НИКИТА СИМОНЯН
Никита Павлович Симонян - пример беззаветного служения футболу. Он был замечательным нападающим, стал прекрасным тренером. Несмотря на свой преклонный возраст, Никита Павлович продолжает трудиться в Российском футбольном союзе на должности первого вице-президента. И сухие слова - "чиновник и функционер" никак не вяжутся с образом этого очень обаятельного и энергичного человека. Симонян всегда активен, бодр, и кажется, что время не властно над ним. Он всегда остается молодым.
Сухуми
Никита Симонян родился 12 октября 1926 года в городе Армавир, что в Краснодарском крае. "Мой день рождения несложно запомнить - 12 октября Колумб открыл Америку", - любит шутить Никита Павлович. Родители будущего футболиста - Погос Мкртычевич и Варсеник Акоповна были беженцами из Турции. В 1915 году они перебрались в Россию, спасаясь от геноцида армян.
Старший сын Погоса Симоняна при рождении получил имя Мкртыч, что по-армянски значит "креститель". В честь дедушки. Никитой Симонян стал уже в Сухуми, куда многочисленное семейство (туда входили и родственники по линии матери) переехало в 1930 году. Столица Советской Абхазии была городом интернациональным, и для многих ребят имя с пятью согласными было слишком тяжелым. Переделали в "Микишку", потом в "Микиту", а там и до Никиты недалеко. "Микишка, бей! Микишка, давай!" - кричали друзья во время дворовых футбольных баталий.
Погос Мкртычевич, которого соседи переименовали в Павла Никитича, увлечения сына футболом не разделял. Более того, частенько ругал Никиту за разбитую обувь, которую тут же и чинил. Отец будущего нападающего был сапожником и, возможно, хотел, чтобы и сын продолжил его ремесло, очень уважаемое в ту пору. Но Никита выбрал иной путь. Уже позже, став знаменитым футболистом, он привез отца на матч сборной СССР. Наши футболисты выиграли 2:0, и оба мяча забил Симонян. Павла Никитича поразило, как совершенно незнакомые люди здороваются с ним, восхищенно говорят: "Это отец Никиты Симоняна". Пожилой человек был растроган. "Сына моего, оказывается, очень уважают в Москве", - говорил он, вернувшись домой.
Никита мог стать и музыкантом. Незадолго до начала Великой Отечественной войны он записался в духовой оркестр. Учитель пения, дядя Карлуша, добрый пожилой человек, разглядел у мальчика немалые способности к игре на трубе. Школьный оркестр выступал на первомайских демонстрациях, участвовал в торжественных мероприятиях и похоронах. Юные музыканты зарабатывали копеечку, а сам организатор кружка не препятствовал подобной подработке. Однако после смерти дяди Карлуши оркестр прекратил свое существование.
И всё же спорт был на первом месте для Никиты. Ребята из сухумских дворов играли в баскетбол, волейбол. Но футбол был вне конкуренции. Играли улица на улицу, район на район. Мяч гоняли на пыльных пустырях. А как хотелось сыграть на настоящем поле!
"Кто-то доложил, что в Гульрипши, местечке километрах в двенадцати от Сухуми, есть потрясающая площадка, почти как настоящее футбольное поле, и мы - Шурка Седов, Альберт Вартанов, Миша Датебов, Павел и я - устремились туда.
Электрички в ту пору по Черноморскому побережью не ходили, поезда были редки, и мы назубок выучили их расписание. Уговаривали какого-нибудь проводника подвезти нас, набивались в тамбур. Ездили и на товарняках.
Соперников не надо было специально оповещать о нашем прибытии - их всегда можно было найти на поле, в крайнем случае на пляже. Играли мы без судей, но строго придерживались мальчишеского кодекса чести - сзади не бить.
И еще: на поле всё должно забываться во имя команды. Никто из нас не тянул одеяло на себя. На похвалы были скупы, славой не считались - победа общая. Помнится, я больше всего не любил задиристых, зазнаек. И по сей день не терплю пренебрежительного отношения к людям, высокомерного тона.
Часов, естественно, ни у кого не было, да и не хотели мы ограничивать себя во времени - играли до полного изнеможения. Когда ноги уже не держали, вспоминали о доме и о предстоящем двенадцатикилометровом пути.
