Так и случилось. На пять минут раньше расчетного времени Иванов взволнованно скомандовал: "Десять влево!" Я быстро взял штурвал. Выключив автопилот, выполнил его команду. Пока кроме белых ледовых полей с узорами торосов ничего не наблюдается. Неужели штурман разглядел только очередное разводке? Нет, голос Иванова уже обрел уверенность и твердость: "Ещё три влево!" Теперь все увидели долгожданный темный контур лежащего на льду самолета. Ура! Качать Бориса Ивановича! Молодец, ничего не скажешь.
Мы прошли низко над лежащим самолетом. Все правильно; те же опознавательные знаки на крыле, рядом тот же "гриб" с серой шляпкой. В пилотской кабине собралось все население нашего самолета. Дралкин что–то показывал Петрову в правую форточку кабины, где–то сзади трещала кинокамера Соловьева. Я оглянулся: за спинами - высокий, худощавый - стоял в позе Наполеона наш штурман. Он молча наблюдал за всеобщим оживлением, на лице его ясно читалось - я, мол, свое дело сделал, теперь вы потрудитесь.
Да, конечно, остался "пустяк" - найти площадку поближе к самолету, сесть, обследовать аэродром и вернуться домой. Сначала я решил осмотреть район. Погода солнечная, видимость хорошая, так что есть все условия, чтобы поискать сам лагерь СП–2, ведь он где–то рядом должен быть. Не выпуская из поля зрения аэродром, сделал круг радиусом километров пять–шесть. Нет, кроме сильно всторошенных ледяных полей мы ничего не увидели. И для посадки ни одной мало–мальски подходящей льдинки К счастью, на самом аэродроме при более тщательном осмотре удалось приглядеть подходящую площадку. Сели буквально метрах в пятидесяти от лежащего самолета. Петров и Дралкин только мельком глянули на "останки"; мало заинтересовал их и "гриб", который оказался палаткой коменданта аэродрома (она стояла теперь на полутораметровом пьедестале). Наши ученые, выбрав местечко, сразу начали сверлить льдину, а мы с Косухиным решили поближе осмотреть лежащий самолет. Поразительно, что на его металлических частях мы почти не нашли признаков коррозии, хотя он и пролежал на льду три с половиной года.
Кинооператор Соловьев, как боец на фронте, делал перебежки со своим кинопулеметом с одной позиции на другую.
- Пойдем–ка к ученым, лед они, пожалуй, пробурили уже, а теперь, видно, хотят палатку просверлить. Смотри, что делают!
Подошли, наблюдаем с удивлением - пыжатся вдвоём, упираясь буром в основание палатки.
- Что лед не поддается, решили палатку просверлить?
- Хватит смеяться, лучше помогите столкнуть. Посмотрим, что в ней накопилось или осталось за три года.
Но и мы, как ни старались, не смогли помочь: палатка была крепко припаяна к своему пьедесталу.
- Давайте, как в цирке, - предложил Глеб - Мы с командиром встанем спинами к пьедесталу, возьмёмся за руки. Вы, Александр Гаврилович, подсадите, а Иван Григорьевич, как по лестнице, на наши плечи.
Предварительно сделали буром два разрыва в обшивке палатки, один для света, другой для головы Петрова. Он забрался на плечи, потом мастерский прыжок, и голос из палатки:
- Кроме многолетнего незаснеженного льда на полу и вмёрзших пустых консервных банок, я лично ничего не наблюдаю.
Как ледовед, Иван Григорьевич не удержался от профессиональных терминов.
- Да-а, не густо, - резюмировал Дралкин, - но зато под палаткой.
- Самое главное, - перебил я, - как она очутилась на этой ледяной глыбе? Наверное, Комаров - он ведь строгий был комендант - забросил её гуда для лучшего обозрения окрестностей?
- Нет, командир, это не Комаров забросил - природа! - начал пояснять Петров. - Если мы не ошибаемся с Александром Гавриловичем, то это открытие новой закономерности в самой природе океанского льда.
Мы неторопливо шли к самолету. Все осмотрено, измерено, пора и домой По пути Петров продолжал излагать свои соображения".
