Но молодая королева совершенно не понимала, зачем Карлу тащить целую армию через Альпы ради покорения ее сердца, когда достаточно было бы чуть-чуть больше внимания и верности; вслух она, однако, ничего не высказывала, надеясь, что когда ее необузданный супруг пресытится, наконец, и приключениями, и бесконечными эскападами, он снова будет принадлежать ей безраздельно.
Через два дня после выступления из Мулэна караван прибыл в Лион. Горожане оказали прекрасный прием королю и королеве. Сразу же начались в честь гостей грандиозные празднества, а лучшее здание в городе было отдано в полное распоряжение их королевских высочеств.
- Какой приятный город, - отметил король. - С нашей стороны было бы непростительной ошибкой покинуть его слишком быстро.
И вот, под тем предлогом, что надо еще раз обсудить кое-какие детали военной кампании, он решил задержаться на берегах Роны.
Спустя полгода он все еще был там. Но было бы неверным полагать, что одно лишь гостеприимство лионцев удерживало Карла VIII в их городе. Обаяние местных красавиц тут тоже немало значило…
Король, у которого глаза загорались при виде каждой юбки, в первый же день приметил среди высшей лионской знати довольно много хорошеньких женщин. Приметил и дал себе слово всех до одной завлечь к себе в постель до того, как он покинет Неаполь.
Его победа, надо признать, была скорой: за несколько недель он успел узнать всех. Однако вся эта оргия утомила короля чрезвычайно, до такой степени, уточняет историк, "что тело его просто обвисло на костях, напоминая дырявый бурдюк, из которого все выпили во славу дам".
Приближенные беспокоились, видя короля в такой расслабленности. Ему даже пытались намекнуть, что величие трона мало совместимо с подобными мерзостями. Но все эти разговоры оказались напрасными, поскольку Карл был втянут на путь разврата герцогом Орлеанским, взявшим на себя, по словам историка Сен-Желе, роль "устроителя свободного времяпрепровождения монарха".
Людовик рассчитывал таким образом истощить силы своего тщедушного кузена и взять в свои руки руководство итальянским походом. В данный момент в его планы не входило завладеть короной. Он мечтал пока лишь насладиться успехом предпринятой кампании, которая обещала быть не особенно обременительной, и предстать героем в глазах маленькой королевы, в которую он по-прежнему был влюблен.
Он забыл, что хилые очень часто - и особенно в любовных делах - обнаруживают удивительную выносливость. Сплошь и рядом король появлялся перед своим окружением с громадными кругами под глазами, со следами переутомления, но при этом он отнюдь не терял своего отменного здоровья.
И потому полный ярости Людовик Орлеанский продолжал тратить свои силы впустую.
* * *
В июне 1494 года король, пресытившийся и удовлетворенный, решил продолжить поход в Италию. Он бы и покинул, наверное, Лион, где ему больше нечего было делать, если бы только неаполитанцы, прекрасно осведомленные о его развращенности, не придумали весьма хитроумный способ задержать его отъезд.
Была найдена некая особа довольно низкого происхождения, но наделенная впечатляющей красотой, которой и поручили соблазнить короля и постараться продлить интригу как можно дольше, проявив "максимальную изобретательность и весь свой опыт в делах любви". Надо сказать, что в общении с итальянскими принцами красавица приобрела столь богатую практику, что ей без труда удалось очаровать Карла VIII. Кончилось тем, что он просто не мог с нею расстаться…
Вскоре он не только с ней завтракал, обедал и ужинал, но и поселился у нее, к великой скорби королевы Анны, которая, конечно, знала об этой очередной его авантюре.
В связи с этим идея завоевания Неаполитанского королевства оказалась серьезно скомпрометирована и скорее всего была бы окончательно погублена, если бы не Людовик Сфорца, который, забеспокоившись, поручил своему послу Карло Бельджойозо отправиться в Лион и посмотреть, чем там занят король Франции. Посланник очень быстро выяснил, в чем дело, потому что о королевских шашнях знал весь город. Тогда Бельджойозо попросил аудиенции у Карла VIII.
- Сир, - сказал он суровым тоном, - боюсь, что за месяц удовольствий вам придется заплатить счастьем и честью всей вашей жизни.
Король покраснел и опустил голову.
- Мы выступим из Лиона на следующей неделе, - пообещал он.
Разумеется, любовница сделала все возможное, чтобы удержать его; но он нашел в себе силы оставить ее.
Узнав о том, что их отъезд решен, Анна постаралась подобрать женщин поуродливей, попроще, всяких "кумушек да прачек", которым и поручила интимные услуги королю на время путешествия. Она знала, что ее супруг не в силах противиться встречающимся на пути прекрасным итальянкам, но по крайней мере он теперь не будет делить ложе с ее прислугой.
