В феврале – апреле Крымский фронт при поддержке Черноморского флота трижды пытался прорвать вражескую оборону, но успеха не имел и сам вынужден был перейти к обороне. Оперативное построение фронта между тем не отвечало задачам обороны. Группировка войск оставалась наступательной. Левый фланг, примыкавший к Черному морю, оказался слабым. Командующий войсками объяснял это тем, что после некоторого улучшения исходных позиций фронт непременно будет наступать. Но наступление все откладывалось, оборона, вопреки указаниям Генштаба, не укреплялась, Мехлис же лишь препирался с командующим.
А противник готовил наступление. Он намеревался сбросить советские войска с Керченского полуострова и затем обрушиться всеми силами на героически оборонявшийся Севастополь. Безошибочно определив слабое место на приморском фланге нашей 44-й армии, противник нацелил сюда крупные силы танков и авиации, готовил высадку морского десанта. Прорыв здесь нашей обороны с последующим развитием наступления на север и северо-восток позволял врагу выйти в тыл армиям Крымского фронта.
Нам было известно о приготовлениях немцев. Фронтовая разведка точно установила даже день, намеченный ими для перехода к активным действиям. Об этом накануне было сообщено войскам. Однако ни представитель Ставки, ни командующий фронтом не предприняли надлежащих мер, чтобы отразить удар.
8 мая немцы нанесли этот удар, прорвали наши позиции и стали быстро развивать успех. Оборона Крымского фронта, не имевшего резервов в глубине, была дезорганизована, управление войсками потеряно. После двенадцати дней боев в таких условиях, несмотря на героизм войск, Крымский фронт потерпел очень тяжелое поражение".
Одним из виновников катастрофы, как видно из слов Штеменко, был Л. З. Мехлис, и, поскольку Петрову предстояло в дальнейшем с ним работать, считаю необходимым рассказать о его стиле работы.
Сохранились два красноречивых документа. Один – телеграмма Л. З. Мехлиса Верховному Главнокомандующему от 8 мая 1942 года:
"Теперь не время жаловаться, но я должен доложить, чтобы Ставка знала командующего фронтом. 7-го мая, то есть накануне наступления противника, Козлов созвал Военный совет для обсуждения проекта будущей операции по овладению Кой-Асаном. Я порекомендовал отложить этот проект и немедленно дать указания армиям в связи с ожидаемым наступлением противника.
В подписанном приказании комфронта в нескольких местах ориентировал, что наступление ожидается 10-15 мая, и предлагал проработать до 10 мая и изучить со всем начсоставом, командирами соединений и штабами план обороны армий. Это делалось тогда, когда вся обстановка истекшего дня показывала, что с утра противник будет наступать. По моему настоянию ошибочная в сроках ориентировка была исправлена. Сопротивлялся также Козлов выдвижению дополнительных сил на участок 44-й армии".
От Верховного Главнокомандующего не укрылась попытка представителя Ставки уйти от ответственности, и в ответ он телеграфировал:
"Вы держитесь странной позиции постороннего наблюдателя, не отвечающего за дела Крымфронта. Эта позиция очень удобна, но она насквозь гнилая. На Крымском фронте вы – не посторонний наблюдатель, а ответственный представитель Ставки, отвечающий за все успехи и неуспехи фронта и обязанный исправлять на месте ошибки командования. Вы вместе с командованием отвечаете за то, что левый фланг фронта оказался из рук вон слабым. Если "вся обстановка показывала, что с утра противник будет наступать", а вы не приняли всех мер к организации отпора, ограничившись пассивной критикой, то тем хуже для вас. Значит, вы еще не поняли, что вы посланы на Крымфронт не в качестве Госконтроля, а как ответственный представитель Ставки.
Вы требуете, чтобы мы заменили Козлова кем-либо вроде Гинденбурга. Но вы не можете не знать, что у нас нет в резерве Гинденбургов. Дела у вас в Крыму несложные, и вы могли бы сами справиться с ними. Если бы вы использовали штурмовую авиацию не на побочные дела, а против танков и живой силы противника, противник не прорвал бы фронта и танки не прошли бы. Не нужно было быть Гинденбургом, чтобы понять эту простую вещь, сидя два месяца на Крымфронте".
