"Алчность западных рыцарей поистине не знала границ… (Они) словно соревновались друг с другом в расхищении богатств великого города". Крестоносцы-франки не давали пощады никому, говорит Никита Хониат, и ничего не оставляли тем, у кого что-нибудь было. Ибо, как и Анна Комнина, подчеркивает Хониат, "первой чертой их нации является сребролюбие, и для обирательства они придумали способ новый, и никакими прежними грабителями не применявшийся. Открыв могилы императоров и усыпальницы при великом храме учеников Христовых, они ночью ограбили саркофаги и беззаконно присвоили себе все найденные золотые украшения, жемчужные нити и драгоценные камни, лежавшие нетронутыми и нетленными. Найдя тело императора Юстиниана, несмотря на долгое время оставшееся целым, они подивились, но все убранство все-таки себе присвоили". А ведь, подчеркивает историк Ф.И. Успенский, "перечень драгоценных царских саркофагов из порфира, зеленого и белого мрамора, стоявших в усыпальнице и в самом храме Апостолов, дошел до нас… Ряды роскошных, громадных саркофагов содержали драгоценности, утрата которых невознаградима для археологии…"Потревоженным оказался даже саркофаг императора Константина I Великого, откуда тоже унесли драгоценности. "Жадных рук крестоносцев не избежали ни церкви, ни предметы религиозного почитания. Европейские "воины Христовы", по рассказам хронистов, разбивали раки, где покоились мощи святых, хватали оттуда золото, серебро, драгоценные камни, "а сами мощи ставили ни во что": их просто забрасывали, как писал Никита Хониат, "в места всякой мерзости". Не было сделано исключения и для самого знаменитого храма Св. Софии. Рыцари растащили его бесценные сокровища. Оттуда были вывезены "священные сосуды, предметы необыкновенного искусства и чрезвычайной редкости, серебро и золото, которыми были обложены кафедры, притворы и врата". Войдя в азарт, западные варвары заставили танцевать на главном престоле храма обнаженных уличных женщин и не постеснялись ввести в церковь мулов и коней, чтобы вывезти награбленное добро". Ревнители христианской веры, таким образом, "не пощадили не только частного имущества, но, обнажив мечи, грабили святыни Господни"…
От погромщиков, закованных в рыцарские латы, отмечает историк, также "не отставали и грабители в сутанах. Католические священники рыскали по городу в поисках прославленных константинопольских реликвий… Так, аббат Мартин Линцский, присоединившийся к банде рыцарей, совместно с ними разграбил знаменитый константинопольский монастырь Пантократора. По словам хрониста Гунтера Парисского, повествующего о достославных деяниях этого аббата в своей "Константинопольской истории", аббат Мартин действовал с величайшей жадностью - он хватал "обеими руками". Безвестный хронист из Гальберштадта передает, что, когда епископ этого города Конрад вернулся в 1205 году на свою родину в Тюрингию, перед ним везли телегу, доверху нагруженную константинопольскими реликвиями. В целом с момента взятия Константинополя, отмечали современники, в Западной Европе не осталось, вероятно, ни одного монастыря или церкви, которые не обогатились бы украденными реликвиями". Украденными католиками именно в Константинополе, поверженной столице православного мира. Без комментариев.
Этот дикий разгром довелось увидеть русскому современнику, новгородскому дипломату Добрыне Ядрейковичу, оказавшемуся в тот момент в Константинополе. И Новгородская первая летопись старшего извода до сих пор хранит его скорбную повесть о том, как "папежские воины" в Царьграде "вся разбиша и ободраша". Ибо варварское поведение западных агрессоров, распаленных видом богатств великого города, обрекло огню и мечу не только храмы и религиозные святыни. Погибли бесценные произведения искусства, архитектуры, библиотеки.
Отныне православная Византийская империя как государство была уничтожена, большая часть ее владений оказалась подчинена Западу. На этих землях срочно создавалась так называемая Латинская империя, и уже 9 мая 1204 года в Константинополе на трон византийских императоров взошел католический ставленник Балдуин Фландрский - "апостол истинной веры в борьбе с еретиками-схизматиками", как называл его папа римский Иннокентий III. Сам же папа сразу приглашен был лично посетить Константинополь, чтобы "торжественно заложить первый камень" новой, "окончательно объединенной христианской церкви".