23 августа 1494 года армия покинула Лион и направилась к Греноблю, где Анне пришлось распрощаться с королем.
Переход через Альпы был совершен без всяких затруднений. Но в Монферра король с ужасом обнаружил, что у него не осталось денег, чтобы продолжать поход. Положение тем более неприятное, что до цели было еще далеко. "Можно себе представить, - писал Ф. де Коммин, очевидец тех событий, - каким могло стать начало войны, если бы Господь не взял это дело в свои руки". К счастью. Карл соблазнил какую-то местную маркизу. Он поведал ей о свалившихся на него трудностях, и восхитительная Бланш де Монферра без колебаний отдала ему свои драгоценности, чтобы он мог заложить их. Об этом жесте, внушенном искренней любовью, поведал Брантом.
"…Тем не менее, у короля было немало других причин любить эту женщину, которая постаралась помочь всем, чем могла, одолжила ему все свои драгоценности и украшения для того, чтобы он заложил их, где пожелает, и это можно назвать великим одолжением, ведь мы знаем, как любят женщины украшать себя драгоценными камнями, кольцами, ожерельями и как предпочитают скорее поступиться тем, что составляет их честь и славу, нежели расстаться со всеми этими богатствами. Я говорю, разумеется, о некоторых, а не обо всех. Да, одолжение этой дамы велико, потому что без этого жеста учтивости король бы просто осрамился и должен был вернуться с полдороги, не завершив из-за отсутствия денег начатое предприятие, что выглядело бы еще хуже, чем когда епископ Франции отправился на Трентский собор без денег и без знания латинского языка…"
Под драгоценности маркизы де Монферра банк выдал Карлу VIII ссуду в 12 тысяч дукатов, после чего армия снова двинулась в путь по направлению к Турину и Асти. Там французов приветствовал Людовик Сфорца и его супруга Беатриче.
Зная о чувственных наклонностях короля Франции, Мавр встретил его в окружении не только дам, входящих в свиту герцогини, но и тех, которые выделялись лишь своей "исключительной красотой" и в чьи обязанности входило "не остаться безучастными в этой дипломатической встрече".
При виде такого скопления очаровательных созданий Карл подумал, что он был не так уж и не прав, отправляясь в Италию. И хотя всех этих прелестниц было числом более трехсот, король решил проявить галантность и принять вызов каждой из оказавшихся перед ним "противниц", что, разумеется, вынуждало еще на некоторое время отложить военную кампанию.
В конце концов армия все-таки двинулась дальше и после нескольких сражений вступила в Неаполь, главную цель похода.
Довольный тем, что не очень затруднительная военная прогулка в конце концов завершилась, Карл VIII принялся всматриваться в неаполитанок. Одна из них предстала перед ним в сильно декольтированном платье, украшенном сверкающим алмазом.
- Здесь все женщины красивы, - заявил он своим солдатам. - Я хочу, чтобы вы сохранили память об этом прекрасном городе.
И действительно, из этого похода французы привезли домой вполне конкретное воспоминание о Неаполе…
АРМИЯ КАРЛА VIII ЗАНОСИТ ВО ФРАНЦИЮ НЕАПОЛИТАНСКУЮ БОЛЕЗНЬ
Всегда ли мы знаем, что привозим с собой из путешествий?
Морис Декабри
На протяжении нескольких недель Карл VIII, казалось, забыл, что привело его в Неаполь. Да и можно ли не поддаться обаянию этого райского места, где восхищение вызывает буквально все: чистое небо, голубое море, мраморные дворцы, бесконечные сады на склонах холмов, наполненные экзотическими цветами, тенистые парки, в которых слышится щебет заморских птиц. Все это возбуждало желание наслаждаться негой жизни.
Карл устраивал празднества, турниры и костюмированные балы, на которых некоторые местные красавицы появлялись в наряде, состоящем лишь из нескольких ниток жемчуга. Кроме того, воспользовавшись теплыми весенними ночами, он дал на открытом воздухе несколько грандиозных банкетов, каждый из которых заканчивался не менее грандиозной оргией. И нередки были случаи, когда под утро охрана находила на лужайках, вокруг неубранных столов сплетенные парочки, свалившиеся там, где их одолел сон.