В результате керченской катастрофы представитель Ставки Верховного Главнокомандования Мехлис был снят с постов зам. наркома обороны и начальника Главного Политического управления Красной Армии, снижен в звании до корпусного комиссара. Сняты с должностей и понижены в звании на одну ступень командующий фронтом генерал-лейтенант Козлов, дивизионный комиссар Шаманин. Снят с должности начальник штаба фронта. Генерал-лейтенант Черняк, генерал-майор Колганов, командующий ВВС фронта генерал-майор авиации Николаенко снижены в звании до полковников.
Все эти дни Петров готовил свою Приморскую армию к новым боям. С середины мая решением Военного совета в соединениях проводились делегатские собрания личного состава. На эти собрания присылались делегаты, по два-три бойца от взвода. С докладами выступали Петров или члены Военного совета Чухнов и Кузнецов. Петров откровенно и прямо говорил о создавшейся сложной обстановке и предстоящих трудностях.
Крылов, который, не долечившись по-настоящему после тяжелого ранения, вернулся к исполнению своих обязанностей, не раз бывал с командармом на собраниях и так рассказывал о выступлениях Петрова:
"Все говорится начистоту. И что гитлеровцы, готовящие генеральное наступление на Севастополь, подтягивают новые части, обеспечивая себе большой численный перевес. И что снять, вывезти отсюда нашу армию, если бы даже поступил такой приказ, практически невозможно: Севастополь не Одесса и у флота не хватит перевозочных средств. А главное – что стало еще важнее, еще необходимее сковать и перемолоть неприятельские войска, сосредоточенные сейчас в Крыму, не пустить их на Дон, на Кубань. И потому задача приморцев, севастопольцев – стоять насмерть, истреблять фашистов здесь, на этих вот рубежах…
Не скрывая силы противника, командующий говорил о силе нашей, о своей уверенности в стойкости и мужестве бойцов, об их воинском умении. Иван Ефимович рассказывал – это ведь знали не все, – чем отличились за войну, какой прошли путь командиры данного соединения вплоть до батальонных, а иногда и до ротных: тех, кто однажды ему запомнился, Петров уже не забывал.
Заканчивал командарм тем, что просил присутствующих откровенно, по-солдатски, сказать, как подготовились в подразделениях встретить врага, как настроены люди, какие остались недоделки в оборудовании позиций, в чем есть нужда и чем еще можно укрепить оборону.
И делегаты, откликаясь на этот призыв, выступали горячо, взволнованно, так что и привычные, казалось бы, слова обретали зажигающую силу. Помню, как обнимали товарищи сержанта, который, чувствовалось – от всего сердца, выкрикнул:
– Неужели ж русский, советский человек испугается немца, фашиста? Нет, такому позору не бывать! Ручаюсь Военному совету: пока мы живы, наш взвод свою позицию не сдаст!"
Запись генерала Ласкина о том же собрании любопытна тем, как люди видят разные детали одних и тех же событий при одинаковом отношении к Петрову:
"На собрании у нас в 172-й дивизии был весь состав Военного совета. С докладом выступил генерал И. Е. Петров. Он ознакомил делегатов со складывающейся обстановкой, с мерами по усилению обороны и подчеркнул то, как изменились возможности защитников города по сравнению с декабрьскими боями. Тогда мы имели тонкую ниточку наших боевых позиций. Сегодня – целую сеть хорошо оборудованных окопов, траншей и ходов сообщения. Тогда автоматы имели лишь некоторые командиры взводов, рот и разведчики, теперь ими вооружены до 30 процентов бойцов, созданы взводы автоматчиков в батальонах и роты в полках. Мы получили достаточное количество противотанковых ружей, пополнились противотанковой артиллерией, имеем и подразделение гвардейских минометов. У нас недостаточно авиации, но нам помогает авиация фронта. Костяк нашей армии и 172-й дивизии составляют опытные и закаленные бойцы, командиры и политработники, и есть все условия для того, чтобы на священных рубежах севастопольской земли дать уничтожающий бой фашистским полчищам, выстоять и победить.
