В Англии Флеминг узнал, что его на время войны назначили патологом в Харфилд, в графстве Мидлсекс. Но Флеминг не бросал и Сент-Мэри, считая, что принесет гораздо больше пользы, если снова займется темой, которую он так хорошо изучил во время прошлой войны: инфекциями, сопутствующими фронтовым ранениям. Молодые медики забыли, а может быть, никогда и не знали того, что тогда с большим трудом удалось установить Райту и Флемингу. В Сент-Мэри стали поступать раненые, и Флеминг потребовал, чтобы после каждой хирургической операции на гнойных ранах ему передавали срезы тканей. Он их исследовал под микроскопом и давал ценные советы. Благодаря сульфамидам хирурги теперь были немного лучше вооружены, чем во время прошлой войны. Флеминг в лекциях часто говорил студентам о пенициллине, но они считали, что это вещество представляет интерес только в рамках лаборатории. "Вы увидите, – сказал Флеминг доктору Реджинальду Хадсону, – что когда-нибудь в лечении ран пенициллин вытеснит сульфамиды".
Время от времени Флеминг приезжал в Харфилд и вместе со своим заместителем Ньюкомбом (ныне профессором) осматривал лаборатории. В Харфилде была прекрасная аллея, которой Флеминг, как любитель садоводства, восторгался. Профессор Д. М. Прайс, работавший под его руководством, рассказывает, что Флеминг приезжал без предупреждения и все были рады его видеть. Он давал дельные советы, помогал всем и никогда не унывал. Как начальник отделения, он обходил одну за другой все лаборатории, выслушивал просьбы своих подчиненных и записывал их на клочках бумаги, которые засовывал в карманы брюк в надежде, что позже вспомнит о них и сможет их удовлетворить, – совершенно в духе Райта.
В начале войны Флеминг со своей семьей жил в Челси. В сентябре 1940 года по соседству с его домом разорвались бомбы и от воздушной волны вылетели все стекла. В ноябре на дом упали зажигательные бомбы. Роберт был в колледже, Алек и Сарин обедали у друзей. Когда они вернулись, пожарники уже заливали их квартиру водой. Им пришлось поселиться в Ричмонсворте у профессора Прайса. В марте 1941 года они перебрались к себе, но в апреле как-то ночью, часа в два, упала мина между церковью, которая находилась на углу Олд Черч-стрит и Чейнвок, и домом Флемингов. Произошел взрыв чудовищной силы. Алек, Сарин, Роберт, его двоюродный брат и сестра Сарин Элизабет спали. Разбуженные, они вдруг увидели, как на них двинулись окна и двери, рухнули потолки. Одна дверь упала на кровать, где спал Алек, и убила бы его, но, к счастью, она зацепилась за спинку кровати.
На следующий день Флеминг привел к себе в Челси Дена Стретфорда, одного из своих лаборантов, чтобы он помог вытащить из-под развалин самые необходимые вещи. Вот что рассказывает Ден Стретфорд. "Когда мы приехали, я увидел, что дома на этой улице сильно пострадали. В квартире все было покрыто известковой пылью и кусками упавшей с потолка штукатурки. В спальне было еще хуже... Дыра в потолке и перекошенное окно... Казалось, что здесь шел бой... Я сказал профессору:
– Наверное, было ужасно, когда взорвалась мина?
Он утвердительно кивнул головой и с улыбкой ответил:
– Когда я увидел, что на меня летят все оконные рамы; я решил вылезти из постели.
Мы перенесли много вещей в Институт, и я поставил его кровать в темном чулане. Он купил себе приемник и, очень довольный, ночевал там".
