он бы так и поступил. Тол вызывает его снова и снова. Каждый раз Фрэнк соглашается и вызывает его в ответ. Он проигрывает всё, что успел выиграть за день, свой заработок, а также платок, пиджак и даже ставит свой бархатный картуз, надеясь, что тот принесёт ему удачу. Тщетно. Он проигрывает.
Тол встаёт с картузом в руках, бросает на Фрэнка снисходительный взгляд, плюёт на картуз и бросает его в реку.
– Пошёл-ка я шамать [есть].
Он вразвалочку удаляется под восхищённые возгласы мальчишек и одобрительные кивки мужчин.
Фрэнк, вне себя от ярости, клянётся ему отомстить.
– Подожди, чирей, я тебе ещё покажу, я тебя выдеру! – кричит он вслед.
Мужчины со смехом расходятся. Мальчишки теряют интерес. Начинается новая игра.
Фрэнк попытался принять независимый вид, но без пиджака, шейного платка и картуза он уже не чувствовал себя холодным, расчётливым игроком. Он повернулся и зашагал прочь.
Он пробродил так несколько часов, не чувствуя ледяного ветра с Темзы, весь в мыслях о следующей игре. Он им покажет, снимет с этого сосунка штаны. Он все свои деньги отыграет, да ещё и сверху возьмёт. При мысли о перенесённом оскорблении его переполняла злоба. Услышать в свой адрес "вонючая рыба" – это уже чересчур. Он ещё отомстит. На следующей неделе удача вернётся. Ему ни на миг не приходило в голову, что он ведёт себя как дурак: страсть к игре держала его намертво.
Снедаемый гневом и ненавистью, Фрэнк шёл, ничего вокруг себя не замечая и огрызаясь на прохожих. Впереди него шагал какой-то замухрышка в мешковатых штанах и ботинках с дырявой подошвой и вёл за руку маленькую девочку в подгузниках. Фрэнк окинул их презрительным взглядом. Девочка с хохотом переставляла неверные ножки. Вдруг она упала и издала театральный вопль. Мальчик наклонился и помог ей встать, утёр ей слёзы рукавом, плюнул на пальцы и потёр ей коленки, после чего со смехом сказал: "Так-то лучше!" Но девочка не унималась. Она уткнулась белокурой головкой ему в плечи и обвила его руками. Он поднял её и унёс, и Фрэнк их больше не видел.
Порой мелочи поворачивают нашу жизнь. Нас могут никак не затронуть важнейшие исторические события, но при этом малозначительные детали способны повлиять на нашу судьбу.
Фрэнк так и застыл посреди улицы. Ему вдруг стало холодно. Пыл ярости стих, и на смену ему пришли сомнения. Он поёжился и привалился к стене, вдруг почувствовав, что силы покидают его. Что случилось? Всё было таким мутным, неясным. Но почему? Он и сам себе казался ненастоящим. Он коснулся лица и вдруг представил, как его шею обнимают пухлые детские ручки. Фрэнк вдохнул и ощутил сладкий запах детских волос. Ему хотелось броситься вдогонку за этими двумя, выяснить, кто они. Но они уже ушли. Да видел ли он их – мальчишку в мешковатых штанах, белокурую девочку, – или это были призраки? Он снова поёжился и потёр глаза, пытаясь что-то вспомнить. Но всё словно тонуло в тумане, и ему никак не удавалось ухватиться за воспоминания.