Первую часть условия Ярослав легко выполнил. После злополучного тюремного эпизода он покидает редакцию анархистского журнала и ищет место в других пражских изданиях. Со вторым условием дело обстояло хуже. Куда бы он ни явился в поисках работы, везде боялись, как бы он не устроил какую-нибудь "маленькую революцию", ибо его бесстрашие и нежелание приспосабливаться были всем прекрасно известны. К тому же он привык выражать свои мысли откровенно, без всяких околичностей. Достаточно сравнить его учтивое ходатайство о месте в банке "Славия", написанное в 1902 году, с небрежным письмом хранителю библиотеки Национального музея, куда он в 1907 году хотел поступить на службу. Даже в формальном прошении он не желает притворяться и играть комедию.
"Ваша милость!
Предлагаю Вам свои услуги.
У меня есть практика.
Я редактировал журналы "Комуна" и "Худяс" и, хотя не являюсь прямым анархистом, редактировал их в анархистском духе.
Подошел бы Вам возраст - 25 лет?"
и т. д.
Он тщетно ищет место - нигде не хотят брать человека подобного образа жизни, насмешника, для которого на свете нет ничего святого. Несчастные возлюбленные должны встречаться тайком, переписываться через друзей и подруг. В письмах, которые явно предназначены для родителей Ярмилы, Гашек лестью и витиеватым стилем пытается снискать их расположение.
"Дорогая Ярмила!
Не думайте, что я хочу нарушить покой в Вашем доме. Я с глубоким уважением отношусь к требованиям Вашего отца и постараюсь выполнить их, чтобы у Вас не было в семье никаких неприятностей. Я перестану участвовать в анархистском движении и буду заниматься лишь чисто литературной деятельностью, а при первой возможности устроюсь в редакцию газеты, с программой которой Ваш отец будет согласен. Тогда никто не сможет сказать, что он запрещает Вам со мной разговаривать…
Надеюсь, что, когда я оставлю анархистское движение, Ваша мать также не будет возражать против нашей дружбы.
Ваш отец тем паче, ибо я теперь знаю, что лично против меня он ничего не имеет и возражает лишь против моих анархистских убеждений.
Но Вас я люблю больше, чем какие-то лозунги! И потому будьте любезны сказать Вашему отцу, что я прошу его не поминать прошлого, поскольку в настоящем все изменилось. И еще прошу, чтобы Ваш отец позволил Вам завтра в десять часов прийти к спортивному залу "Сокола".
Буду действительно рад, если Ваша мать, которую я чрезвычайно уважаю, хотя она до сих пор не сказала обо мне ни одного доброго слова, изменит свое мнение.
Знаю, моя дорогая, что как мать она заботится о Вашем счастье, и потому сбрасываю с себя опасное анархистское одеяние и надеваю более удобное - по желанию Вашего отца.
Я и сам завтра днем охотно переговорил бы с Вашим отцом и объяснил бы ему, что не намерен больше допускать никаких выходок и буду руководствоваться своей последней беседой с ним. Поэтому приходите завтра в десять часов к залу "Сокола" на Виноградах.
Целую Вас.
Ваш Ярослав".
Встретившись с паном Майером, он обещал исправиться и непременно найти постоянное место службы:
"В результате полуторачасового разговора с твоим папашей я добился хотя бы того, что он пообещал, если я буду прилично одет и найду пусть даже совсем скромное, но постоянное место, не препятствовать нашим встречам, ибо он сказал, что коли отбросить прошлое, то даже любит меня.
Во-вторых, он обещал разрешить нам писать друг другу, а в-третьих, обращаться с тобой мягче.
Я же, в свою очередь, пообещал ему подыскать себе место, но не так, как весной, - а по правде, потому что тогда я ни о чем не заботился, а теперь забочусь".
Надежды Гашека найти место и соответственно средства к существованию поддерживались еще тем, что над ним смилостивились в редакциях социал-демократических газет. Полный радужных планов, он пишет:
"В "Право лиду" мне определенно пообещали место, а конкретно - депутат Соукуп и д-р Винтер. Сказали, что делают это вовсе не из сентиментальных побуждений, а просто потому, что им было бы жаль меня потерять. А посему, прежде чем предоставить мне что-то более солидное, они подыщут для меня какую-нибудь работенку до полудня. Я должен писать во все социал-демократические газеты. Д-р Крейчи заверил меня, что постарается печатать мои вещи хотя бы раз в неделю, если это будет возможно, а д-р Шмеральы зашел даже так далеко, что предложил поехать вместе с ним в Кладно, где вчера проходила конференция редакторов социал-демократических газет.