Правда, отмечает исследователь, "торжествовать папе было рано. Скоро завоевателям пришлось убедиться, что Византия отнюдь не покорилась власти Рима. Хотя в храмах Константинополя греко-православный обряд богослужения заменили латинской мессой, хотя главой церкви, "патриархом константинопольским" был провозглашен венецианец Томмазо Морозини", но… местное православное духовенство, как и весь народ, относились к захватчикам с острой враждебностью. "В разных частях страны вспыхивали восстания, заметное участие в которых принимали и православные священники. Подавляющее же большинство высшего клира спасалось бегством, уходило от завоевателей на не захваченные еще крестоносцами территории страны, в частности, город Никея (Малая Азия), ко двору знатного грека Федора Ласкариса, ставшего императором образовавшейся в 1204 году Никейской империи". Вот именно с этой наследницей Византии и стала поддерживать церковно-дипломатические отношения молодая православная Русь. Подчеркнем: отнюдь не с Римом, но именно - с уцелевшей и не утратившей независимости греческой Никеей.
И все же с захватом Константинополя Иннокентий рассчитывал явно на другой поворот событий. Так как с момента принятия христианства Киевской державой созданная тогда Русская православная митрополия находилась в каноническом единстве с Константинопольской патриархией, то теперь, после подчинения (пусть и формального) Константинополя Риму, Иннокентий III полагал, что под его духовную юрисдикцию переходит не только Византия, но и вся Русь, Православная церковь которой была частью Православной константинопольской патриархии. Как раз поэтому он весьма настоятельно и убеждал русских людей уже 7 октября 1207 года в послании к "духовенству и мирянам в России": "Возвратиться от своих заблуждений на путь истины, от которого они упорно отклоняются". "Хотя вы (русские), - писал понтифик, - до сих пор были удалены от сосцов вашей матери, как дети чужие, но мы, по возложенной на нас, недостойных, от Бога пастырской обязанности просвещать народ, не можем подавить в себе отеческих чувств и не заботиться о том, чтобы здравыми убеждениями и наставлениями привести в соответствие члены, сообразно главе…" Ибо ныне, прозрачно намекал Иннокентий III на подчинение Константинополя Риму, когда "греческая империя и церковь почти вся вернулась к почитанию апостольского (римского) престола и смиренно приемлет от него повеления и повинуется приказу, разве не будет несозвучным, если часть (т. е. русская церковь) не будет сообразоваться со своим целым, и отдельное не будет в соответствии с общим…"Однако, как уже было сказано, Русь предпочла не откликнуться на эти горячие изъявления "отеческих чувств" со стороны кровавого покорителя Константинополя и остаться верной каноническому единству с православной Никеей…
Примерно в это же время агрессивный папский Рим предпримет и еще один шаг к завоеванию мира. Совершит агрессию на Север Европы, в Скандинавию. Там войска шведских крестоносцев начнут захват земель будущей Финляндии, и особенно тех территорий, где расселялись небольшие финские народности сумь и емь. Народность емь (Центральная Финляндия) уже издавна поддерживала очень тесные торговые, политические и культурные связи с Новгородской Русью. Благодаря этим взаимовыгодным отношениям, среди финских язычников исключительно мирным путем начало даже распространяться православное христианство с Руси. А потому, когда на финские земли обрушились шведско-католические завоеватели, емь, отмечает исследователь, сразу получила в борьбе с ними активную поддержку и вооруженную помощь со стороны новгородцев. Так молодая православная Русь все зримее начинала выступать на международной арене в качестве сильного и непримиримого противника католической экспансии…
Далеко не случайно поэтому еще в 1130 году епископ Краковский Матвей писал, обосновывая настоятельную необходимость "обращения русских" и искоренения их "нечестивых религиозных обрядов": "Народ же русский неисчислим по множеству своему, подобно звездам, веры они православной, и установлений истинной религии (католической. - Авт.) не соблюдают". Как отмечает историк, в этом "послании епископа Краковского явственно слышатся воинственные призывы к открытой агрессии против русского народа и употребляются такие энергичные выражения, как "искоренить нечестивые обряды" (exstirpare impios ritus)". Не требует пояснений, что краковский папист выражал взгляды не только свои, но и католического духовенства в целом.
