Заключенные, окруженные эсэсовцами и полицаями, начали волноваться, но вскоре один из немецких коммунистов передал сведения из "шрайбенштубе" - канцелярии: ввиду стремительного наступления Красной Армии, которая сражается в Польше и приближается к Освенциму и Катовице, получен приказ Берлина срочно эвакуировать заключенных из концентрационных лагерей в глубь Германии.
Через час всех узников лагеря строем, под усиленным конвоем эсэсовцев, погнали к железнодорожной ветке на поле "Е" Биркенау и погрузили в товарные вагоны.
"Академия" убийц
Десять дней товарный поезд вез узников на север. На одиннадцатый прибыли в город Ораниенбург. С вокзала довели до лагеря со спокойной вывеской на воротах: "Шутцхефтлагерь" - лагерь по охране заключенных.
Это был Заксенхаузен - образцовая фабрика смерти, концлагерь уничтожения, находившийся в 30 километрах от Берлина. Здесь фашисты готовили кадры палачей, которых после "учебы" направляли на оккупированные территории и в другие концлагеря осуществлять "новый порядок".
Заксенхаузен был и своего рода пересыльным пунктом, вмещавшим одновременно до 70 тысяч узников. Отсюда десятки тысяч заключенных отправляли для уничтожения во Флоссенбюрг, Майданек, Освенцим, Берген-Бельзен, Маутхаузен.
Здесь все было подчинено основной цели - массовому истреблению заключенных. Не простые виселицы, а механические с блоками для подъема, жертвы… Не обыкновенная стена для расстрела, а особый расстрельный пункт с измерительным прибором и станком. Камеры для удушения людей с интенсивной концентрацией газа. Яды для отравления пищи и воды. Лаборатории для преступных медицинских экспериментов. Не только стационарные, но и передвижные крематории.
Широко практиковались телесные наказания. Наиболее распространенное - порка специальной кожаной плетью с металлическим стержнем внутри. И даже пороли на специальном станке.
Внутрилагерная тюрьма имела свою изощренную систему пыток: подвешивание на специальном столбе со связанными руками, поражение нервов длительным резким и сильным звуком.
Была тут и штрафная команда "бегунов" - она существовала для испытания новых образцов солдатской обуви. Заключенный надевал новую пару обуви, вешал себе на спину ранец с грузом в 30 килограммов и ходил или бегал по различным дорогам не менее 40 километров в день. Разумеется, почти на голодный желудок.
Со временем Заксенхаузен оказался не в состоянии вместить всех присылаемых сюда заключенных. Тогда окрестности Ораниенбурга тоже превратили в филиалы лагеря. Наиболее крупные - Хейнкель, Клинкерверк, Лагеркеллер, всего семьдесят три филиала.
Транспорт, в котором был Карбышев, из Заксенхаузена направили в Хейнкель.
А Хейнкель - это авиазавод, спрятанный в сосновом лесу.
Восемь производственных цехов из железобетона, алюминия и стекла были расположены на территории завода. Параллельно, на расстоянии в шести метрах от них, размещались склады для хранения запасных частей и деталей, столовые для заключенных лагеря и вольнонаемных рабочих. Под столовыми и складами находились спальные комнаты узников, оборудованные деревянными койками в три этажа. На каждой койке спало по два человека.
Кроме цехов "галей", на территории завода-лагеря было еще 30 бараков - их немцы называли "блоками". Один из них занимала лагерная канцелярия.
Завод выпускал тяжелые бомбардировщики "хейнкель". Условия работы были крайне тяжелыми, особенно в горячих и клепальных цехах.
Карбышев в Заксенхаузене нашел давно и энергично действовавшее антифашистское подполье. В него входили рабочие и военнопленные двадцати национальностей.
Руководящее ядро - отважные немецкие коммунисты, соратники Эрнста Тельмана: Георг Шуман, Матиас Тезен, Эрнст Шнеллер, Франц Якоб, Эрих Больц, советские генералы А. С. Зотов и С. А. Ткаченко, инженер Лев Подгурский, врач Григорий Фетисов, офицеры Константин Горбунов, Александр Родин, Борис Дорохов, Николай Назаров, французы Дье, Пантелеи, Ботье, чешский коммунист Антонин Запотоцкий.