Семья перебралась сначала в Редлетт к Роберту Флемингу, брату Алека. Несколько позже доктор Эллисон, которого посылали в другой район, предложил Флемингам свой дом в Хайгете, и они там поселились; при доме был участок, супруги-садоводы развели на нем огород, посадили цветы и ягоды. Вернувшись после войны, Эллисон обнаружил, что повсюду на участке растут цветы и ягоды, даже в самых неожиданных местах. Садоводческие "опыты" Флеминга удались. Почти все ночи Флеминг проводил в больнице. Во время бомбардировок приходилось дежурить на крышах. На этом опасном посту должен был дежурить лишь один человек, но Флеминг, жадный до всяких зрелищ, услышав воздушную тревогу, лез на крышу.
Многие врачи и студенты спали на койках, поставленных в подвале больницы, среди труб с горячей водой, тут же висела их одежда, питались они в столовой училища. Профессор Флеминг не без тайного удовлетворения делил с ними эту жизнь. "В нем было много холостяцких черт, он любил мужскую компанию. Если какой-нибудь сотрудник засиживался в лаборатории, часто дверь внезапно открывалась и профессор входил к нему с неизменной сигаретой, приклеенной к нижней губе, с аккуратно завязанным галстуком-бабочкой. "Как бы вы отнеслись к кружке пива?" – спрашивал он. При этом в глазах его светилась надежда. Исследователь отрывался от микроскопа, и они с Флемингом шли в "Фаунтен" – соседний кабачок, где уже сидели остальные ученые из Сент-Мэри".
Флемингу нравилось бывать среди молодежи, которая относилась к нему с уважением и любовью. В кафе было оживленно, раздавался равномерный стук денежных автоматов и звон высыпающихся монет, когда кому-нибудь везло и он выигрывал. Флеминг заказывал иногда обыкновенное пиво, иногда "М and В" – смесь двух сортов пива – mildbitter, у бактериологов эти буквы ассоциировались с "Мэй и Бекер". Флемингу в кафе было приятно и спокойно; отдохнув, он через час возвращался в больницу или ехал домой с Эллисоном, у которого была своя комната в доме, где теперь жили Флеминги.
В Оксфорде, пока Флори так удачно ездил по Америке, группа ученых под руководством Чэйна продолжала усиленно трудиться и усовершенствовала метод экстрагирования. Здесь вырос настоящий завод, которым управлял доктор Сендерс. В холодных камерах девушки, которых называли Penicillin girls, работали в теплой шерстяной одежде и перчатках. Труднее всего было избежать заражения культуры. Penicillin girls старались не делать лишних движений, чтобы не поднимать пыли, следили, чтобы не было сквозняков; полы и скамьи смазывались растительным маслом, девушки закрывали рот маской; на двери вешались портьеры, которые ежедневно чистились в вакууме, но все эти меры предосторожности часто не помогали. Один микроб способен был испортить целую партию пенициллина.
Но все-таки в холодильнике уже накапливался небольшой запас драгоценного порошка. Его хранили для будущего применения пенициллина в клинике. Флори ждал из Америки обещанные ему десять тысяч литров, но время шло, а пенициллин все не присылали. Все же он не колеблясь отдал часть своих запасов для лечения заражения крови у раненых. Первыми, кого лечили пенициллином, были летчики Британских военно-воздушных сил, получившие тяжелые ожоги во время обороны Лондона. Потом Оксфордская группа послала намного пенициллина в Египет для "Армии пустыни" профессору-бактериологу Палвертафту (он был тогда подполковником).
"У нас в то время, – рассказывает Палвертафт, – было огромное количество инфекционных ранений: тяжелые ожоги, зараженные стрептококками переломы. Медицинские газеты уверяли нас, что сульфамиды удачно борются с инфекцией. Но на своем опыте я убедился, что в этих случаях сульфамиды, как и другие новые препараты, присланные нам из Америки, не оказывали никакого действия. Последним из препаратов я испробовал пенициллин. У меня его было очень мало, всего около десяти тысяч единиц, а может быть, и меньше. Я начал лечить этим препаратом молодого офицера-новозеландца, по фамилии Ньютон. Он лежал уже полгода с множественными переломами обеих ног. Его простыни были все время в гное, и при каирской жаре стояло нестерпимое зловоние. От юноши остались только кожа да кости. У него держалась высокая температура. При тогдашних условиях он должен был скоро умереть. Таков был в те времена неизбежный исход всякой хронической инфекции.
