Марианна спит. У нее болят глаза. Ей должны сделать операцию на глазах, она слепнет. У нее шрамы на лице. Катрин больше не узнает мать, она не может видеть Катрин.
Марианна пробуждается. Сосуд с кровью почти пуст. Еще интенсивнее стали боли, еще мучительнее жажда. Это был лишь сон, но она проводит рукой по лицу. Если сон повторится, она хочет запомнить, что рука ощутила, гладкую кожу.
У Марианны всегда был прекрасный цвет лица. "Тоже признак митрального стеноза", - сказал врач. Не выглядит ли она бледной и безобразной теперь, когда у нее нет стеноза?
- Сестра, могу я попросить зеркало?
- Зеркало?
Сестра Траута выполняет просьбу Марианны и говорит:
- Это очень правильно, надо быстрее возвращаться к нормальной жизни.
После того как сестра закрыла за собой дверь, Марианна с трудом подносит к лицу маленькое круглое карманное зеркальце. Беспрерывная жажда, боли при малейшем движении, при каждом вздохе, помутненное сознание от уколов и лекарств - все равно она должна знать, как она выглядит.
Белая, почти такая же белая, как Биргит, на носу очки, но без стекол, на них держатся трубочки, подводящие кислород, - страшно выглядит она, стара и безобразна.
Напряжение было слишком велико, Марианна хочет положить зеркальце на ночной столик, оно падает и откатывается в сторону.
Спать, только спать.
- Ну проснитесь же.
У кровати стоит рыжеволосая сестра. Она очень красива, и уже видно, что ждет ребенка.
- Ну, давайте же, давайте! - Сестра замечает лежащее на полу зеркальце и раздраженно говорит: - В этой палате только и делай, что постоянно нагибайся! - Выходя, она бормочет: - Какое все-таки кокетство!
Теперь Марианна больше не может выносить боль и сдерживать стоны. Слезы градом льются из глаз, если, она зарыдает, все внутри разорвется, ее тошнит, вот-вот вырвет, она задыхается, она очень больна и очень одинока, и именно эта сестра беременна… Была бы здесь мать. Позывы к рвоте, боли, недостаток воздуха, она должна позвонить. Но если снова войдет эта сестра - все разорвется, даже кетгут Ханны не сможет здесь помочь, она умрет.
Открывается дверь, сестра Траута - слава богу, сестра Траута. Она уже у кровати:
- Глубоко дышать, дышать глубоко и спокойно, так, хорошо, вдох-выдох-вдох-выдох. Отлично - глубже, еще глубже, вдох-выдох. Но вы очень неудобно лежите, дорогая, погодите минутку, мы поправим подушки. Вот так лучше. Когда я сегодня шла сюда, я видела в пекарне первые рождественские коврижки. Ну, к рождеству вы будете уже дома, станете подниматься по лестнице сразу через две ступеньки - не забывайте о дыхании.
- Сестра, останьтесь, сестра, мне очень больно.
- Да, больно, но уже недолго, с каждым днем будет лучше. - Сестра пахнет крахмалом и снегом, от нее веет чистотой и теплом. - У меня есть для вас кое-что приятное. - Сестра опускает руку в карман фартука: - Телеграмма - прочесть ее вам?
Марианна качает головой:
- Хочу сама…
- Очень хорошо. - Сестра улыбается и покидает палату.
Марианна вскрывает телеграмму, она из дому. Буквы расплываются. Она опускает листок, закрывает глаза, отдыхает и делает новую попытку. Неудача. От напряжения ей становится плохо. В третий раз. Наконец она различает отдельные слова. Еще одна передышка.
"Поздравляем перенесенной операцией, будь мужественной и бодрой, все думают о тебе. Мама".
У Марианны текут по лицу слезы. Будь мужественной и бодрой.
Сестра Траута возвращается еще раз. Марианна спит, телеграмма крепко зажата в ее руке.