Многие подпольщики становились жертвами гестапо и эсэсовцев. Но на их место вставали новые патриоты, самоотверженные борцы с фашизмом.
Наиболее крупная группа сопротивления создалась в филиале лагеря в Хейнкеле. Завод не мог обойтись без вольнонаемных немецких рабочих. Русские, польские, чешские, словацкие парни, угнанные в Германию, тоже формально не находились в заключении. Лагерный режим в Хейнкеле был несколько слабее, чем в других филиалах. Кроме того, здесь не было каменной стены, а только ограда из колючей проволоки.
Все акты саботажа и вредительства на заводе тщательно подготавливали и скрывали. Рабочие портили все, начиная от заклепок, винтов, гаек и кончая сверлами, резцами и другим инструментом. Стремясь нанести ощутимый ущерб производству, заключенные почти во всех цехах изготовляли из дефицитных материалов игрушки, портсигары, зажигалки, предметы домашнего обихода. Выводили из строя и уничтожали сложные и ценные приборы - гирокомпасы, автопилоты, высотомеры, кабельную сеть.
С весны 1943 года начались воздушные налеты союзной авиации на Германию. Все чаще завывали сирены, все больше времени проводили рабочие в подземных спальнях, куда их загоняли при дневных налетах.
19 апреля 1944 года после очередной воздушной тревоги рабочие не смогли вернуться из убежищ в цеха к станкам. Многие цеха превратились в развалины. На год было приостановлено производство самолетов.
Воспользовавшись бомбардировкой завода, Подгурский, Гайдуков, Дье, Пантелеи и Вотье перебили все автопилоты, хранившиеся в контрольной мастерской, разлили бидоны с дефицитным маслом.
Д. М. Карбышев в Хейнкеле близко сошелся с одним из руководителей подпольной организации А. М. Дитятковским, которого привезли на завод из главного лагеря в начале октября. Это был человек лет сорока, общительный, невысокого роста, подвижный, рано поседевший, с серыми умными глазами. В лагере его называли Анисимовым, Гришиным или просто Батей. Он быстро завязал конспиративные связи с очень многими заключенными в лагере и на заводе и с вольнонаемными рабочими - немецкими коммунистами. Советские люди к нему особенно тянулись - он всегда знал самые последние новости о военных событиях на фронтах и о том, что происходит в Советском Союзе, так как получал их от немецкого коммуниста, который имел тайный радиоприемник в лагере.
Дитятковский посвящал Карбышева в намечаемые группой планы борьбы. При содействии немецких коммунистов, работавших в канцелярии, Дитятковского часто под видом больного устраивали в ревир, где он и беседовал с Карбышевым, снабжал его сводками Совинформбюро, делился с генералом продуктами, которые получал "с воли".
При очередной "селекции" его определили в маршевую колонну смерти и отправили в Любек для потопления. Но по дороге, в районе Макленбурга, советские войска освободили узников. После победы над фашистами Анисим Михайлович Дитятковский работал ветеринарным врачом в Кривом Роге до конца своей жизни.
Присланные автору этой книги Институтом марксизма-ленинизма ГДР архивные материалы, а также воспоминания узников Заксенхаузена А. С. Зотова, В. Я. Шамина, И. С. Потапова, В. С. Ионова и Л. И. Никольского прояснили дальнейший ход событий.
Неудачное покушение на Гитлера в Берлине вызвало дополнительные репрессии гестапо и эсэсовцев во всех лагерях, в том числе в Заксенхаузене. Засланные в бараки агенты жаждали напасть на след подполья. По доносу провокатора они обнаружили в подвале главного лагеря радиоприемник. Последовали массовые аресты. Сам Гиммлер направил в Заксенхаузен специальную комиссию для строжайшего расследования. Но ни истязания, ни пытки на допросах не заставили заключенных в чем-либо сознаться или кого-либо выдать.