- Я думаю, что под укрытием палатки сохранился старый лед, защищенный от солнца, в то время как вся остальная открытая поверхность ледяного поля равномерно стаивала. Когда пробурили лед у палатки, я убедился, что толщина его осталась почти такой же, как и три года назад. Это доказывает, что, сколько льда стаивало за летний период, столько же нарастало снизу за зиму
- Вот это здорово! Помог аэродром ученым!
- Жалко только, что лагеря нашего нет. Мне бы толщину льдины около своей палатки измерить, где я три года назад бурил, - мечтательно произнес Петров. - Приходится считать, что толщина тогда была одинаковая и на льдине лагеря, и на льдине аэродрома. Ничего не поделаешь - допущение. Уплыл наш лагерь… Ладно, поехали домой!
После взлёта мы взяли курс на", СП–4, но не прошло и пяти минут, как все снова вскочили с мест.
- Город! Палаточный город! Как грибы! - взволнованно твердил Свинцов.
Я быстро ввёл самолет в правый вираж, в кабине - радостные возгласы:
- Лагерь! Точно, лагерь! Наконец–то попался! Картина фантастическая: "мертвый город" лагеря СП–2! Купола палаток светло–мышиного цвета стояли на высоких ножках и создавали полное впечатление каких–то марсианских грибов, растущих на вечных льдах Ледовитого океана. Я заложил левый вираж, чтобы было удобнее смотреть, и, снизившись до пятидесяти метров, продолжал кружить над лагерем.
Трещала кинокамера Соловьева, он прямо–таки лежал на Плечах бортмеханика. Но тот терпеливо молчал, создавая удобства для фиксирования исторического момента. Петров возбуждённо тыкал пальцем куда–то вниз:
- Вот, вот моя палатка! А вон там…
Ладно, насмотрелись. Теперь давайте посмотрим, где сесть поближе.
Но сколько мы ни искали, ни одной подходящей площадки так и не нашли. От бывшего аэродрома СП–2 до найденного лагеря было не меньше пятнадцати километров (пешком не дойдёшь!), а кругом только сильно всторошенные ледяные поля. Пришлось взять курс на СП–4.
Евгений Иванович Толстиков остался доволен:
- Ну, молодцы, поздравляю. Опять сенсация! Аэродром хорошо, конечно, а вот лагерь - это то, что нужно! Молодцы! Теперь не скажут, что лагерь, мол, уплыл в Гренландское море… Жаль, что сесть не удалось. Но главное то, что он есть, существует… Ладно, давайте теперь отдыхать. Утро вечера мудренее.
- Евгений Иванович, - обратился я, - нам как, можно менять "обувку"? Цеплять колеса? Ведь завтра в Москву?!
- Нет, подождите. Вот сообщу начальству, а там видно будет. Отдыхайте сначала. Я же сказал - утро вечера мудренее…
Мысленно мы были уже в Москве. Отдохнуть, сменить лыжи на колеса - и домой. Дело сделано, задание выполнено с лихвой. Мы уже более двух месяцев провели на льду, а сейчас уже лето. Но после обнаружения лагеря возникло чувство неудовлетворенности. Не выходили из головы слова Петрова: "Измерить бы толщину льда у своей палатки". Но мы ведь сделали все, что могли…
Простое решение пришло утром, которое действительно оказалось мудренее вечера. Разбудил нас голос Толстикова:
- Не много ли отдыхаете? Кончайте ночевать! По выражению лиц гостей, пожаловавших к нам в самолет–гостиницу, было уже ясно, что Москву придется отставить.
- Что новенького, Евгений Иванович? Чувствую, зря так рано не пришли бы, - настороженно спросил я.
- Угадал! Как видишь, вся экспедиция в сборе. Действительно, позади Толстикова стояли и Петров, и Дралкин, и Соловьев, и почему–то командир вертолёта Мельников. Все улыбались.
- Москва отменяется, - начал без предисловий Евгений Иванович, - завтракаете и летите обратно на свой аэродром. За вами пойдет вертолёт Мельникова, который с аэродрома доставит всю экспедицию во главе с Петровым в лагерь СП–2. После осмотра лагеря возвращайтесь на СП–4, и тогда уж в Москву… Есть вопросы?