Пробуждение на следующее утро мучительно, боли подчиняют себе сознание еще до того, как Марианна открывает глаза. Все внутри склеено, покрылось твердой коркой, при каждом вдохе обжигает, разрывает и колет в груди. Малейшее движение требует мужества. Во время обхода профессора у нее не возникает желания открыть глаза, и он вынужден дважды просить ее об этом. Сегодня он не улыбается, серьезно смотрит на нее и говорит:
- Мы свое дело сделали, теперь делайте вы свое. Без вашего активного сотрудничества вы не выздоровеете. Дышите энергично, кашляйте, и главное - не спать так много.
Скорее бы они все ушли!..
В следующий раз ее будит Зуза Хольц.
Разве можно при таких болях делать массаж? Марианна пытается его избежать и, тяжело вздыхая, говорит:
- Мне так больно.
- В каком месте?
Слишком усталая, чтобы продолжать разговор, Марианна кладет руку на рану.
На фрау Хольц это, по-видимому, не производит большого впечатления.
- Завтра вы уже почувствуете себя лучше. Прошу вас, садитесь и выпрямитесь, - требует она, поддерживая рукой плечи Марианны.
Боль в ране, общая оцепенелость, головокружение - и вместе с тем чувство огромного изумления: я могу сидеть, действительно сидеть, я не опрокидываюсь и не разваливаюсь.
- Еще больше выпрямиться, хорошенько выдохнуть, пожалуйста, не дремать. Вы должны быть бодрой, расслабиться, глубоко дышать, наркоз - это яд, его необходимо удалить из дыхательных путей.
Зуза Хольц массирует руками спину Марианны. Голова тяжелая, а мозг легкий как дым. Если она должна будет долго сидеть, он улетучится из головы.
- Пожалуйста, ложитесь.
Фрау Хольц ребром ладони бьет по грудной клетке и приближается к ране. Марианну охватывает страх. Фрау Хольц начинает ее массировать. Массаж приятен.
Зуза Хольц говорит не умолкая:
- Расслабиться, не засыпать, если вы будете так поверхностно дышать, легкое не очистится и температура повысится. Повышение температуры с 37 до 37,1 градуса означает четыре лишних биения сердца в минуту, с 37 до 38 градусов - больше на сорок ударов, представляете, какая это нагрузка.
Пока массаж оживляет ее тело, Марианна чувствует, как ослабевает напряжение в грудной клетке, и наслаждается благотворным действием процедуры.
И тогда она слышит наводящие страх слова:
- Пожалуйста, откашляйтесь.
Она хочет быть мужественной, собирает последние силы - и пищит как испуганная мышка.
- Я вам немного помогу и положу вам руку на горло, это вызывает кашель; прошу вас не спать, если вы не очистите легкое кашлем, придется делать это путем отсасывания. Вы ведь хотите быстрее выздороветь, добиться этого можете только вы сами.
Фрау Хольц нажимает на горло. Раздается слабое хрипение. Оно болезненно и требует больших усилий, У Марианны слипаются глаза.
- Еще несколько движений рукой. Вы ведь знаете, рана должна зажить так, чтобы рука сохранила подвижность. Добиться этого можно только гимнастикой.
Если бы фрау Хольц знала, как мало волнует ее сейчас рука.
- Хорошенько откройте глаза.
Марианна с трудом поднимает веки, смотрит мимо фрау Хольц и видит Биргит.
Биргит наблюдает за Марианной через стеклянную стену. Ее лицо еще бледнее, чем вчера, глаза еще больше, но она улыбается - по крайней мере улыбается рот.
- Пожалуйста, хорошенько поднимите руку.
Ощущение такое, будто она добровольно опускает руку в полыхающее пламя.
- И еще раз - и еще раз.
Биргит все это видит.
- Вы это проделали отлично. - Фрау Хольц гладит ее по лицу. - После обеда я снова приду.
Теперь Марианна может спокойно лежать и спать. Она еще слышит, как фрау Хольц подходит к второй кровати.
- Криста, милая, проснись.
Уже со вчерашнего дня она знает, что Криста находится рядом с ней. Обе надеялись попасть в то же отделение реанимации, чтобы вместе откашливаться. Но она еще ни разу не повернулась к Кристе, такое движение ей пока не под силу.