Выступавшие потом делегаты перед лицом своих соратников, перед командованием давали клятву не дрогнуть в боях, стоять насмерть и выполнить свой воинский долг до конца.
Затем командарм произнес короткую заключительную речь. Он выразил уверенность в том, что высказанные делегатами слова и клятвы – это голос всех бойцов 172-й дивизии, что такой же решимости разгромить врага и отстоять Севастополь полны все красноармейцы армии, что с такими воинами мы непобедимы.
Через день командарм решил отдельно поговорить с младшими командирами. Генерал Петров, обращаясь к собравшимся, сказал:
– Поднимите руки те, кто воюет с самого начала обороны Севастополя.
Поднятых рук было маловато. Тогда он предложил поднять руки тем, кто отбивал декабрьский штурм врага, и, увидев, что таких оказалось более половины, заключил:
– Военному совету армии приятно знать, что больше половины из вас прошли тяжелые бои. Вам придется без приказа сверху замещать выбывающих из строя командиров взводов, а может быть, и командиров рот, брать на себя командование и ответственность за выполнение задачи. Будьте к этому готовы. Мы надеемся на вас, закаленных фронтовиков".
Привожу отдельные пункты из постановлений, принятых 16, 18, 26 мая городским комитетом обороны. Они поистине не нуждаются в комментариях и лучше, чем это смог бы сделать я, рассказывают, как город готовился вместе с армией к решительным боям. Вот эти решения, немедленно вступавшие в действие:
"17 мая 1942 года закончить комплектование и вооружение боевых дружин на всех основных предприятиях… 50% личного состава дружин перевести на казарменное положение… Всех мужчин, способных драться с оружием в руках, включить в резерв боевых дружин, назначить командный и политический состав и вооружить гранатами… Женщин привлечь по мере надобности в сандружины; наиболее здоровых по их желанию включить в резерв боевых дружин".
Армия, город и флот ждали удара.
Третье наступление на Севастополь
Не было никаких сомнений в том, что Манштейн, развязав себе руки на остальных участках в Крыму, теперь сосредоточит все силы против Севастополя. Это подтверждали и данные разведки, и сообщения партизан, и директива Генерального штаба, в которой прямо говорилось о возможности наступления на Севастополь в ближайшее время.
Понимал все это и Петров. Его сейчас интересовали лишь два вопроса: когда начнется наступление и где будет наноситься главный удар?
В зависимости от того, когда и где это произойдет, он бы – соответственно – усилил боевые порядки. На всех направлениях быть одинаково сильным невозможно. Необходимо понять, выявить замысел противника и сосредоточить свои главные усилия на направлении его главного удара. Это и есть проявление полководческого искусства в обороне.
Командарм предполагал, что на этой местности, в этих условиях противник едва ли предпримет что-нибудь новое. Самым целесообразным в его положении было по-прежнему наносить удар с севера в направлении бухты Северной, которая является ключом к городу и порту, да и ко всей обороне Севастополя.
Петров за время, которым он располагал, пока шли бои на Керченском полуострове, усилил это направление, переместив туда 172-ю дивизию Ласкина и укрепив оборону инженерными сооружениями. Беспокоило командование то, что армия почти не получила пополнения, части были укомплектованы не больше чем на пятьдесят процентов, во многих подразделениях не хватало даже винтовок, недоставало боеприпасов для полевой артиллерии. Все это ушло на обеспечение Керченско-Феодосийской операции. А теперь противник, имея большое превосходство в авиации, держал под контролем море и не допускал в Севастополь ни боевые корабли, ни транспорты.
Подвоз самого необходимого был минимальный.
Зная состояние обороны, войск и предположения генерала Петрова, заглянем теперь в планы Манштейна.
Прежде всего необходимо напомнить – Севастополь торчал как кость в горле у всей немецкой армии. Желание выдернуть эту кость было огромным не только у Манштейна, но и у Гитлера. Это доказывает вызов Манштейна к Гитлеру с докладом о планах наступления на Севастополь. Причем насколько большое значение придавал Гитлер предстоящему наступлению и как серьезен был факт самого этого вызова, свидетельствуют слова Манштейна:
"С тех пор как я излагал ему свои мысли относительно проведения наступления на западе в феврале 1940 года, я впервые встречался с ним как командующий крупным войсковым объединением".