- Все предельно ясно. Дело за нами и за погодой. Подъем!
Ничего не поделаешь, каждое дело надо доводить до конца. Москва подождет…
Мы с Мельниковым рассчитали так: учитывая, что скорость у вертолёта намного меньше, чем у нас, он взлетает первым и идет по указанному курсу. Мы взлетаем за ним приблизительно через пятнадцать минут. Ещё через полчаса обгоняем его, садимся на аэродром и выводим вертолёт на себя, используя самолетную рацию как приводную радиостанцию. План четкий.
Погода нас баловала - опять солнце. Взлетел Мельников, через пятнадцать минут - мы. Высота - пятьсот метров, видимость хорошая. Через полчаса показался вертолёт, он хорошо заметён - выкрашен в красный цвет, который стал общепринятым в полярной авиации, поскольку резко выделяется на фоне снега и льдов. Обогнали вертолёт с правой стороны, приветсгвуя покачиванием с крыла на крыло. До аэродрома СП–2 нам лететь приблизительно полчаса; по опыту я знаю, что в ближайшие пятнадцать минут штурману бинокль не понадобится. Минут десять спокойно созерцаю ледяную пустыню Слева в поле бинокля она ограничена светящимся диском пропеллера, а справа - мужественным профилем второго пилота. И вдруг! Не много ли "вдруг" за эту экспедицию? Сердце замерло от неожиданности.
В окулярах бинокля впереди и справа по курсу появилась темная точка с явно красным оттенком. Молчу. Боюсь спугнуть.
В кабине все сидят спокойно, каждый занимается своим делом, никто ничего не подозревает.
Тем временем красный оттенок на льду начинает в лучах солнца разбавляться серебряным блеском. И постепенно… принимает контуры самолета. Теперь я вижу даже - целого, не разбитого. Неужели на этот раз Леваневский?! Видно, я что–то приговариваю, сам не замечая.
- Ты что там шепчешь? - слышу рядом голос Глеба.
- Самолет… - тихо говорю я.
- Какой самолет? Рано ещё.
- Самолет! - не говорю, а уже кричу. - Леваневский это. Других потерь не было!
- Что там у вас за шум? - отвлекшись от своих карт, спрашивает штурман.
- Да вот, командиру опять самолет чудится, - язвит Глеб. - Говорил ведь тебе - не давай ему бинокль, повредит свою психику…
Не обращаю внимания на подначки Косухина. Не до этого сейчас.
- Борис Иванович! Самолет вижу!
- Рано ещё, командир.
- Да нет! Целый самолет! Бери бинокль, смотри сам!
Я выключаю автопилот, подворачиваю на самолет. Он уже виден невооруженным глазом. Снижаюсь до ста метров, проходим над ним. Два мотора - значит, не Леваневский. Хвостовое оперение и концы крыльев окрашены в красный цвет. Стоит с креном, левым крылом зарылся в снег, а правое высоко поднято, на нем опознавательные знаки… Вот это сюрприз! Соединенные Штаты Америки!
Пилотская кабина, в который уже раз полна народу. Но сейчас все молча созерцают очередную находку. Только трещит кинокамера неутомимого Соловьева - много у него сенсационных кадров за эту экспедицию. Мы продолжаем осмотр самолета с воздуха. Людей не видно, но из полуоткрытой грузовой двери тянутся два свежих следа - один идет в сторону перпендикулярно фюзеляжу самолета, другой уходит вперёд, быстро теряясь в торосах. Решение одно: найти подходящую льдину и сесть. Возможно, нужна помощь?!
Площадку нашли быстро, километрах в двух от самолета. Сели нормально. Николай Зорин передал вертолёту, чтобы он шел на наш привод. Буквально через пять минут наш винтокрылый коллега, сделав круг над "американцем", мастерски опустился рядом с нами. Мы оставили на самолете только второго пилота и младшего бортмеханика Олега Сычева. Все прочие быстро погрузились в вертолёт и через пару минут высадились метрах в двадцати напротив полуоткрытой двери "американца".
Стоим в нерешительности. Следы есть, а люди не появляются. Может, медведи устроились с комфортом?