Так что вчерашний вечер я провел в Кладно. Шмераль представил меня по крайней мере пятнадцати социал-демократическим редакторам".
Обещания социал-демократических депутатов и надежды на должность в кладненском филиале редакции "Праву лиду" были представлены родителям как решенное дело. Позднее молодым влюбленным пришлось опровергнуть эту версию. В одном из писем Ярослав напоминает: "Объявим, что я вернулся из Кладно".
Но, несмотря на все обещания и действительное стремление исправиться, Гашек не мог уже ничего поделать со своим характером, не мог отказаться от старых привычек. Рассказывают историю, из которой хорошо вырисовывается его неосмотрительность. Как-то раз, возвращаясь на рассвете из кафе, он в приступе тоски по Ярмиле посетил дом Майеров на Виноградах. Но исповедался лишь сонной дворничихе, ибо наверх та его не пустила. Ярослав умолял дворничиху никому ничего не говорить. Однако наутро все, разумеется, знали, в каком виде "пан писатель" явился ночью просить руки дочери домовладельца. Двери дома Майеров снова перед ним закрылись.
Детская наивность и доверчивость - наиболее характерные черты его взаимоотношений с Ярмилой, несчастливых и трагически сложных. И все же он привлек ее именно открытостью своего характера; его естественность пробуждает в ней симпатию, легко преодолевающую девичьи запреты.
"Сегодня я вижу, что если двое любят друг друга, как мы, если они так влюблены, проводят вместе столько времени, открывают свои души, целуются, тоскуют в разлуке, обнимаются, ищут четырехлистник, ласково и нежно кладут головы друг другу на плечо, на колени, прижимаются с неясным представлением о том, как будет прекрасно, когда они смогут вместе спать, если для них наслаждение ощущать тепло другого и если при всем том они не стыдятся своих страстных вздохов и понимают друг друга, как мы, говорят один другому даже такое, что остановило бы строгих моралистов, беспокоятся друг за друга и не могут друг без друга жить, - так вот сегодня я вижу, что это настоящая любовь, не платоническая, но и не только чувственная, а и то и другое сразу. Мы с тобой, дорогая, хорошо понимаем это, когда сидим рядом в обнимку и ты говоришь мне: тсс!"
Поскольку он знал, что Ярмила способна принять его и таким, каков он есть, что она единственная до конца оценила его искренность, в одном из писем он доверяет ей глубочайшую тайну, грехопадение своей молодости. "Верь мне, дорогая, я любил тебя одну, Ярмила, и теперь люблю, всем сердцем люблю и никогда ни одной другой женщины не любил, ни той цыганки - Ма-ришки…
…И верь мне, с тех пор как мы с тобой сблизились, я ни с одной женщиной не провел в постели и секунды, потому что ныне для меня никого больше не существует, одна ты, моя дорогая, и одна ты меня любишь, а остальные женщины не стоят и клеточки твоей кожи. Прошу тебя, напиши, что прощаешь мне те времена, когда я тебя еще не знал…"
В корреспонденции обнаруживается и противоречивость натуры Гашека. Даже во взаимоотношениях с самыми близкими людьми, которым доверял, он не мог преодолеть несдержанность характера. Под влиянием неожиданной идеи он способен пренебречь всеми обязательствами, забыть обещания и клятвы. Но тут же раскаивается, снова дает обещания, снова клянется и оправдывается: "Дорогая моя! Обещаю тебе, никогда больше не сделаю ничего, что бы могло нам повредить. Ведь я знаю, ты из-за этого будешь очень страдать, моя Ярма. Ты и так страдаешь из-за меня, но верь, я за все тебя вознагражу, и когда-нибудь мы вместе посмеемся над тем, что сегодня кажется нам ужасно трагичным.
Я вознагражу тебя за всю боль, дорогая, за все горести, которые тебе причиняю. Я тебя безмерно люблю и тоскую по тебе. И когда-нибудь, надеюсь скоро, буду рассказывать тебе, сколько раз я думал, почему я не богач, сколько раз думал и чувствовал точно так же, как ты, моя драгоценная…"
От Ярмилы Гашек не скрывал изнанки своего непростого образа жизни, своего отчаяния от того, что не может найти постоянное место, хоть и готов принести ради этого жертвы. (Так, он участвует в конкурсе на замещение должности общинного секретаря в каком-то медвежьем углу, но и это оказывается напрасным. Место, вероятно, получил кто-то из тамошних жителей.)
