Было другое: новая мораль с новыми предрассудками, о которой писала Надежда в Берлин своей родственнице, её собственная натура со страстным стремлением к независимости, желание состояться в этой новой жизни не благодаря мужу, а благодаря себе, своему характеру, своим знаниям и умениям. Не последнюю роль в этих стремлениях, приобретающих крайнюю степень выраженности, играла набирающая силу болезнь. Потому что те же проблемы возникали ведь и в других семьях первых руководителей Советской страны, среди которых было немало и кавказцев, но там до крайностей не доходило. Конечно, сейчас принято в этих проблемах винить исключительно Сталина с его невыносимым характером диктатора. Однако, судя по воспоминаниям родных и близких его семьи, трудно сказать, кто в этих распрях был виноват больше.
Так или иначе, против был Сталин или нет, но Надежда, как видим, всегда работала и именно работу, а не семью считала главным в своей жизни. Дети же с ранних лет были предоставлены заботам нянек и воспитателей.
Вот Надежда пишет свекрови после рождения дочки: "Недавно я родила Вам внучку, очень хорошую девочку, которую звать Светланой. Родилась она 28/II в 3 часа ночи… Васенька стал совсем большим мальчиков, он эту зиму очень часто болел и поэтому чувствует себя немного слабо. Он очень вырос и стал очень самостоятельным человечком".
Васеньке, между прочим, в ту пору еще не исполнилось и пяти лет. Но приходится быть самостоятельным, если родители все время заняты работой, а они с Артемом – в детском доме вместе с беспризорниками. Артем потом вспоминал, что они с Василием пробыли в этом детском доме "в этой самой компании" с 1923 по 1927 год. Но о детском доме Надежда свекрови не писала. Надо думать, та подобных революционных методов воспитания не поняла бы и не одобрила. Поэтому приходилось писать более понятное: "Яша это лето (лето 1927 года, – прим. авт.), очевидно, опять поедет на Кавказ, и тогда Вы увидите, какой он стал большой и как он похож на Иосифа. Светланочка тоже похожа на него. Она очень хорошая и веселая девочка, так что мы её все очень любим, только Васенька, хотя и очень любит её, но все-таки немного ревнует, но это пока он еще глупенький. Вырастет немного и поймет, что не нужно этого делать".
Васенька вырос, но ревность осталась, только не к матери, матери уже не было, а к отцу. А близости между братом и сестрой так и не появилась – слишком разными они были людьми. Он был вспыльчивый, заводной, бесстрашный до бесшабашности, неусидчивый и хулиганистый, но очень добрый, готовый поделиться последней рубахой. Она – всегда себе на уме. И оба – очень, очень непростые дети, оба со слабой психикой, очевидно, унаследованной от матери.
А что касается самостоятельности, то да – с возрастом Василий становился все более самостоятельным. Вот в сентябре 1930 года Надежда пишет мужу, который находится в отпуске на юге: "Всех нас в Москве развлек прилет Цеппелина (10 сентября 1930 года крупнейший в мире немецкий дирижабль "Граф Цеппелин" (LZ 127) под командованием Хуго Эккенера долетел до Москвы и два часа кружил над Москвой на высоте 150 метров в сопровождении нескольких советских самолётов, – прим. авт.), зрелище было, действительно, достойное внимания. Глазела вся Москва на эту замечательную машину… В день прилета цеппелина Вася на велосипеде ездил из Кремля на аэродром через весь город. Справился неплохо, но, конечно, устал".
В 1930 году Васе было девять лет. Но ни тени беспокойства в словах матери, отпустившей ребенка на велосипеде через всю (!) Москву, не чувствуется. Конечно, Москва в 1930 году была не такой огромной, как сейчас, но все же не провинциальный городок, численность населения, по переписи 1926 года – более двух миллионов. И движение транспорта было весьма оживленное – в телефильме Е. Листовой о метро, например, говорится, что в те годы Москва задыхалась от пробок, почему и возник вопрос о строительстве метрополитена. А Васька Красный – сын главы государства. А вот поди ж ты! Нам сейчас даже и не понять поведение его матери – то ли, правда, ребенок был такой самостоятельный, смелый и умелый, то ли мать чересчур спокойная. Или жизнь была другая?