Снова ее будят, и возвращается прежняя боль. Она видит перед собой поднос - на нем белый хлеб и чай - и качает головой.
- Пожалуйста, ешьте, о пожалуйста, ешьте, - говорит маленькая сестра из Бирмы и поднимает миниатюрные ручки.
Биргит по-прежнему наблюдает за ней.
Чай кажется ей помоями, белый хлеб соломой.
День проходит в усталости и болях. При рождении Катрин схватки были ужасны, но они приходили с интервалами, в промежутках можно было набраться сил. Эта же боль неотступна, при каждом вдохе она действует как удар ножа по открытой ране, и, хотя от слабости Марианна едва может поднять руку, она глубоким дыханием должна сознательно усиливать боль, а кашлем делать ее буквально невыносимой.
Однако она хочет жить. Нельзя допустить, чтобы перенесенные ею страдания оказались напрасными. Катрин ждет, и родители на нее надеются.
И сразу ее охватывает глубокая тоска по дому.
Который теперь час? Может быть, сейчас они сидят на кухне за столом с потертой клеенкой? Катрин подложила подушку с вышитыми розами, берет обеими руками чашку с молоком, залпом ее выпивает и тут же тянется за хлебом. Но Дитер отстраняет ее руку, Катрин должна ждать, пока возьмут хлеб остальные.
Дитера и Катрин связывают особые отношения. Приходя в гости, он сразу спрашивает: где Катрин? Вне себя от радости она бежит навстречу, он подхватывает ее и хохочет. Катрин едва может дождаться, пока он с ней поиграет. Во время игры они как двое детей одного возраста - ссорятся и прибегают вспотевшие, обвиняя друг друга: "Дитер сказал мне "ябедница"", "Катрин сказала мне "обезьяна"".
Катрин с ревом убегает, грозится никогда больше с Дитером не разговаривать и через несколько минут, затевая новую игру, цепляется за его длинные ноги.
Дитер дает Катрин самый маленький кусочек хлеба. Та жалуется бабушке, которая входит с большим кофейником и укоризненно смотрит на Дитера.
Когда Марианна последний раз наполняла этот кофейник и несла его к столу, она думала: даже это небольшое напряжение дается мне с трудом, вызывает такое чувство усталости. Что же будет дальше?
И снова к ней возвращается ощущение огромного счастья. Придя домой, я первым делом подниму кофейник. Конечно, на самом деле она прежде всего обнимет свою Катрин, не думая о каком-то старом кофейнике. И она уберет квартиру, и будет ходить, бегать, танцевать, поднимать вещи, нести их, плавать и…
Марианна спит, просыпается, спит…
Каждый раз, пробудившись, она бросает взгляд в сторону Биргит. Если от боли у нее выступают на глазах слезы, она ложится так, чтобы Биргит их не увидела. Биргит тоже снегурочка, с черными глазами, темными волосами и белой кожей, снегурочка в стеклянном гробу.
Марианна улыбается ей, кивает и подмигивает. Большего она сделать не может. Но и это много значит для девочки.
Боли делают сегодняшний день самым длинным в ее жизни. Сто раз может она сказать себе: завтра будет лучше - сегодня, сейчас это не помогает, не смягчает боль. Бывают моменты, когда она хотела бы уйти из жизни, лишь бы только прекратить мучения. Она не думает о том, что болеутоляющие средства от многого ее уже избавили, что она редко бывает в полном сознании; она знает лишь, что боль довлеет над секундами, минутами и часами ее жизни. Только вечер приносит долгожданный успокаивающий укол. Чудесный глубокий сон гасит все боли. Спокойной ночи Катрин, спокойной ночи Биргит. Марианна спит.
На следующее утро она разочарована, так как профессор на обходе не присутствует. Ей нужен его ритм, его подъем. Вместо него спокойный, скромный заведующий отделением доктор Бург. Он объясняет Марианне:
- Ваш сердечный клапан мы раскрыли без затруднений. Он был сужен до одного сантиметра, нам же удалось расширить его до пяти сантиметров. Легкие и печень у вас в хорошем состоянии. Вы знаете, что нарушенная циркуляция крови может повлечь за собой повреждение этих органов.