Слабый раствор пенициллина – несколько сот единиц на кубический сантиметр, так как его у нас было мало, – мы вводили через тоненькие дренажи в раны левой ноги. Я это повторял три раза в день и под микроскопом наблюдал за результатами. К огромному моему удивлению, я обнаружил после первого же вливания, что стрептококки оказались внутри лейкоцитов. Меня это потрясло. Находясь в Каире, я ничего не знал об удачных опытах, проведенных в Англии, и мне это показалось чудом. За десять дней раны на левой ноге зажили. Тогда я принялся лечить правую ногу, и через месяц юноша выздоровел. У меня оставалось препарата еще на десять больных. Из этих десяти девять были нами вылечены. Теперь мы все в госпитале были убеждены, что изобретен новый и очень эффективный препарат. Мы даже выписали из Англии штамм, чтобы самим получать пенициллин. В старой цитадели Каира возникла небольшая своеобразная фабрика. Но, естественно, у нас не было возможности концентрировать вещество..."
Между 1940 и 1942 годами об Александре Флеминге почти не говорили. Его труды были забыты. Исследователи печатали сообщения об открытиях, которые они совершенно искренне считали своими, в то время как эти факты уже были описаны Флемингом. В августе 1942 года Флемингу самому при весьма драматических обстоятельствах пришлось впервые испытать очищенный в Оксфорде пенициллин на своем близком друге, находившемся в безнадежном состоянии. Это был один из директоров завода оптических приборов Роберта Флеминга. Больному было пятьдесят два года. Его привезли в Сент-Мэри в середине июня умирающим. Поставить диагноз было трудно. У больного имелись симптомы менингита, но при исследовании спинномозговой жидкости обнаружить менингококк не удалось. Флеминг тщательно изучал этот трудный случай и, наконец, обнаружил стрептококк. Он испробовал против этого микроба сульфамиды, но безуспешно, затем пенициллин (вернее, неочищенный фильтрат – единственное, что у него было). Пенициллин на агаре уничтожал эти микробы в окружности радиусом в одиннадцать миллиметров. Но в Англии единственный запас чистого пенициллина, да и то ничтожный, находился в Оксфорде.
Шестого августа Флеминг вызвал по телефону Флори и рассказал ему о больном.
– Если у вас есть немного пенициллина, я бы попробовал его применить.
Флори сказал, что пришлет препарат при условии, что этот случай будет включен в число наблюдений Оксфордской группы.
"Я связался с Флори, – пишет Флеминг, – и он был настолько любезен, что отдал мне весь свой запас. В ночь с 5 на 6 августа 1942 года больной то впадал в беспамятство, то бредил. Он уже десять дней страдал неукротимой икотой. Вечером 6 августа было начато внутримышечное введение пенициллина (по пятнадцать тысяч). Через сутки наступило явное улучшение. Сознание прояснилось, икота исчезла и уменьшилась ригидность затылка. Температура упала. Но при исследовании спинномозговой жидкости выяснилось, что пенициллина в ней не было или было очень мало.
Я подумал, не ввести ли пенициллин непосредственно в спинномозговой канал, и посоветовался по телефону с Флори. Он этого никогда еще не делал, но гак как случай был безнадежным и я знал, что пенициллин безвреден для клеток организма, я ввел пять тысяч единиц в спинномозговой канал. Позднее в этот же день Флори позвонил мне и сообщил, что он ввел пенициллин в спинномозговой канал кошки и та умерла. Но мой больной не умер. Инъекция не причинила ему никакого вреда, и он очень скоро поправился. 28 августа он начал подниматься. У него исчезли все симптомы менингита. Девятого сентября он выписался из больницы совершенно здоровым.
Приговоренный к смерти человек через несколько дней после лечения пенициллином оказался вне опасности. Этот случай не мог не произвести сильного впечатления".