Возвращались всегда пешком, нередко уже при луне. Давал знать о себе голод - гоняя мяч, не думали о еде, - и мы заворачивали в чьи-то сады, набивали за пазухи груши, персики. Вряд ли это можно назвать воровством - мы не наносили особого ущерба хозяевам", - вспоминает Никита Павлович в своей книге "Футбол. Только ли игра?".
Но в 1941 году началась война и футбол отошел на второй план. В жизни появились более серьезные вещи. И хотя враг не дошел до Абхазии, ее жителям пришлось испытать налеты авиации. Во время одного из них был ранен отец Погос Мкртычевич. Немало знакомых Никиты ушло на фронт и не вернулось. В том числе погиб двоюродный брат Акоп.
"Мы понимали, какое это горе, но детство есть детство. И война не могла отнять у мальчишек тяги к играм, к своим компаниям, к общению. Мы по-прежнему гоняли мяч на площадке у нашей седьмой школы и на пустыре в центре города.
Однажды на пустыре появился Шота Ломинадзе. Стоит, смотрит внимательно на нашу игру.
Шоту мы знали: он был игроком местной команды "Динамо", полузащитником. Маленького роста, рыжеватый, шустрый, быстрый, неутомимый. На общественных началах ему поручили собрать ребят в спортшколу, создать команду. И Шота присматривался к нам. Мы еще не знали, что это наш будущий, наш первый тренер.
Спортшколы в нынешнем понимании не было. Просто мы собирались на стадионе "Динамо", где нас ждал Шота, на тренировку. Но все мы были уже в динамовской форме. Сразу же после знакомства тренер отвел нас на склад, в маленькое темное помещение, где нам выдали синие трусы, желтые майки, гетры и бутсы размера на три больше, чем надо - других не имелось. До сих пор футбол был для нас только упоительной игрой. Теперь мы начинали постигать его с другой стороны - дисциплина, тренировки, самоотдача.
Шота, несмотря на свою стремительность, "моторность" на поле, был человеком спокойным, мягким. Никогда мы не слышали от него ни окриков, ни оскорблений. Он быстро разглядел среди нас и защитников, и нападающих, и вратаря. Старался научить нас всему, что умел сам. Шота не стеснял нас обязательной программой, обязательными упражнениями. Не подавлял индивидуальности, каждому давал возможность проявиться. Нас не нужно было заставлять что-то делать. Не было случая, чтобы после тренировки мы всей командой дружно ушли в раздевалку. Нет, мы еще долго показывали друг другу, что умеем, осваивали новые приемы. Шота вынужден был просто-напросто разгонять нас по домам.
Я был рад, что тренер увидел во мне нападающего, и часами отрабатывал удары по воротам. Бил, бил… Ноги уже гудят, а я опять к мячу. И дома не переставая лупил по калитке, по обеим сторонам которой, как штанги, стояли кипарисы".
Как видим, несмотря на войну, футбол жил и помогал людям выжить. Огромное впечатление произвело на Никиту известие о матче в блокадном Ленинграде. В этот момент он понял, что футбол - не только игра, а нечто большее.
В войне наметился перелом. На Черноморское побережье стали приезжать воссозданные футбольные команды - московское и ленинградское "Динамо", ЦДКА. Каждый товарищеский матч становился настоящим праздником для сухумцев. "Нам обычно разрешали располагаться за воротами, и мы с жадностью смотрели на чудо, происходящее на поле. Да-да, мы считали это чудом, я не преувеличиваю. Всё, что делали мастера, нам казалось недосягаемым и чуть ли не сверхъестественным. Меня, конечно, больше всего захватывали сражения защитников и форвардов, особенно жадно следил за действиями последних. Потому что чувствовал, и Шота утвердил меня во мнении: самая подходящая для меня роль на футбольном поле - роль нападающего. Я смотрю во все глаза и пытаюсь понять, каким образом удается нападающим вскрыть ворота соперника. Хитроумный финт, дриблинг, обводка, игра в стенку, наконец, хлесткий точный удар… Отмечал приемы, удары, но в целом сложнейшая грамота пока не постигалась. Я заметил, что многие выгодные моменты для взятия ворот создаются умелым маневрированием форвардов без мяча. Увидеть уязвимое место на половине поля соперника, ринуться в эту точку и предложить тут себя товарищу по команде, который владеет мячом. Это легко заметить, а сделать самому… Я понимал уже, что в игре нужны не только быстрые ноги и ловкость, но и хорошая голова, спортивная хитрость.