Собственно, этим зловещим замыслам и следовали шведские крестоносцы, когда, варварски поработив финское племя сумь, в мае 1164 года шведская флотилия из 55 шнек появилась перед древней русской Ладогой. Подвергнув разорению посад вокруг крепости, шведы многократно, но безуспешно пытались взять ее штурмом, пока подоспевшая новгородская рать не нанесла им сокрушительный удар, обратив в бегство за пределы Руси. Причем, указывает исследователь, поход шведов "совпал по времени с крупной агрессией против поморских славян, предпринятой коалицией, возглавляемой герцогами и королями: Генрихом Львом (Саксония), Адольфом Гольштинским, Альбрехтом Медведем Мекленбургским, Вальдемаром I Датским. (Об этой коалиции уже было сказано выше. - Авт.) Несмотря на значительные силы, они были разбиты в сражении при Дымине. Таким образом, шведское нападение на Русь было как бы одним из ударов, по-видимому, согласованно намеченных организаторами очередного Крестового похода, осуществленного по благословению папы римского Александра III, писавшего, что "миссионеров" необходимо поддержать войском".
Но такое угрожающее положение складывалось не только на севере, в районе русско-финского пограничья. Столь же опасно для Руси развивались события и на ее западных рубежах. Как мы видели, ко второй половине XII столетия немецкие рыцари, окончательно покорив и захватив земли прибалтийских славян, вышли на юго-западный берег Балтийского моря, где ими был основан город-порт Любек. Теперь началась борьба за ту небольшую, но стратегически становившуюся крайне важной область земель, лежащих к востоку от Балтики. Как уже было сказано выше, земли эти издавна заселяли литовско-латышские племена, а также финское племя эстов. Именно чтобы содействовать скорейшему захвату эстонской земли католическими "миссионерами", папа римский Александр III объявил отпущение грехов всем сражающимся "против эстов и других язычников в тех местах". Специальная папская булла еще 17 сентября 1171 г. призывала всех "истинно верующих" в Дании, Норвегии и Швеции "протянуть руку помощи эстонскому епископу Фулько, всеми силами способствующего обращению неверных". Прибалтийские народности были уже самыми непосредственными соседями Киевской Руси. А потому здесь нам необходимо остановиться особенно подробно…
Во-первых, как отмечает историк, между Русью и Прибалтикой нет и никогда не было резких ландшафтных границ, нет даже сколько-нибудь приметных географических вех - это единая равнина, служащая продолжением русской системы конечных морен, тот же рельеф, те же болотца, те же озерца, что и на Псковщине или Новгородчине. Гидрографическая сеть связывала, а не разделяла народы. Для русских и эстонцев Чудское и Псковское (Пейпус) озера - общие. Реки Эстонии (Эмайыги) и Псковщины (Великая) связывают два края. Сквозные общие водные пути по Западной Двине (Даугаве), соединяющей Смоленщину и Белую Русь (Полоцк, Витебск) с Лифляндией (Латвией), и по р. Нарове с ее притоком р. Плюсой, служащей для эстов и новгородцев единой дорогой к Финскому заливу.
Все эти водоемы издревле составляли в хозяйственном отношении общий район рыбных промыслов местного, коренного населения - новгородских словен, кривичей, ливов, корси, чуди (эстов), летьголы, води (вожан), пользовавшихся каждый своим участком и не испытывавших от этого никакого недостатка в неисчерпаемых природных богатствах края.
И наконец, главным географическим фактом в отношениях Руси к Прибалтийскому региону было то, что для всей огромной сухопутной Северной и Северо-Восточной Руси Прибалтика служила единственно возможным и естественным выходом к морю, и изменить этот факт ничто не могло.