И в самом деле это чудесное исцеление вызвало много шума как в Сент-Мэри, так и во всех медицинских кругах. "Таймс" 27 августа 1942 года напечатала редакционную статью под заголовком: "Пенициллиум". Газета говорила о больших надеждах, вызванных веществом, которое в сто раз активнее сульфамидов. Пока еще невозможно, писал анонимный автор статьи, создать синтетический препарат, но это неважно, раз сама плесень вполне доступный материал. "Все согласятся с "Ланцетом", – продолжала "Таймс", – что ввиду ценных свойств пенициллина необходимо как можно скорее найти способ производить его в большом количестве..." Это был совет, чуть ли не приказ, обращенный к британскому правительству.
В статье не упоминалось ни о Флеминге, ни об ученых Оксфорда, но 31 августа в "Таймсе" появилось письмо сэра Алмрота Райта.
Редактору "Таймса"
Сэр, в вашей вчерашней редакционной статье о пенициллине вы никого не удостоили лавровым венком, который заслужил тот, кто сделал это открытие. Мне бы хотелось, с вашего разрешения, дополнить вашу статью, указав, что, следуя изречению "Palmam qui meruit ferat", венок должен быть присужден профессору Александру Флемингу, который работает в нашей научно-исследовательской лаборатории. Это он первым открыл пенициллин и он первым предсказал, что это вещество может найти широкое применение в медицине.
Остаюсь преданный вам Алмрот Райт.
Бактериологическое отделение,
Больница Сент-Мэри,
Паддингтон, В. 2
28 августа
Так старый учитель требовал признания заслуг своего ученика. Бесспорно, ему надо было проявить огромное беспристрастие и порядочность (и сделал он это с большим чистосердечием), чтобы публично признать успех химиотерапии. Но он все же продолжал верить или, во всяком случае, надеялся, что в конечном счете иммунизация одержит верх. И это с его стороны было естественным.
Райту уже был восемьдесят один год, он переселился за город, в Фарнхэм Коммон, и приезжал три раза в неделю в лондонскую лабораторию. Поезда часто опаздывали из-за воздушных бомбардировок, и Райт мог бы ездить на машине, но мужчины находились в армии, шоферами были женщины, "а они бы всю дорогу болтали", – говорил Райт. Вот почему он предпочитал опасную и утомительную поездку в поезде.
О Райте и Флеминге этого периода рассказывает миссис Бёкли, первый и единственный секретарь Флеминга. "Меня поражало, как непохожи друг на друга эти два человека – великий учитель и великий ученик. Сэр Алмрот, человек сильно развитого интеллекта, был вежлив, весьма академичен, а профессор Флеминг, тоже наделенный огромным умом, относился ко всему как-то по-детски, даже к своей работе. Уне-го был удивительно простой подход ко всему, и мне думается, что именно эта простота и приводила его столько раз к правильному решению. Да, они совершенно по-разному воспринимали вещи, но профессор оставался преданнейшим учеником сэра Алмрота".
Райт по-прежнему любил поговорить. "Помню, мы пили у него чай, – рассказывает профессор Палвертафт. – Райт произнес большой монолог о Шекспире, которого он недолюбливал. Он утверждал, что Шекспир был слишком уверенным, а истинный художник должен сомневаться. У Шекспира нет героя, которого терзали бы сомнения. Но тут я ехидно прошептал: "Быть или не быть, вот в чем вопрос". В ответ Райт только засопел и заговорил о другом".