У семи нянек
В это время Вася уже ходил в школу, но школа ему, неугомонному, чересчур подвижному мальчугану, совершенно не нравилась. Хотя, по общему мнению, способности у него были хорошие, к тому же, как мы помним, "грамотным" он был с пяти лет, так что трудностей в постижении азбучных истин быть не могло. Другое дело, что в школе дисциплина нужна, а с ней у Василия всю жизнь были проблемы.
Тем более что в одиннадцатилетнем возрасте он потерял мать, в отличие от маленькой сестры, уже прекрасно осознав этот страшный факт. Сильно ли он его переживал? Воспоминания родственников и того же Артема говорят о том, что сильно, и Сталин в данном случае был неправ. Правда, то, что мать была с детьми довольно холодна, да и времени они с ней проводили немного, наверно, облегчило удар. Тем не менее, качество воспитания, безусловно, ухудшилось. Сталину некогда было заниматься детьми, это понятно. Но вот почему он доверил их воспитание охране, вместо того, чтобы, как Надежда в свое время, подобрать воспитателей, профессиональных педагогов, вернее, поручить подобрать их кому-то из многочисленной родни или помощников, непонятно. Хотя ведь любил детей, думал о них, заботился, во время коротких встреч старался как-то на них повлиять. Как пишет в своих воспоминаниях Светлана, "Нас, детей, он видел на квартире во время обеда, тут он и спрашивал об учебе, проверял отметки в дневнике, иногда просил показать тетради. Вплоть до самой войны, как это полагается делать всем родителям, он сам подписывал мой школьный дневник, а также дневник брата (пока тот не ушел в 1939 году в авиационную спецшколу). Все же мы виделись тогда часто, почти каждый день".
О том же сообщает и М. А. Сванидзе в своем дневнике в ноябре 1934 года: "Вася… последние полгода все время с отцом. Но внутренне он не заботится быть отцу приятным, так как учится неважно и ведет себя в школе на "удовлетворительно". Приходится всем окружающим скрывать от отца все Васины проделки. При отце он тихий и дисциплинированный мальчик". А чуть раньше она записывает: "Обстановка создана идеальная, чтоб учиться, развиваться и быть хорошими. Ужас в том, что дети чувствуют привилегированность своего положения, и это губит их навеки".
Привилегированность действительно губит, но Василия в конце концов погубила не привилегированность положения, а "верные" соратники Сталина, после его смерти бросившие сына вождя по надуманным обвинениям в тюрьму, а через год после нее и вообще, по мнению родственников и многих исследователей, сведшие его в могилу. Что касается воспитания, то могло ли оно после смерти матери и при крайней занятости отца быть идеальным?
Обстановку в семье Сталина ярко описывает в своих воспоминаниях приемный сын вождя Артем Сергеев. "…Дети воспитывались людьми, обслуживающими дом. Отношение этих людей к Василию было своеобразным: с одной стороны, они должны были его воспитывать, в чем-то ограничивать. С другой – боялись, что он пожалуется. Ну, а когда Василию минуло 11 лет, он остался без матери и оказался в руках работников охраны и учителей, которых брали в дом. А у семи нянек…
Василий был властолюбивым мальчиком, это да. Мы как-то с ним играли и перегородили вход в кабинет. Пришел Сталин, посмотрел, спрашивает: "Так. Кто тут у вас главный? Надо освобождать проход". Мы отвечаем, что оба главные. Он нам: "Нет, должен быть кто-то один главный, командир, а то когда два главных – вот так и получается – застряли. Тогда командование на себя беру я". Сразу сказал, кому куда встать, кому толкнуть, кому нажать – проход освободили. Ну а дальше говорит: "Том (меня так называли домашние) будет главным". Василий в ответ на это: "Ладно, пусть Том будет главным, а я чуточку главнее". "Нет, – говорит Сталин, – так не бывает. Главный всегда один, чуточку главнее не бывает, иначе выйдет неразбериха, и опять застрянете".