Всё, что приводило меня в восторг, я потом не раз перебирал в памяти и ночью долго не мог уснуть, всё вспоминал и вспоминал, мысленно готовясь изобразить завтра то, что видел. Интересно, удастся ли? А воображение - оно почему-то всегда разыгрывается перед сном - уже несло меня дальше, и я видел себя рядом с Федотовым, Бобровым на одном поле. Взлетев таким образом, одергивал себя: ну куда мне до них! Не дорос! И дорасту ли?.. Отрезвленный, засыпал, а назавтра на тренировке все-таки пытался повторить то, что делали "академики"".
Сам Никита Симонян вместе со своим другом, вратарем Владимиром Маргания, выступал за юношескую команду и вместе с ней стал чемпионом Абхазии. Предстояло первенство Грузии, в состав которой тогда входила Абхазия. Команда Никиты Симоняна дошла до финала и в решающем матче со счетом 1:0 обыграла тбилисцев, считавшихся фаворитами.
Всё чаще Никита стал привлекаться во взрослую команду сухумского "Динамо", которая проводила матчи не только с местными футболистами, но и именитыми гостями. Дебют Симоняна пришелся на игру со вторым составом московского "Динамо". Противостоял Никите уже опытный центральный защитник, с которым во время игры довелось обменяться репликами. Аркадий Иванович Чернышев, а это был как раз будущий выдающийся футбольный и хоккейный тренер, отметил, что "Никита - парень шустрый, но еще сырой". Сам Симонян не помнил, как сыграл с москвичами, но после того матча тренер сухумцев Михаил Григорьевич Туркия перевел Никиту во взрослую команду.
Москва
Зимой 1945 года в Сухуми приехала московская команда "Крылья Советов". Крепкий коллектив, чемпион столицы, укомплектованный сильными футболистами, поигравшими в довоенных первенствах страны. Москвичи провели две встречи с сухумцами и в обеих потерпели поражения 1:3 и 0:1. Все мячи забил Симонян. Как оказалось, эти голы открыли Никите Павловичу дорогу в большой футбол.
"В один из дней ко мне подошел футболист из "Крылышек" и сказал, что тренеры команды просили меня зайти к ним в гостиницу "Абхазия". Зачем? Я и не задумывался над этим. Приглашают - значит, нужен. Отыскал в гостинице названный номер… Вошел. У окна стоял Владимир Иванович Горохов, один из тренеров.
- А, Никита! Заходи! Знаешь, зачем тебя позвали? - Владимир Иванович пристально смотрел на меня, пряча в уголках губ улыбку. - Не знаешь? Поехали к нам, в Москву. Будешь играть за нашу команду.
Всего ожидал, но только не такого. Меня - в Москву, в команду, выступающую в первенстве страны? Может, Горохов шутит?
- Нет, нет, не шучу я, - словно угадал мои мысли тренер. - Я из тебя второго Боброва сделаю!
Я молчал. Я опешил. Из меня - "второго Боброва"? Того самого Боброва, который месяц назад блистательно выступал на стадионах Англии в составе московского "Динамо", который в последнем чемпионате страны забил двадцать четыре мяча?
Посмотрел на Владимира Ивановича - он улыбался, и я улыбнулся, пожал плечами, не зная, что ответить.
- Не тушуйся, я тебе серьезно говорю, поехали в Москву. Ну а насчет Боброва - там видно будет. Многое зависит от тебя самого.
"А он и впрямь не шутит, - подумал я. - Он и в самом деле предлагает мне перейти в ‘Крылья Советов’. Вот что касается Боброва, то тут он явно перегнул. Мне до Боброва как до луны".
Подумал, но опять ничего не ответил.
- Что молчишь?
- А что отвечать? Без родителей ничего не решишь.
- Это наши заботы. Поговорим с родителями, убедим.