Во время чудодейственного лечения, проведенного в 1942 году, Флеминг с Флори стали переписываться. Их переписка продолжалась и в дальнейшем. Оба считали, что настало время для массового производства вещества, способного совершать такие чудеса. В августе 1942 года Флеминг сказал своему другу Эллисону, у которого он жил: "Этот случай может очень помочь... Я повидаюсь с министром снабжения сэром Эндрю Дунканом. Он шотландец и дружески настроен. Вы же со своей стороны переговорите в министерстве здравоохранения, чтобы там поддержали промышленное производство пенициллина". Флеминг явился к сэру Эндрю и сказал ему: "Теперь мы должны начать выпускать пенициллин. Что мы для этого предпримем?" На сэра Эндрю произвели большое впечатление чудесные результаты применения пенициллина, и он ответил: "Я создам специальный комитет, и руководить им будет очень энергичный человек, который сдвинет это дело с места". Сэр Эндрю вызвал Сесиля Вейра, генерального директора отдела оборудования, замечательного организатора.
– Флеминг говорил со мной о пенициллине, – сказал министр. – Он считает, и я с ним согласен, что пенициллин открывает огромные возможности для лечения ран и многих других болезней. Я прошу вас сделать все, что в ваших силах, чтобы наладить массовое производство этого препарата.
25 сентября 1942 года Сесиль Вейр вызвал в Портленд Хауз для участия в совещании Флеминга, Флори, Райстрика, Артура Мортимера (своего заместителя), а также представителей химических и фармацевтических предприятий – словом, всех, кого могло интересовать производство пенициллина.
Пять крупных фирм: "Мэй и Бекер", "Глаксо", "Велком", "Бритиш Драг Хаузис" и "Бутс" – еще в 1941 году организовали Научно-исследовательское терапевтическое общество, которому они обещали сообщать все полученные ими данные о пенициллине. С Оксфордской группой исследователей поддерживали связь "Импириал кемикл индастриз", "Кембл" и "Бишоп". Последний завод безвозмездно передал партию пенициллина Флори за несколько дней до заседаний комитета.
Сесиль Вейр сказал, что все должны обмениваться своими сведениями о пенициллине и его производстве; у исследователей и промышленников одна цель: выпускать пенициллин быстро и в большом количестве. Его предложение было единодушно и с энтузиазмом одобрено. Все обязались делиться своими достижениями и отдать свои знания и талант на службу общественным интересам. Флори сообщил, что он познакомил американские фирмы с методами, разработанными в Оксфорде. Он добавил, что взаимность должна быть полной, и выразил некоторые опасения по поводу патентов, взятых американскими исследователями на способы производства. Научно-исследовательское терапевтическое общество заверило, что все сообщения, полученные из Америки, будут немедленно передаваться английским ученым.
Однако было условлено, что работа разных лабораторий не будет централизована. Из-за воздушных бомбардировок неразумно было создавать единый научно-исследовательский центр. Масштабы производства не стали обсуждать, это было еще преждевременно. Флори доложил собравшимся, что если на лечение одного больного менингитом или септицемией требуется большое количество препарата, то на лечение местных инфекций его идет гораздо меньше. Так, опыт лечения ожогов показал, что десяти граммов препарата в месяц хватит для всех инфицированных ожогов в Средневосточной армии. Доктор Максуэлл объявил, что Научно-исследовательское терапевтическое общество собирается построить завод производительностью в миллион литров пенициллина в год. У "Импириал кемикл индастриз" тоже был уже разработан проект предприятия. Флори высказал пожелание, чтобы распределение готовой продукции велось под контролем биологов в качестве гарантии против опасных злоупотреблений, которые часто бывают при появлении нового медикамента.
В конце совещания Артур Мортимер прошептал на ухо своему начальнику: "Может быть, вы и не отдаете себе в этом отчета, но это будет знаменательным собранием, и не только в истории медицины, но, возможно, и в истории мира. Впервые все, кто имеет отношение к производству лекарства, отдадут все свои знания и свой труд не ради денег или славы...".
Производство было освоено очень быстро. Операциями руководил Общий комитет по пенициллину под председательством Артура Мортимера (позже его сменил сэр Генри Дэл). Профессор Райстрик был назначен техническим консультантом и оказал огромную помощь. Он и инженеры крупных химических фирм поехали в Америку, чтобы ознакомиться с успехами американской промышленности.