Еще один случай, рассказанный А. Ф. Сергеевым Екатерине Глушик: "Помню, однажды Василий прибегает домой, подходит к Иосифу Виссарионовичу и хвастает: "Папа, ребята, когда возвращались из школы, увидели, как старухи крестятся и молятся, так они бросили им под ноги пугачи-взрывчатку". Сталин, нахмурив густые, черные как смола брови, со всей строгостью: "Зачем? Я спрашиваю, зачем они это сделали?!" Василий опешил: "А зачем они молятся?!" Отец ему в ответ: "Ты бабушку уважаешь? Любишь ее? А она тоже молится. Потому что знает чего-то такое, что ты не знаешь!"
Со Светланой не было проблем. Она училась очень хорошо. Была прилежной. Василию же отец порой жестко выговаривал. Конечно, какие-то проступки вызывали более серьёзные нарекания. Однажды сидели на даче за обеденным столом, Василий бросил кусочек хлеба в окно. Отец вспылил: "Вася! Что ты делаешь?! Ты знаешь, сколько в этом хлебе труда, пота и даже крови? Хлеб уважать нужно. Не всем хлеба хватает. И мы над этим работаем". Вася ответил: "Папа, я больше не буду, я нечаянно". На что Сталин ответил: "За нечаянно тоже бьют. Хлеб – всему голова. Его надо беречь и уважать".
"Когда нам исполнилось по 13 лет, мы с Василием нашли бутылку шампанского. Выпили. Домашние пожаловались Сталину. Он вызвал нас и спросил: "Голова не кружилась? О, значит, ваша голова не голова. Еще рано, надо подождать немножко". Наверное, если бы он на нас накричал, мол, такие сякие, не смейте, мы бы на следующий день еще попробовали…"
А вот про изучение истории, которую Сталин очень любил и хорошо знал.
"Летом в августе 1934 года на даче в Сочи Сталин и Киров работали, в частности, над указаниями по составлению учебника "История СССР", который вышел в 1937 году под редакцией профессора Шестакова. Сталин сам блестяще знал историю, в том числе историю войн, знал не просто все великие сражения, но и причины этих сражений, войн, знал, каково соотношение сил, чем закончились сражения: если поражение – почему, если победа – в результате чего достигнута.
Нам с Василием были даны задания. Каждому выдана книга – учебник истории Илловайского и Бельярминова, нужно было прочитать и отвечать на вопросы, выполнять задания. Думаю, помимо того, что нам хотели дать знания по истории, еще и смотрели, как усваивается тот или иной материал, что вызывает интерес или, наоборот, затруднения. Ну, пока не приехал Киров, у нас еще было свободное время, а потом мы даже забыли, что вблизи находится море.
Книги были не просто старые: над ними работал не один десяток, думается, читателей. И состояние их было, прямо скажем… И когда Сталин нам эти книги дал, мы их положили на терраску, где с Василием и жили. А терраска открытая. Убежали на соседнюю дачу играть в волейбол. Возвращаемся и издалека видим, что этот наш взгорочек, на котором находится дача, усеян белыми пятнами, по нему ходит Сталин, нагибается, подбирает что-то. Мы поняли: что-то случилось. Подбегаем, видим, что Сталин собирает листы. Оказывается, налетел ветер, его порывом учебник (а это был тот, что достался мне) разметало, и вот Сталин собирал разлетевшиеся листы.
Увидев нас, Сталин сказал пару серьезных резких слов в мой адрес: "У тебя что, на шее задница вместо головы?" Но эта вспышка гнева была секундной. Потом очень спокойно объяснил, что в этой книге описаны тысячи лет истории, что она далась потом и буквально кровью сотен людей, которые собирали факты, записывали, другими способами передавали, переписывали, хранили эти сведения. А потом ученые историки десятки лет перерабатывали эти сведения, чтобы дать нам представление об истории человечества. "А ты?!"