- Не так-то легко…"
Вечером к Симонянам пришли Горохов и старший тренер "Крыльев" Абрам Христофорович Дангулов. Разговор выдался долгим и непростым. Погос Мкртычевич не хотел отпускать сына в столицу, тем более играть в футбол, казавшийся ему занятием несерьезным. Но Дангулов и Горохов всё же смогли убедить отца. Симонян-старший дал добро. "Жди, Никита, за тобой приедут", - сказали на прощание тренеры. И молодой человек стал ждать.
Дни ожидания тянулись долго. Иногда Никите казалось, что про него забыли. Но однажды на пороге квартиры появилась молодая женщина - чемпионка СССР по гребле Елена Николаевна Лукатина. Ей Владимир Иванович Горохов и поручил привезти сухумского юношу в Москву.
В столице Никита поселился у тренера - Владимира Горохова. Владимир Иванович жил со своей семьей - женой и двумя маленькими детьми - в центре Москвы, во Вспольном переулке. Квартирка была маленькой и темной, располагалась в полуподвальном помещении. Было тесно, но Никите нашлось место. Несколько лет юноша прожил в семье тренера.
"В темном чулане на большом сундуке устроили постель.
- Будь как дома, Никита, - сказала при знакомстве Клавдия Михайловна.
Так я себя и чувствовал у Гороховых - как дома, хотя был очень застенчив. Раскрепощало доброе отношение. И со временем мне не раз приходилось убеждаться в том, что истинная доброта проверяется вот таким умением делиться последним.
Еще не отменили карточек. Хлеб в булочных развешивали, буханки разрезали на куски, кусочки, довески. Клавдии Михайловне непросто было всех накормить. А мой вклад в семейный бюджет, как сейчас понимаю, был невелик".
"Крылья Советов" не принадлежал к числу успешных и популярных клубов. Тем не менее в команде было несколько сильных игроков. Один Петр Дементьев чего стоил. "Маленького, пожилого, по моим тогдашним понятиям, человека с мальчишеской челкой видел впервые. Когда мне назвали его имя - Петр Тимофеевич Дементьев, - оробел: знаменитый Пека!
Начались тренировки. С первых дней ощутил всю тяжесть спортивной дисциплины. Это тебе не сухумские занятия, где всё делалось в охотку: устал - отдохни. Можешь опоздать на тренировку, можешь вообще не явиться. Там я и чувствовал себя по-другому, пользовался авторитетом. А здесь кто я? Мальчишка, новичок. Хорошо, что отношения в команде были доброжелательными. Даже сам Петр Тимофеевич, человек в общем-то нелюдимый, подойдет, посмотрит, скажет скороговоркой:
- У тебя всё есть… Способности есть. Учиться надо. Учиться… Делай вот так…
Понимал, что надо учиться, да моих сухумских накоплений для учебы, для нового скачка явно не хватало. Чувствовал, что из школы сразу перескочил в академию, не имея для этого достаточных знаний. Для меня начинался другой футбол. Раньше знал одно: лететь к воротам, закладывать финты, обводить соперника, прорываться. Но мои соперники теперь футболисты высокого класса. И, ощутив в первых же матчах жесткость опеки, понял, что надо научиться укрощать мяч в доли секунды и в доли секунды принимать решения. Не освою этого - дальше не двинусь.
- Делай вот так… - подходил Петр Тимофеевич. - Смотри… Данные есть… Так ты давай! Уверенней!
Петр Тимофеевич Дементьев замкнут. Говорил мало. Нелегко находил общий язык с людьми.
Когда впервые увидел Пеку на поле, был потрясен его умением обращаться с мячом. Думаю, даже сегодня, при возросшей технике, он поражал бы и мастеров, и болельщиков.
Уже тогда бытовало такое выражение: "Мяч привязан к ноге". Сейчас это избитые слова. Но про Петра Тимофеевича иначе не скажешь".
Так уж вышло, что первый матч за "Крылья Советов" в чемпионате СССР Симоняну предстояло сыграть в Сухуми. В Союзе существовала практика проведения первых туров в южных городах. Так и в первенстве 1946 года московские "Крылья" открывали сезон в столице Абхазии игрой с минскими динамовцами. Но в день игры Никита получил тревожное известие. Ночью в доме прошел обыск, был арестован отец.