В ту пору успехом пользуются его фельетоны. "В "Право лиду" хотят получить от меня десять фельетонов, - пишет он. - В "Рашпле" ("Рашпиле") пять рассказов и для каждого номера фельетон".
Но эти будничные радости отравляет неустанная забота о средствах к существованию. Он вечно в долгах, и кредитором, очевидно, чаще всего была Ярмила. Поскольку дома ей давали только немного карманных денег, она одалживает для него довольно большие суммы, что подтверждает и следующий пассаж: "Боюсь, ты не будешь удовлетворена присланной суммой. Я делал, что мог, и очень сожалею, что не достал больше, моя золотая. Но на какое-то время ты, надеюсь, все же удовлетворена. Только бы ты скорее поправлялась! Пиши мне честно, как себя чувствуешь! А я уже так хочу тебя видеть! Мне грустно, невероятно грустно. Ты написала так трагично. Это было ужасно. Вообрази, в час дня у меня еще не было ни крейцара, только четыре странички поэтического рассказа "Двоюродный брат Бойко". Я пошел с ним в "Май". Там был Кронбауэр. И сей добрый человек дал мне пятерку авансом. Потом я встретил Вику, он одолжил мне гульден. А перед тем я обегал всю Прагу. Но остался оптимистом, и в час дня, не имея ни крейцара (все, что у меня было, я проездил в трамвае), все еще надеялся на благополучный исход".
Другим постоянным кредитором Гашека была кузина Мария. Чуть ли не в каждом письме мы найдем фразу: "отложу для Марчи", "отдам долг Марче", раз даже упоминается ее браслет, по-видимому, сданный Ярославом в ломбард.
Чтобы воспрепятствовать встречам Ярмилы с Гашеком, отец послал ее к родственникам в Либань. В письмах, которыми молодые люди пытаются вознаградить себя за разлуку, мы находим отголоски бесконечных перипетий их любовных отношений. Мальчишески наивные чувства Гашека переплетаются в этой переписке с мужественным стремлением сделать Ярмилу поверенной и участницей своих литературных битв, своей борьбы за существование. Он делится с ней художественными замыслами.
"Пошел я прогуляться по Карлину и на самой окраине перед магазином увидел ковылявшего по улице полуторагодовалого мальчонку. Его мамаша, видно, зашла в магазин. Я взял его за руку и повел к ближайшей остановке трамвая. Карапуз называл меня "папой", я сел с ним в трамвай и потребовал билет "с пересадкой" на Вышеград. Приехал туда, вылез вместе с малышом и пошел к Подолу. Потом завел мальчонку в подъезд, велел подождать и удрал. Сел на пароход и возвратился в Прагу. Выхожу на набережной… и тут я проснулся.
Странные у меня сны. Немножко разбавлю этот сон и напишу рассказ о таком типе, которого радуют горести ближних".
Ярослав несколько раз навещал Ярмилу в Либани.
Случай, происшедший с ним как-то в поезде на обратном пути, он описал, не жалея красок:
"До станции я добрался благополучно и без приключений. В вагоне сплошь были старцы, да еще жандарм, который вез сих достопочтенных старичков в суд. В Копидлне я зашел в буфет. Представь себе - сосиски попахивали, а пиво было такое отвратное, что я через силу выпил бокал. Затем я снова сел в поезд и ехал до Чешского Брода с несколькими земледельцами, которые расспрашивали меня, каков ячмень в Либани. Я сказал, что ячмень в этом году редковат, рожь высокая, а вообще - довольно сухо. Впрочем, любая земля, дескать, хороша, если не пожалеть удобрений. К сожалению, наши люди еще не умеют систематически культивировать почву - хоть им кол на голове теши! Под конец я сказал им, что еду в Роудницу покупать машину для выжимки мака (собственный вымысел!). Они чрезвычайно заинтересовались; тогда я сообщил им, будто бы изо всех плодов земных мак имеет самую большую будущность. Нынче, говорю, маковым маслом пользуются только художники да лакировщики, а завтра? а послезавтра?.. Кто это может предвидеть?.. Они советовались со мной, какую шестирядную машину для внесения в почву минеральных удобрений им лучше купить.