Велел нам взять шило, нитки, клей и привести книгу в порядок. Кстати, Василий в свои 13 лет имел элементарные навыки переплетного дела.
Вообще он был мастер на все руки. Пару дней мы возились с этой книгой: подбирали листы, складывали, сшивали, сделали обложку из крепкой бумаги. Работу мы выполнили аккуратно и с большим усердием. Показали починенную книгу Сталину, он сказал: "Вы хорошо сделали. Теперь вы знаете, как надо обращаться с книгами". Мы тут же пояснили, что мы и раньше не хотели её портить, мы не знали, что она совсем не сшита и что налетит сильный ветер, который ее развеет, получилось все неумышленно. Но это был такой урок, что с тех пор я даже газету порвать не могу. И у Василия трепетное отношение к книгам сохранилось до конца жизни.
Сталин на это заметил: "Имейте в виду: у ветра может быть большая сила. Он может и помогать, и разрушать". И тут же нам сказал, что создаются ветровые двигатели, где с помощью ветра получают электроэнергию. Спросил: "Вы про ветряные мельницы знаете? Ветер у ветряных мельниц вращает валы, давит на лопасти, на крылья, вращает их, крутит вал, а вал крутит жернова, которые и размалывают зерно до муки. Есть книги про эти мельницы. Почитайте. Там вы найдете много интересного". Вот такая история была с книгой.
По ходу разговора Сталин объяснял многие вещи так просто и ясно, что запоминалось на всю жизнь. Мы с Василием, получив задания по книгам, потом отвечали на вопросы Кирова и Сталина, и я не помню, чтобы даже учителя в школе могли так четко формулировать вопросы, так толково и доходчиво объяснять. Например, отвечая, я перепутал и вместо "Плутарха" сказал "плутократ". Сталин поиронизировал на мой счет, но тут же растолковал значение слов "плутократ", а затем "демократ", "аристократ". Причем сделал это очень ненавязчиво, доступно для понимания. При объяснении значения слова "плутократ" коснулся политической и социальной обстановки в мире и стране.
Или как-то я читал текст, книга была старой. И там встретилась буква "фита" – это такой кружок, а поперек волнистая линия. Я вместо города Фивы прочитал "Оивы". Сталин объяснил, что это за буква, почему её сейчас нет. Сказал, что нужно обучать людей грамоте, чтобы они умели читать и писать, и сделать так, чтобы обучиться можно было быстрее максимально большому количеству людей. Эти буквы – фита, ять – останутся для профессоров-лингвистов, а чтобы всем проще и быстрее научиться, азбуку немного упростили.
Ну, а если мы не очень хорошо выполняли задания, Сталин спрашивал: "Дорогой товарищ Киров, как Вы думаете, будем мы наказывать их сегодня?" Киров отвечал: "Великий вождь, давай не станем их наказывать на этот раз. Простим их". "Да? Считаете, что нужно на этот раз простить? Тогда так и сделаем, сегодня не станем их наказывать".
– …Между собой всегда у них с Кировым был юмор, – поясняет этот юмористический диалог Артем Федорович.
Учителя, о которых упоминает Артем Федорович, это то, что мы нынче называем репетиторами. Воспитателей, авторитетных, способных "взять в шоры" трудного подростка, не было. Так что эти функции приходилось выполнять охране. Охрана старалась, по мере своих возможностей и представлений о воспитании, а также исходя из указаний Сталина.
Вот он пишет в сентябре 1933 года коменданту зубаловской дачи С. А. Ефимову: "…Прошу Вас и Паукера (начальника сталинской охраны, – прим. авт.) устроить её (Светлану, – прим. авт.) в школу. Посоветуйтесь оба с няней и Каролиной Васильевной и определите, в какую школу её устроить. (К. В. Тиль присматривала за детьми и была экономкой в сталинском доме ещё со времен Надежды Аллилуевой, – прим. авт.) …Следите хорошенько, чтобы Вася не безобразничал. Не давайте волю Васе и будьте с ним строги. Если Вася не будет слушаться няни или будет её обижать, возьмите его в шоры… Держите Васю подальше от Анны Сергеевны (Аллилуевой, сестры Надежды, – прим. авт.): она развращает его вредными и опасными уступками".