Следует сказать, что подобные безумства совершались не только в окружении короля; во власти настоящей любовной лихорадки оказалась чуть ли не вся армия. Как сообщает венецианский хронист Сануто, "французов интересовал лишь греховный акт, и женщин они хватали силой, без всякого уважения к личности". Он рассказывает об одном безутешном отце, чья шестнадцатилетняя дочь стала жертвой проходившего мимо дома полка. "Король, - пишет Сануто, - вежливо выслушал несчастного и посочувствовал, но ничего для него не сделал. Сам же Карл VIII в тот момент наслаждался обществом насельниц монастыря Св. Клары, не считая милостей, расточаемых его фавориткой Ла Мельфи и многими прочими женщинами, которых к нему приводили его люди…"
Понятно, что в этих условиях у короля совершенно не хватало времени на государственные дела и даже на личную переписку. Вот почему так печалилась в своем большом лионском замке Анна Бретонская. Печалилась, потому что не было писем от короля, потому что ее терзала мысль о его изменах со всеми попадавшими на глаза итальянками, потому что приходилось спать одной.
А между тем молодая королева от природы имела пылкий темперамент, и одиночество подвергало ее нервную систему сильнейшему испытанию. Однако все, как один, историки уверяют, что она хранила достойную подражания верность своему супругу.
В то время как Карл VIII погрязал в разврате, бедняжка тратила время на чтение толстенных религиозных книг, переписывала в свой часослов некоторые молитвы, предназначенные для ныне отсутствующих, или молилась в часовне замка. Иногда, когда становилось особенно тоскливо, королева отправлялась погостить к Анне де Боже, которая всегда хорошо ее принимала, несмотря на сильнейшее беспокойство, причиненное ей этим безумным итальянским походом. Но молодая королева, надо признать, не проявляла особого интереса к политическим новостям; в Мулэн она приезжала только для того, чтобы вести бесконечные разговоры о своем ветреном супруге, которого ей теперь приходилось любить "платонической любовью".
* * *
Время от времени она посылала Карлу нежное письмо, в котором умоляла его вернуться во Францию.
В апреле 1495 года, под давлением Анны де Боже, она написала ему в более категоричном тоне: "Пора возвращаться в королевство, потому что ваше отсутствие оплакивает народ, а вместе с ним и я".
Карл VIII получил этот взволнованный призыв в тот самый момент, когда устраивал великолепный праздник в честь Леоноры, очередной своей фаворитки, и, стало быть, не испытывал ни малейшего желания вернуться во Францию. К тому же свой поход он считал далеко не оконченным. Согласно его замыслам Неаполь был лишь одним из этапов на пути в Константинополь.
- Наша цель пока еще не достигнута, - часто повторял он. - Мы должны добраться до неверных и во имя Господне сразиться с ними.
Но если он и мечтал о захвате турецкой столицы, то не столько ради титула короля Константинопольского, сколько ради того, чтобы завладеть гаремом султана Баязета, о многочисленности которого был очень наслышан. Он уже представлял себя в окружении юных благоухающих негритянок, остриженных наголо берберок и славящихся атласной кожей женщин Кавказа…
* * *
Ночной праздник в честь Леоноры был великолепен. В десять часов вечера, под деревьями ярко освещенного парка, за банкетным столом собрались две сотни гостей. Редкие, сдобренные пряностями блюда разносились в золоченой утвари необыкновенной красоты неаполитанками, одетыми в юбки с разрезом до пояса, сквозь который при каждом шаге открывалось все то, что не следовало бы демонстрировать во время обеда.
Однако прекрасные ножки очаровательных созданий были далеко не самым поражающим зрелищем этого праздника. Фаворитка Карла восхитила и, более того, потрясла присутствующих, появившись перед ними с обнаженной грудью…
Покончив с обедом, гости стали танцевать в парке, а прекрасные служанки, оставив на время свои обязанности, смешались с толпой приглашенных. Одежды на них было очень немного, и вскоре все они были увлечены в тенистые кущи парка.
* * *
В течение многих дней все, кто был приглашен на этот праздник, с восторгом вспоминали сладостные часы, проведенные на травке при лунном свете; но однажды утром один из благородных кавалеров почувствовал непонятное для него покалывание. На следующий день и того хуже, появились боли, а вскоре все тело покрылось мелкими прыщами.
Обеспокоенный больной пригласил врача, который не смог прийти сразу по вызову по той причине, что в одно и то же время все гости короля оказались поражены какой-то странной болезнью…
Несчастные дорого заплатили за миг наслаждения. Тела их от головы до колен покрылись коростой, у некоторых провалились рты, другие ослепли. Последних, впрочем, можно считать счастливцами, поскольку они не могли видеть свое заживо гниющее тело.
Спустя месяц эпидемия в рядах французской армии достигла масштабов подлинного бедствия. Ведь красавицы, прислуживавшие на банкете, были не единственными разносчицами ужасной болезни. Большинство неаполитанок носили "яд" в своей крови, и тысячи солдат очень скоро оказались отравленными. Сотни их поумирали, даже не поняв, откуда на них свалилась страшная болезнь. В те времена много ходило невероятных историй об этом. Некоторые врачи уверяли, что всему виной одна женщина, заразившаяся от прокаженного, другие считали, что все это последствия каннибализма и обвиняли солдат в том, что они ели человеческое мясо, третьи не сомневались, что болезнь появилась в результате сношений какого-то типа с кобылой, зараженной кожным сапом…
В действительности же то был обыкновенный сифилис, завезенный из Америки матросами Христофора Колумба, а оттуда переправленный в Италию испанскими наемниками Фердинанда Арагонского, несчастного Неаполитанского короля, изгнанного со своего трона французами.