Я объяснил, что лучше всего восьмирядную. Этим я сразил их наповал, и они поспешили перевести разговор в другое русло.
С ячменя, навоза и машин для внесения в почву минеральных удобрений мы перешли на пожарных, с пожарных на какого-то восьминедельного поросенка, который родился у одного из них в местечке Кршинец, с этого поросенка перескочили на магистра Яна Гуса, чей праздник они как-то связали с поросенком…
Дело в том, что свиноматка загрызла этого поросенка в тот самый момент, когда ее хозяин по случаю праздника в честь Яна Гуса участвовал на площади в шествии с зажженными лампионами. Я сказал, что это явно была не какая-нибудь обыкновенная свинья, а свинья-мачеха.
- Милостивый сударь, - удивился деревенский простак, - откуда вы знаете, что это не ее поросенок? И верно, его мамаша сдохла от краснухи, вот мы и подсунули сосунка свинье мясника. - Так я еще раз поддержал свою репутацию!"
С другого свиданья Гашек за неимением средств возвращался пешком.
"Сроду так не промокал, как вчера вечером на пути из Ржичан в Прагу. Примерно за час ходьбы до Пругониц начался ливень, дорога там идет низиной, и вдруг вся эта низина оказалась затопленной бурлящей водой, доходившей мне до колен. Вода со склонов неслась лавиной. Тьму озаряли молнии. И в этом неистовстве стихий, от красоты которого подламывались ноги и спирало дыхание, вдруг послышалось громкое пение. Я пошел на голос и в кроне дерева, стоявшего у поворота дороги, где вода низвергалась с особой силой, увидел черную фигуру. Это был пругоницкий капеллан. Попав в беду, он вскарабкался на дерево и там жалобно пел.
Между нами завязалась беседа.
- Это ваше сочинение? - спрашиваю. - Милый пан, - ответствовал тот с дерева, - вы бы поступили благоразумнее, если бы присоединились к моему пению. - Отчего бы и нет, - сказал я и тоже стал петь: "Всякий поп до смерти рад есть с кухаркою салат", - а потом говорю: - Вот видите, природа гневается, а я пою такие непристойности. Вы поняли, что означает эвфемизм "есть салат", ваше преподобие? Выло бы вполне естественно, если бы господь бог в этот миг ниспослал на меня гром и молнию. Но поскольку наука и церковь состоят в вечном противоречии, физические законы из оппозиции к богу и церкви не подчинятся небесным силам, и гром с молнией ударит точнехонько в то дерево, на котором сидите вы, ибо вы являетесь самой высокой точкой во всей округе… - Сказав это, я пустился по дороге вброд и скрылся во тьме. А сквозь шум падающих на землю вод до меня доносилось: "О матерь святая, к тебе обращаю прошенье, пусть бог всемогущий простит дураку прегрешенье". Дождь постепенно стихал. Быстрым шагом и в прекрасном настроении, полный воспоминаний о тебе, я поспешил к Праге, куда и добрался без дальнейших происшествий".
Чтобы придать своим сообщениям из Праги большее правдоподобие, автор писем порой изображает раскаянье и сожаленье:
"Ты даже не представляешь себе, как я страдаю, вспоминая свое легкомыслие: играл в карты, ходил в кабак. Теперь я лишь изредка посещаю кафе или какую-нибудь выставку и усердно работаю".
Из других писем мы узнаём о его мелких печалях и заботах:
"Получил твое письмо. Большой палец у меня еще побаливает. Напишу завтра. До сих пор не мог писать как следует, потому что палец снова распух. А сегодня он уже нормальный. Я его действительно вывихнул. Но ничего худшего не произошло. Что касается рассказов, то я диктовал их художнику Ладе". (На цветочном гулянье в парке Стромовка бешеные кони перевернули тогда коляску, в которой ехала певица Ортова. Певица погибла. Гашек пишет Ярмиле, что вывихнул большой палец, когда вместе с несколькими другими мужчинами пытался удержать коней.)
"Вернувшись домой, я съел все, что мог найти. Утром мама попросила дать ей немного денег, чтобы заплатить домохозяину, ей не хватало нескольких гульденов до требуемых 48. Я отдал шесть гульденов, полученных из "Гумористицких", Ты не сердишься? Сумочку я пришлю тебе, наверное, в понедельник вместе со всем содержимым ".