Все же 11 октября наступила трагическая развязка. 27 заключенных, среди которых 23 немца (в их числе вожаки лагерного подполья Эрнст Шнеллер, Эрих Больц), а также венгр Матиас Тезен, два француза и один чех были схвачены гестапо и расстреляны. Остальных 103 узника отправили в лагерь смерти Маутхаузен. Такая же участь ждала многих других иностранных и советских узников. Чтобы ее избежать, они решили при подходе Красной Армии к Берлину поднять восстание. В разработке плана восстания участвовали генералы Зотов и Ткаченко, руководители подпольных групп. Начать должна была рабочая команда "шпер" - она ремонтировала трофейное оружие, которое предполагалось захватить и частично вооружиться самим. Затем по сигналу команды должны были напасть на охрану лагеря, захватить ее оружие и действовать дальше по указанию штаба.
Казалось, все предусмотрено. Назначены военные руководители, определены задачи каждого члена боевой группы. Однако осуществить восстание не удалось. Налет союзной авиации на Заксенхаузен уничтожил склад оружия, где работала команда "шпер".
2 февраля 1945 года гестапо внезапно, среди ночи, стало будить людей, вызвало по списку 178 подпольщиков. Их построили и повели на казнь. По дороге в крематорий они бросились на палачей. Фашисты дорого заплатили за жизнь советских патриотов. До утра раздавались выстрелы, крики. В этой схватке погибли генерал С. А. Ткаченко, майор Иосиф Козловский, врач Борис Токарчук, старший лейтенант Борис Дорохов, Николай Назаров и еще многие советские люди.
Через день из концлагеря началась массовая отправка подозреваемых в подготовке восстания. Среди них был и генерал Карбышев.
Канадский офицер Седон де Сент-Клер - один из немногих свидетелей гибели Дмитрия Михайловича - находился вместе с ним в Хейнкеле. Он выполнил священный долг воина и рассказал представителю Советской миссии по делам репатриации в Лондоне Сорокопуду об огромном влиянии Карбышева на заключенных - этот факт приведен в очерке Г. Новогрудского "Герой Советского Союза Д. М. Карбышев".
"Все, кто находился в лагере, годились Карбышеву по меньшей мере в сыновья, но не мы его, а он нас поддерживал своей верой в победу над фашизмом, своей преданностью Родине и верностью воинскому долгу. О Красной Армии, о советском народе, о Коммунистической партии он говорил с такой любовью и такой глубокой убежденностью в том, что советские люди освободят Европу от фашистских сил, что ему нельзя было не верить. И он оказался прав.
Патриотизм генерала Карбышева не был пассивным. Он сумел не только умереть мужественно, но и жить мужественно, что было много труднее в том положении, в котором мы находились. Старый человек, он вол среди пленных такую большую агитационную работу, с которой вряд ли могли бы справиться десять молодых. Но фашистские, а карбышевские сводки о положении на фронтах ходили у нас по рукам. На все военные события мы смотрели глазами нашего генерала, а это были очень хорошие, очень верные глаза. Они помогали нам заглядывать в будущее, правильно разбираться в событиях и, что очень важно для меня и для многих людей, похожих на меня, помогали понять вашу великую страну и ее великолепный народ.
- Вот это человек! - говорили мы между собой о Карбышеве. - Советский Союз может гордиться такими гражданами, тем более, что, судя по всему, в этой удивительной стране Карбышевых много…".
Когда линия фронта приблизилась к Берлину, фашисты приступили к уничтожению заключенных Заксенхаузена и его филиалов. Специальная команда эсэсовцев во главе с гауптштурмфюрером СС Молем в короткий срок казнила около 5 тысяч человек.
Перед эвакуацией остальных заключенных немцы провели особый отбор с "экзаменом" на выносливость в ходьбе. Тех, кто плохо ходил, слабых и больных, стариков, инвалидов, детей эсэсовцы отправляли специальным транспортом для уничтожения в Маутхаузен. Остальные 50 тысяч человек по приказу Гиммлера должны были быть погружены на баржи в каналах реки Шпрее и там 16 апреля 1945 года потоплены.