- Скажите, доктор, как широко открывается здоровый клапан?
- На пять-шесть сантиметров. Мы рады за вас, но теперь вам нужно хорошенько прокашляться - не правда ли?
- Доктор, это вы меня оперировали?
Он смеется.
- Это государственная тайна.
Не только профессор, все врачи неповторимы.
С нетерпением ждет Марианна фрау Хольц, надеясь, что с ее помощью прекратится это болезненное сжатие в груди.
Сегодня Зуза Хольц сначала массирует Кристу. Ладно, вчера первой была Марианна. Но разве фрау Хольц необходимо так долго сидеть на кровати Кристы и беседовать с ней?
Или Кристе отдают предпочтение?
Но ведь настолько же больна и я. А врачи, разве они также не задерживаются слишком долго у Кристы? Понятно, операционная сестра их любимица, пожалуйста, но не за счет же других больных. Кашляет Криста довольно плохо, я сделаю это лучше.
Наконец подходит фрау Хольц. Она считает пульс, смотрит Марианне в лицо и, довольная, говорит:
- Вижу, сегодня вам лучше.
А Марианна только хотела сказать, что боли остались такими же.
Фрау Хольц рассказывает о погоде, спрашивает о дочурке, ее возрасте, имени и говорит:
- Катрин наверняка уже очень радуется за вас.
В течение всей процедуры Марианна бодрствует. Во время кашля, звучащего, как тихий писк, она, невзирая на сильную боль, искоса посматривает в сторону Кристы, но Криста спит.
- Сегодня уже довольно прилично, не хочется ли вам чего-нибудь?
Марианна шепчет:
- Мне так хотелось бы знать, как чувствует себя Биргит.
Зуза Хольц ласково смотрит на нее:
- Ребенку тяжело. Для слабого сердца и нормальное кровообращение - большая нагрузка. Но у Биргит очень сильная воля к жизни и поразительная энергия. Сегодня ей уже лучше.
Перед обедом в реанимационную по соседству доставляют Хильду Вайдлих и укладывают рядом с Биргит, Марианна наблюдает, как вокруг больной хлопочут сестры. Надо надеяться, она не будет так распускать нюни, как перед операцией, и не послужит дурным примером для Биргит.
Фрау Вайдлих знобит. Неужели прошло всего сорок восемь часов с того момента, как она сама в таком же состоянии была доставлена в реанимацию? Впервые она сознает, что, несмотря на боли и слабость, ей лучше, но пределом желаний все еще является сон.
После дневного обхода в два часа доктор Паша задерживается у постели Кристы. Марианна отворачивается. Вновь Кристе отдается предпочтение.
- Как вы себя чувствуете? Муж просит передать сердечный привет, спрашивает, не нужно ли вам что-либо. Что ему передать?
- Хочу его видеть.
- Милая, в реанимацию ему никак нельзя, позднее, в палату, возможно, это удастся. Могу я что-нибудь сделать для вас?
- Доктор, я не хочу все время думать о боли, спойте мне песню.
Врач опешил и краснеет.
- Песню вашей страны.
Доктор Паша оглядывается, снимает роговые очки в черной оправе и смотрит куда-то перед собой.
Впервые за все время существования больницы в реанимационной, где лежат самые тяжелые больные со свежезашитыми ранами на сердце, звучит песня.
- Наши женщины поют эту песню во время уборки хлопка. Сейчас, - он распростер руки, - я спел ее для двух женщин этой страны.
Марианна смотрит ему вслед, когда за ним закрывается дверь… Для двух женщин этой страны…
- Криста, очень плохо?
Криста хочет протянуть ей руку, но слишком сильна боль.
Марианна подвигается на край кровати и гладит плечо Кристы:
- Мы с этим справились, все будет хорошо.
Они не успевают снова заснуть, как приходит Ханс.