Тот матч москвичи выиграли, и Симонян забил единственный мяч. Но настроение было ужасным. Никите сообщили, что и самому ему следует ждать ареста. Спортивные власти Грузии не хотели отпускать молодого талантливого нападающего в Москву и решили таким способом склонить его к переходу в тбилисское "Динамо".
Пришлось ехать в Тбилиси. На вокзале Никиту встретил Борис Пайчадзе, известный в ту пору футболист тбилисского "Динамо", который и препроводил молодого человека в МВД Грузии. Там один руководящий работник долго убеждал Никиту, что грузины и армяне должны держаться вместе, подальше от русских, сулил златые горы в тбилисском "Динамо", предлагал сменить фамилию на Симонишвили, но всё тщетно. Никита Симонян не мог предать Владимира Горохова и своих друзей по "Крыльям Советов". Те же в свою очередь сумели добиться освобождения Симоняна-старшего.
"Спартак"
В "Крыльях Советов" молодой Никита Симонян стал заметным игроком. Вот только сама команда играла всё хуже и хуже. Сказывался уход ведущих футболистов - Петра Дементьева, ведущего защитника Агустина Гомеса. Закончили играть другие ветераны, и по итогам чемпионата 1948 года "Крылья" заняли последнее место. Было принято решение о расформировании коллектива. Тренеры Дангулов и Горохов отправились в "Спартак", а игроков стали распределять по разным профсоюзным командам. Никиту Симоняна очень хотели видеть в столичном "Торпедо". Руководство мечтало о дуэте форвардов Александр Пономарев - Никита Симонян. Хотел играть с молодым товарищем и сам Александр Семенович Пономарев. Он лично убеждал Никиту стать торпедовцем. Но сам Никита выбрал "Спартак", тем более что там уже были хорошо знакомые ему тренеры. Симонян был готов присоединиться к "красно-белым", как вдруг его вызвал к себе сам директор ЗИСа Иван Алексеевич Лихачев, души не чаявший в своей заводской команде.
Вот как вспоминает эту историю сам Никита Павлович:
"Команда "Крылья Советов" была расформирована решением секретариата ВЦСПС, и тренеры Дангулов и Горохов перешли в "Спартак". А Владимир Иванович Горохов это для меня второй отец. "Спартак" за мной долго следил, пока я был игроком "Крыльев". Как мне сказал покойный Морозов Николай Петрович, администратор команды: "Мы за тобой следили, мы за тобой смотрели". Потому что "Крылья Советов", значит, перед игрой готовились в санатории Челюскинском, Челюскинская станция, а рядом Тарасовка, и Тарасовка нам давала поле для тренировок. И они, видимо, за мной наблюдали - и это тоже. Ну и, наконец, реально все-таки претендовать на место в составе, побороться в "Спартаке" я имел больше шансов, чем в "Торпедо".
В "Торпедо" блистал Пономарев Александр, а здесь, значит, фактически был один Борис Чучелов, с которым можно было конкурировать. Много лет спустя Пономарев мне сказал: "Ты зря пошел в ‘Спартак’". - Я говорю: "Почему, Саша?" - "Ну, мы с тобой бы, знаешь, создали бы сдвоенный центр, мы бы рвали всех". Я говорю: "Саша, ну ты понимаешь, ты блистал тогда, я еще, так сказать, только-только, в общем… поэтому… значит". И вот рано утром, а я жил у Горохова во Вспольном переулке в подвальном помещении, спал я на сундуке в темном чулане, и проспал там три года, три сезона, приезжает машина и везут меня в "ЗИС" к самому Лихачеву. И, если бы вот записать его, так сказать, тирады, ну это знаете…
"Ты за кого хочешь играть, за этих тряпичников, надо играть за индустрию. Да если бы я поговорил с твоим отцом, тебе он надавал бы по заднице" и так далее.
Я говорю: "Да нет, знаете, Иван Алексеевич, все-таки я в ‘Спартак’, там проще".
"Ну, ладно, в конце концов, отвечай, куда ты хочешь идти?"
Я говорю: "В ‘Спартак’, Иван Алексеевич, в ‘Спартак’".