Но фашисты не смогли выполнить этот чудовищный замысел. Не хватало барж, да и сосредоточить их в одном пункте оказалось невозможным. Тогда эсэсовцы приняли другое решение: оставшихся заключенных отправили пешком в порт Любек, намереваясь погрузить их там на суда и потопить в открытом море. Но и этому помешало быстрое продвижение советских войск к Берлину. Советские танкисты в районе Гривица (Мекленбурга) успели освободить большую колонну узников Заксенхаузена, следовавшую "маршем смерти" по дорогам Бранденбурга и Мекленбурга к Балтийскому морю.
Карбышев, несмотря на испытанные за три с лишним года лишения в фашистских тюрьмах и концлагерях, перед отправкой в Маутхаузен чувствовал себя сравнительно неплохо. Сил и здоровья Дмитрию Михайловичу, безусловно, хватило бы до освобождения, как бы ни ухудшались условия его жизни. Но во время частых перебросок из лагеря в лагерь - в мороз и вьюгу, на открытых платформах и в товарных вагонах - он обморозил себе ноги и поэтому ходил плохо.
В начале февраля партию заключенных пригнали из Хейнкеля в главный лагерь и втолкнули в барак № 36 - изолятор для русских. Лечь никто не мог. На каждом месте трехъярусных нар сидело по два-три человека. В течение дня в барак все приводили новых людей. Вечером, после поверки, привели еще несколько пожилых заключенных и среди них двух стариков. Оставшись без места, они присели на нижнем ярусе нар, которые уже были заняты тремя молодыми узниками. Старики все время о чем-то оживленно разговаривали по-французски, причем один из них называл другого "мсье женераль". Неожиданно "мсье женераль" обратился к своим соседям по нарам на чистом русском языке и спросил:
- Ребята, не найдется ли у вас чем разрезать хлеб?
У одного парня оказалась ложка с остро заточенным концом. Он дал ее старику.
А через несколько минут беседа уже была общей. Старик расспрашивал своих соседей, кто они, откуда и долго ли находятся в Заксенхаузене.
Ребята оказались украинцами: Роман Червинский из Львова, Дмитрий Павленко из Винницы, а Иван Друль - колхозник из Дрогобычской области.
- А вы кто такой, дидусю? - робко спросил Роман.
- Советский генерал-лейтенант Дмитрий Михайлович Карбышев, - произнес старик неожиданно твердым, помолодевшим голосом.
Вот когда начался по-настоящему нескончаемый разговор. Парни сразу же потеснились, устроили возле себя генерала. И пошли расспросы…
Узники, попавшие в Заксенхаузен всего несколько дней тому назад из какого-то лагеря под Познанью, уверяли, что слышали артиллерийскую канонаду, когда их эшелон стоял на станции Франкфурт-на-Одере. Дмитрий Михайлович подтвердил: вполне возможно, так как сейчас советские войска находятся не дальше чем в 150 километрах от Берлина.
- Они еще нас нагонят! Вот увидите, хлопцы! - убежденно сказал генерал.
В лагере пробили отбой. Разговор оборвался на полуслове.
Уснули так, как сидели - согнувшись, обхватив колени или примостившись впритык к соседу.
Последний шаг в бессмертие
В Заксенхаузене 13 февраля шел снег.
Сразу же после поверки всем заключенным выдали по полулитровому черпаку похлебки и дорожный паек: 400 граммов хлеба и 30 граммов свекольного мармелада. После раздачи пайка узников загнали в отдельную загородку из колючей проволоки.
Когда стало светло, их построили в колонну и погнали на станцию Ораниенбург. Тут был сформирован эшелон из товарных двухосных вагонов для перевозки скота.
На станции узников снова пересчитали, разбили на группы по 110 человек, подвели к вагонам и приступили к погрузке. В каждом вагоне напротив дверей стоял конвой: три эсэсовца, вооруженные автоматами и толстыми дубинками.
Карбышев вместе с Романом Червинским, Дмитрием Павленко, Иваном Друлем и старым французом попали в один вагон.
На двери его мелом был обозначен № 13.