Он останавливается в коридоре и, как дети в вагоне поезда, прижимает нос к оконному стеклу. Он икает, его кадык ходит взад и вперед, и он стискивает зубы. Потом он с этим справляется, и он сияет. Криста пытается улыбнуться ему в ответ, и слезы текут по ее лицу. Ханс заглядывает в комнату сестер. Может быть, он мог бы прошмыгнуть на секунду к своей Кристе, чтобы она поскорее выздоровела. Все сестры повернулись к реанимационной спиной, только рыжеволосая смотрит в эту сторону и внимательно наблюдает.
Марианна желает ей зла. Но как может она пожелать плохое будущей матери.
Тройню! - разгневанно решает Марианна, именно это, пусть у нее будет тройня!
Входит сестра Траута, измеряет давление и расправляет простыню. Как ловко она все делает. Если утром она моет больного, тот чувствует себя действительно помытым, а не чуть облизанным; если она делает укол, больной знает, что ему больно не более того, чем это действительно необходимо.
Она подает Марианне таблетки.
- Ваши родители звонили заведующему отделением, просили передать вам сердечный привет и сообщить, что малютка чувствует себя прекрасно.
- Спасибо, сестра, спасибо.
Марианна закрывает глаза: теперь отец с матерью возвращаются с почты домой под руку. У отца очень много знакомых, их все время останавливают и расспрашивают. Каждый раз он отвечает: моя дочь перенесла операцию хорошо. Но он не был бы ее отцом, если бы тут же не использовал разговор для того, чтобы пригласить собеседника на очередное собрание, вытащить из кармана пальто подписной лист, рассказать о письме из Западной Германии, свидетельствующем об опасном развитии событий. И так как отец человек пожилой, он очень обстоятелен. Мать тянет его за рукав, знакомые, возможно, торопятся, да и Катрин одна дома, спит после обеда.
Когда она снова будет с ними?
Марианна забыла, как у родителей тесно, как велико бывало порой ее желание иметь свой дом, как часто раздражала ее страсть отца к коллекционированию. Нет большего счастья, как иметь таких родителей. Ей не нужно тревожиться о ребенке, а когда она возвратится из больницы, мать будет любовно за ней ухаживать. Все-таки как ей хорошо. Ей очень хотелось бы доставить родителям радость, но что может она сделать в промежутках между бодрствованием, сном, болью, кашлем, переливаниями крови и уколами?
Осторожно поворачивается она к ночному столику. Во время обеда она сама подносила ложку ко рту, значит, должна удержать и шариковую ручку.
"Дорогие мама, папа, Дитер и…"
Нет, такой дрожащий почерк родителей только перепугает.
Несколько раз пытается она написать черновик, делает передышку и начинает сначала.
"Мои дорогие, итак, позади уже два дня. Я бесконечно рада, хотела бы всех вас обнять. Но я очень слаба, любой пустяк мне не под силу, а спать я могу беспрерывно. Хочу быть мужественной, чтобы вскоре снова быть с вами. Поцелуйте мою Катрин. Я так счастлива".
Больше часа писала она это письмо и сейчас настолько слаба, что не в состоянии написать на конверте адрес.
Когда она просыпается, уже горит свет.
Биргит в горе. Слезы текут по ее лицу. Боли, тоска по дому или дурной сон?
Тщетно пытается Марианна обратить на себя внимание. Криста спит. Хильда Вайдлих едва ли еще пришла в сознание, да и, чувствуй она себя лучше, вряд ли позаботилась бы о ребенке.
Наконец Биргит смотрит в ее сторону. Ее вьющиеся волосы отбрасывают тень на стене. Когда она видит Марианну, слезы текут сильнее.
Как отвлечь Биргит от ее горестей?
Тени!
Марианна кладет подушки пониже, поднимает здоровую руку вверх, два пальца превращаются в заячье ухо, три пальца образуют голову и мордочку: заяц шевелит на стене губами, утка открывает и закрывает клюв, цветок колышется на ветру.
Медленно высыхают слезы на лице Биргит, медленно берет она свою игрушку, с трудом поворачивается на бок и заставляет тень барашка прогуливаться по светлой стене в честь Марианны.
Тень скользит и исчезает, Биргит и Марианна спят.