- Николай, ты с винтовкой, тебе и в разведку… Зорин деланно улыбается, но деваться некуда - крадучись направляется к полуоткрытой двери. Мы не спускаем с него глаз, оставаясь благоразумно у вертолёта. Вот Николай подошел к двери, прислушался, просунул сначала винтовку, потом голову. Какой–то момент колебался, но затем смело скрылся внутри самолета. Проходили томительные минуты ожидания, по нашим соображениям, он задерживался значительно дольше, чем следовало бы. Наконец, не выдержав, решаемся идти на выручку.
Шагали ровной шеренгой, рассредоточившись по фронту. Петров на всякий случай прихватил в вертолёте свой любимый бур, кто–то вооружился пешней и теперь изготовился к штыковой атаке.
- Следы–то медвежьи! - уверенно определил Косухин. - Наверное, Николая медведица прихватила. И не отпускает - побаловаться с ним хочет.
- Нико–ла–ай! Зо–о–рин!!!
Молчание. Идем быстрее, подходим к самолету. Слышим металлический звук, и в проем двери головой вниз вываливается Зорин…
Мы почему–то тоже рухнули в снег - все, как один! То ли ожидали появления медведя, то ли кого другого. Но Зорин тут же поднимается и хохочет, отряхиваясь. Мы тоже отряхиваемся, виновато улыбаясь друг другу.
- Ну, ты и хорош! - накинулся я на него - Не надоело тебе штучки выкидывать?
- Да нет, командир, я на самом деле споткнулся, - хитро улыбаясь, оправдывался Зорин. - А в самолете никого, путь свободен! - Он жестом командира–фронтовика пригласил нас в открытую дверь и сам зашел первым.
Внутри самолета царил беспорядок. Создавалось впечатление, что, покидая самолет, возвращаться в него экипаж не собирался. Покидали панически. Каждый из нашего коллектива начал осматривать то, что его профессионально интересовало - по специальности, как говорится. Мы с Косухиным и Зориным отправились в пилотскую кабину. Проходя через пассажирский отсек самолета, Николай, уже как хозяин, давал пояснения.
- Медведь, как вы могли заметить по следам на снегу, был здесь не один - парочка. Но в этой комфортабельной берлоге они не задержались. Не по вкусу, видно, пустые банки из–под пива, к которым язык прилипает.
- Слушай, Николай, а ты–то чего задержался, волноваться нас заставил?
- По–честному? Виноват! Сознаюсь, банку трофейного компота открывал. Замороженный, конечно, но кусок отковырнул - вкусный. Сейчас в кармане оттаиваю, хотите попробовать?
- Нет уж, спасибо… Тоже, сообразил… А может, отравлено? Жди теперь, когда ты концы отдашь! Что мы без радиста делать будем?
- Да нет, Арсентьич, она запаяна была.
- Не мог нас подождать?
- Я подумал и решил: вас много, а банок с компотом мало. На всех не хватит. Пожадничал, больше не буду, - пообещал Николай, скорчив физиономию провинившегося ребенка.
В пилотской кабине все было в порядке - запускай да взлетай. Борис Иванович копался в картах на штурманском столе, английский он знал хорошо.
- Командир! - это опять Зорин. - Как вы смотрите, если я демонтирую приемничек? Не пропадать же ему здесь, а у нас запасной будет!
- Давай, снимай!
- Будет сделано! Тут вот ещё целая корзина радиограмм.
- Отдай Иванову, он у нас "англичанин".
- Пойдем, Глеб Владимирович, посмотрим, что вокруг самолета делается, - предложил я Косухину, - не будем им мешать.
- Подождите минутку, - остановил нас штурман, - послушайте радиограмму: "Дорогая Элен, потерпели аварию при взлёте. Мерзнем в самолете вторую неделю. Под нами пять километров вод Ледовитого океана. Вокруг всторошенные льды и бродят белые медведи. До берега Аляски больше тысячи километров. Никто нам здесь не поможет. Кончатся продукты, тогда все… Твой Чарли".
Петров с Дралкиным продолжали осматривать экспедиционное оборудование. Самолет оказался летающей лабораторией, в 1952 году, как было определено по документам, он участвовал в высокоширотной экспедиции Соединенных Штатов Америки. В марте 1952 года он потерпел аварию при взлёте и был покинут экипажем. Волею судеб вот уже два года льдина с американским самолетом дрейфует бок о бок с оставленным лагерем СП–2, точнее, в восьмидесяти километрах западнее лагеря.