Теснота, духота, холод. Ехали, прижавшись плотно друг к другу, сидя. О том, чтобы лечь, и речи не могло быть. Если кто-нибудь хотел повернуться, он вынужден был тревожить окружающих. Но двигаться никому не хотелось: боялись терять силы, лишиться соседского тепла. Ни у кого не было теплой одежды.
Паек, выданный перед отправкой, давно съели. Но страдали не столько от голода, сколько от жажды. Лучше было тем, кто сидел у стен вагона: они могли слизывать изморозь, которая оседала на внутренних стенках.
Под вечер становилось еще холодней. В полумраке тускло мерцал единственный фонарь. Трое конвойных эсэсовцев, закутанных в длинные шубы, часто отодвигали дверь вагона, и тогда колючий холод, врываясь с ветром, пронизывал людей насквозь.
В первую ночь в вагоне умер больной бельгиец. На следующий день умерло еще двое - старый француз и шестнадцатилетний поляк.
Трупы сложили у стенки вагона.
Днем становилось теплее, но все более усиливался голод. У Ивана Друля был еще хлеб, который ему дали в Заксенхаузене друзья, работавшие на кухне, а у Дмитрия Михайловича оставалось несколько сухарей. Они поделили хлеб, сухари и съели. Дмитрий Михайлович ел очень мало - видно было, что он серьезно болен. На его ногах открылись старые раны. В ревире Хейнкеля их подлечили немного, а от холода они снова открылись. Он упорно растирал ноги, чтобы согреться, и, несмотря на сильные боли, держался стойко, подбадривая спутников.
- Не страшно, что нас везут. Увидим еще один лагерь, новых людей. Ведь все равно через несколько недель советские войска займут Берлин. Война идет уже на немецкой земле, и в Германии не осталось такого места, которое через какой-нибудь десяток дней не займут наши или союзные войска. Главное, ребята, не унывайте, - говорил Карбышев.
Ночью эшелон подолгу стоял на запасных путях каких-то станций. На рассвете 16 февраля, когда поезд тронулся, сквозь приоткрытую дверь узники увидели, что они проезжают через большой город. На стенах домов удалось прочесть написанные большими буквами рекламы и объявления. Это был австрийский город Линц, и всем стало понятно, что их везут на восток. Дмитрий Михайлович, как и все заключенные, тоже стал более оживленным.
- Линц - второй по, величине город Австрии, - сказал он. - Это хорошо, что нас везут на восток: отсюда до Чехословакии рукой подать. Ребята, крепитесь!
Примерно через час поезд миновал станцию и остановился. На здании вокзала надпись: "Маутхаузен".
Эсэсовцы вышли из вагона и заперли снаружи дверь.
- Вот она, конечная цель нашего пути - Маутхаузен! Да, слышал о нем. Наверное, трудно будет, но ничего. Главное - верить в свои силы, - сказал Карбышев. Двери отодвинули, началась выгрузка. Из вагонов вынесли трупы умерших, сложили на платформе. Живые построились в колонну.
Но некоторые уже не могли встать. Они едва выползали из вагона и опускались возле него. Ни угрозы, ни плеть, ни пинки фашистского сапога уже не могли поднять на ноги полуживых людей. Судьба их была решена.
В колонне эсэсовцы еще раз пересчитали заключенных и приказали бежать по направлению к лагерю. Через каждые 10 метров по обочинам тротуаров стояли патрули с автоматами, на каждому углу - охранники с пулеметами и собаками. Обессиленные узники бежать не могли и едва шли, но все равно отстающих было много. Их сначала били дубинками, прикладами автоматов, натравливали на них собак, потом обессилевших стали расстреливать на месте.
Заснеженная, скользкая дорога все время круто поднималась вверх и только за городом уползла в небольшой лесок. Каждый шаг - усилие, боль. Мешали деревянные колодки на ногах. Люди спотыкались, падали. Многие шли босиком по снегу.
Дмитрий Михайлович совершенно выбился из сил и начал отставать. Споткнувшись о булыжник, он упал, но Митя и Иван быстро помогли ему встать, взяли под руки и довели до вершины холма. Наконец показался концлагерь. Мрачные гранитные стены, сторожевые башни…