< См. Антуана Муза Брассаволе де Ферраре, который рассказывает: "В стане французов была одна знаменитая своей красотой куртизанка, у которой, однако, на матке была гнусная язва. Мужчины, с которыми она сходилась, получали от нее дурную болезнь. Эта болезнь поразила сначала одного, потом двоих, потом сто, потому что она была публичной женщиной и притом очень красивой, а так как человек по природе падок на все вышеупомянутое, многие женщины, имеющие связь с зараженными мужчинами, сами заболевают и передают заразу другим мужчинам".>
* * *
Болезнь распространилась с невероятной скоростью, и вскоре ее обладателями стали многие высокопоставленные люди. У епископов, у кардиналов стали проваливаться носы. Не удалось избежать заразы даже папе Римскому. Тогда сострадательные медики стали с важностью разъяснять, что болезнь эта очень заразная и может передаваться по воздуху, через дыхание, и даже через святую воду. Только так и удалось спасти честь святых отцов.
Карл VIII, перепуганный возможными последствиями указанной болезни, решил незамедлительно покинуть страну, где женщины представляют такую опасность. Дав увенчать себя 25 апреля короной короля Неаполитанского, он 1 мая отправился во Францию, оставив вместо себя вице-короля, храбрейшего Жильбера де Монпансье.
В сущности, Итальянский поход оказался довольно бесславной авантюрой. Король возвратился домой с лицом, тронутым оспой, подхваченной в Асти, с альбомом рисунков, в котором можно было обнаружить "портреты принадлежавших королю девиц" (тех, кого он узнал в пути), и с солдатами, подхватившими "неаполитанскую болезнь", которая впоследствии перевернет жизнь французов и окажет огромное влияние на философские и религиозные идеи XVI века…
* * *
Возвращение оказалось долгим и опасным. Это уже была не легкая военная прогулка в центре Италии, но отступление, грозившее в любой момент обернуться катастрофой.
За один год ситуация резко изменилась. Пока Карл VIII забавлялся в Неаполе, венецианцы - Людовик Сфорца, папа Александр Борджиа, император Максимилиан и Фердинанд Арагонский - объединились в союз и создали сильную армию.
В селении Форново французы чуть было не попали в окружение. Они вырвались из него после тяжелого боя, в котором Карл VIII утратил большую часть своего багажа. Это неприятное происшествие ввергло его в великую печаль, поскольку из Неаполя он вез в качестве трофеев большое количество произведений искусства: ковры, богато оформленные книги, картины, мебель, сукна, мрамор, драгоценности и прочее. Но огорчению его не было предела, когда он узнал, что венецианцы похитили даже лично ему принадлежащий сундук, содержавший не только мощи Св. Дени, которые король повсюду возил за собой, но и тот самый альбом с портретами всех дам, ласками которых он наслаждался в Итальянском походе.
Но как бы там ни было, а после этого сражения венецианцы, преследуемые "французской фурией", больше не осмелились нападать на армию Карла VIII.
Возвращение во Францию после этого, однако, не ускорилось. Напротив, даже замедлилось. Потому что избавившийся от бранных трудов король стал задерживаться буквально в каждом городе, чтобы развлечься с попадавшими ему на пути женщинами <Уже в Сиене его задержали жители, "выставив напоказ местных дам", а в Пизе он увлекся дамой весьма низкого пошиба, заставив армию застрять еще на неделю.>.
15 июля 1495 года французы прибыли в Асти, где королю сообщили, что войска под командованием Людовика Орлеанского попали в окружение в итальянском городе Новара. Это известие очень расстроило Карла.
- Мы должны пойти и освободить его, - заявил он. - Я не собираюсь возвращаться во Францию без герцога Орлеанского. Мы пробудем в Асти столько, сколько потребуется.
Эти прекрасные слова, свидетельствовавшие о благородстве его характера, должны были бы переполнить восхищением сердца солдат и рыцарей, но увы! Они прекрасно знали своего короля и знали также, что освобождение герцога Орлеанского - не единственная причина, удерживавшая Карла в Асти. Здесь он встретил прекрасную Анну Солери, в которую без памяти влюбился.
В течение многих недель связь эта поглощала все его мысли настолько, что он почти забыл об осажденных в Новаре, чья судьба оказалась просто плачевной.