Паукер тут же отвечает вождю на это письмо: "С Васей и учителем (с каждым отдельно) при Каролине Васильевне я имел серьезный разговор. Напомнил Васе его грехи, пригрозил. Он обещал мне с сегодняшнего дня вести себя хорошо. Учителю предложил не замазывать Васины проказы и не советоваться ему с Анной Сергеевной и бабушкой, а говорить обо всем Каролине Васильевне или звонить мне. Хорошо бы перевести его в другую школу. В 20-й очень много развинченных ребят – у меня намечена 25-я школа в Пименском пер. (Тверская). Там очень строго, большая дисциплина. В какую его группу зачислят – четвертую или пятую – покажут испытания. В эту же школу можно поместить и Светланку. Было бы хорошо взять ей учительницу. Я сегодня одну нашел. Знает немецкий, французский языки. Член партии с 1919 г. Одинока, ей 41 год – хороший педагог. Она бы могла и Васе преподавать языки. По всем вопросам прошу Вашего согласия и ответа".
Начальник охраны Паукер был вдобавок еще и председателем общества "Друг детей" при ОГПУ СССР, поэтому, возможно, Сталин считал, что он занимается подбором учителей со знанием дела. Паукер вообще был очень услужлив, как пишет некий современный беллетрист Орлов, "Абсолютно все, что имело отношение к Сталину и его семье, проходило через руки Паукера. Без его ведома ни один кусок пищи не мог появиться на столе вождя. Без одобрения Паукера ни один человек не мог быть допущен в квартиру Сталина или на его загородную дачу. Он изучил сталинские вкусы и научился угадывать его малейшие желания…" Увы, Паукер выполнял приказы и просьбы не только Сталина, но и Ягоды, начальника ОГПУ и видного, как оказалось, троцкиста, поэтому в 1937 году был расстрелян и даже в хрущевские времена при массовых реабилитациях троцкистов не реабилитирован. Но тогда, в 1933-м, Сталин ему доверял и вскоре ответил: "Согласен на все Ваши предложения о Васе и Светлане. Сталин".
Васю перевели в новую школу, и вскоре он уже сам написал отцу о своих впечатлениях: "Здравствуй, папа! Я живу средне и занимаюсь в новой школе очень хорошей и думаю, что я стану тоже хорошим Васькой Красным… Привет тебе от нашего трудового коллектива".
Васька Красный – так он сам называл себя в детстве. Так его называли друзья и товарищи. Так, в шутку, его называл и отец, отвечая на его детские письма. Васе нравилось это прозвище, оно ему шло. И не только из-за цвета волос, который оба они со Светланой унаследовали от своей грузинской бабушки Екатерины, матери Сталина. Василий, сын вождя, был "красным" и по духу, и по убеждениям. Он боготворил отца, никогда, как это, по его и не только его мнению, сделала Светлана, не предавал его и память о нем, никогда, как Яков, не подвергал никаким сомнениям правильность отцовских идей и взглядов, которые стали и его взглядами и убеждениями.
Что же касается новой школы, то вскоре Васька Красный и в новых педагогах разочаровался: уж слишком трепетно они к нему относились, не могли даже самостоятельно решить вопрос, можно ему играть в футбол в школьной команде или нет, боялись, как бы он не получил травмы. Приходилось снова вступать с отцом в переписку. "Я живу ничего, хожу в школу, и вообще жизнь идет весело. Пап, я играю в первой школьной команде по футболу, но каждый раз, когда я хожу играть, бывают по этому поводу разговоры, что, мол, без папиного разрешения нельзя и вообще. Ты мне напиши, могу я играть или нет. Как ты скажешь, так и будет… У меня маленькая просьба, чтобы ты прислал немного персиков".
Отец в тот раз и персиков прислал, и в футбол играть разрешил, но так было не всегда – за плохую учебу и шалости, не раз бывало оставлял и без подарков.