Внешний осмотр американского самолета и окрестностей показал, во–первых, что Зорин прав. Медведей действительно было несколько, и все они пришли с одной стороны, а ушли в другую - вперёд от самолета. Туда, где в двух километрах от нас темной громадой среди белых льдов виднелся наш родной корабль, на котором скучали в неведении Свинцов и Сычев. А во–вторых, осмотр доказал, что у американского экипажа не было опыта посадок и взлётов в пасмурную погоду, когда все неровности сливаются, становятся незаметными. По характеру повреждений можно было судить, что при взлёте в самом начале разбега они наткнулись на ледяной бугор высотой более метра. Зацепили сначала винтом, а потом сломали левую стойку шасси
Косухин как специалист сделал заключение, что можно продлить жизнь машины, если заменить двигатель и стойку. Кстати сказать, и на американском самолете не наблюдалось следов коррозии на металлических частях.
Осмотр "американца" завершился, из чрева самолета выскакивали те, "то уже удовлетворил свое любопытство. Мы все были уверены, что самолет будет продолжать свой вечный путь по этому замкнутому кругу антициклонального течения. Поэтому каждый из нас прихватил себе сувенирчик на память. Мне приглянулась металлическая вилка с клеймом "USN", которая и до сегодняшнего дня находится у меня в эксплуатации, напоминая те далёкие, лучшие дни моей жизни.
- Ну и райончик, одни находки, - высказался Дралкин, выходя из самолета. - Придется найти время и облетать все окрестности СП–4 - наверняка машину Леваневского отыщем!
- Товарищи, послушайте, нашел любопытный справочник, - перебил его штурман. - Нечто вроде сборника советов, сейчас прочитаю.
"Как добывать пищу, если случилась вынужденная посадка а) в тундре; б) в лесу, в том числе и в тропическом; в) в пустыне; г) в океане; д) во льдах Арктики и в Антарктиде. Как изготовить рыболовные снасти из обиходных предметов туалета - перочинного ножика, булавки и т. д. А вот ещё совет: "Как вести себя в церкви после длительного отсутствия в цивилизованном мире".
- Ну, церковь - бог с ней, - выразил я свое мнение. - А что касается справочника, то и нам бы такой заиметь не мешало. Вынужденной посадки никто не хочет, а готовым к ней нужно быть.
Улетая, мы пожелали "американцу" счастливого дрейфа; никто из нас не предполагал, что. Впрочем, я забегаю вперёд.
Дальше у нас все пошло по заранее разработанному плану. Мельников "перепрыгнул" к нашему самолету, где нас уже заждались Свинцов и Сычев. А через пятнадцать минут, почти одновременно с вертолётом, мы уже сели на аэродроме СП–2. Осматривать "мертвый город" я направил из своего экипажа только Иванова (как лоцмана, знающего дорогу). Зорин держал связь с вертолётом и СП–4. Косухин удовлетворял естественное любопытство Свинцова и Сычева, которым не удалось побывать в гостях у "американца". А я решил побродить, хотелось побыть одному.
Мне посчастливилось, можно сказать, повезло. С Масленниковым наткнулись на аэродром СП–2, самому удалось обнаружить лагерь плюс найти "американца". Теперь завершается последнее задание - Петров в лагере. Остался обычный перелет по не совсем обычному маршруту: СП 2 - СП–4 - Москва.
Я знал, что теперь с полярной авиацией связан крепко. Знал, что каждый год буду рваться весной в высокоширотные экспедиции, ведь правду говорят - Арктика от себя не отпускает…
Мои лирические раздумья прервал шум подлетающего вертолёта. Лопасти винта ещё не успели остановиться, как из вертолёта, широко улыбаясь, первым вышел Петров Безусловно, он выглядел победителем и чем–то напоминал Дон - Кихота - высоченный, худой, в левой руке медный тазик, как щит, а в правой вместо копья ледовый бур.
- Опять что–нибудь открыли - не вытерпел я.