Сколько крупных операций имело место с 1940 года, и у Гитлера не возникло необходимости личной встречи с Манштейном, он ограничивался разговорами по телефону и обменом телеграммами. А в этот момент, момент решительного наступления на Севастополь, Гитлер вызвал Манштейна к себе в ставку. Вот какое огромное значение придавал он этому городу.
Выслушав доклад Манштейна, фюрер полностью одобрил его решение, таким образом намерения, касающиеся Севастополя, уже становились не только планами Манштейна, но и решением Гитлера.
Возвратившись из ставки, Манштейн немедленно начал стягивать все силы 11-й армии к Севастополю. Для прикрытия побережья он оставил на Керченском полуострове одну 46-ю пехотную дивизию, на других направлениях – румынские части.
Манштейн пишет:
"Было ясно, что наступление на крепость будет еще более трудным, чем в декабре прошлого года. Ведь противник имел полгода времени для того, чтобы усилить свои укрепления, пополнить свои соединения и подвезти морем в крепость материальные резервы".
И далее Манштейн приходит к такому решению:
"Оценивая возможности проведения наступления на этот укрепленный район, командование армии пришло в основном к тем же выводам, что и в прошлом году. Центральный участок фронта для решительного наступления не годился. Оставалось только вести наступление с севера и северо-востока, а также южной части восточного участка. При этом главный удар – по крайней мере, на первом этапе – должен был наноситься с севера… Но ясно было также и то, что от наступления на юге отказаться было нельзя. Во-первых, необходимо было добиться распыления сил противника, атакуя его одновременно с разных сторон".
Из этой цитаты мы видим, что генерал Петров в своих предположениях о направлении главного удара и о том, что Манштейн едва ли придумает что-нибудь новое, не ошибся.
Гитлеровцы любили давать экзотические названия своим операциям. И этот решающий штурм Севастополя получил условное наименование "Лов осетра". При всей своей самоуверенности и упоенности только что одержанной победой на Керченском полуострове в глубине души Манштейн, видно, все же сомневался в том, что наступление будет успешным. Это подтверждают следующие его слова:
"Нельзя забывать, что в Севастопольской операции речь шла не только о наступлении на крепость, но и о действиях против армии, численность которой была, по меньшей мере, равна численности наступающих, если в отношении оснащенности она и уступала нам".
В действительности, как это сейчас хорошо известно, в Севастополе находились все те же дивизии, измотанные в боях, укомплектованные лишь на пятьдесят процентов, но стойкие духом и готовые биться до последнего. Да и сам Манштейн несколькими абзацами ниже проговаривается. Он то говорит, что Приморская армия получает пополнение с Большой земли, то вдруг пишет:
"Пока 11-й армии был придан 8-й авиационный корпус, противник был лишен возможности беспрепятственно осуществлять перевозки по морю".
И действительно: имея абсолютное превосходство в воздухе на этом участке, гитлеровцы полностью контролировали море, не давая возможности подвозить в Севастополь войска и снабжение. Прорывались только подводные лодки, грузоподъемность которых, как известно, очень незначительна. Из-за господства авиации противника в севастопольском порту не было и боевых кораблей, что лишало сухопутные войска их артиллерийской поддержки.
Приведу несколько цифр для того, чтобы читатель мог увидеть соотношение сил перед наступлением: танков – у нас 38, у противника 450 (соотношение 1:12); самолетов – у нас 116, у противника 600 (соотношение 1:6); орудия разных калибров – у нас около 600, у противника более 1300. Кроме того, Гитлер прислал Манштейну специальные орудия калибра 600 мм. Сам Манштейн оценивал свои огневые возможности так:
"В целом во второй мировой войне немцы никогда не достигали такого массированного применения артиллерии, как в наступлении на Севастополь".
Эти слова не требуют комментариев.
Манштейн понимал, что это наступление для него – последний шанс. В случае неудачи он окончательно потеряет авторитет в войсках и у Гитлера. Он сделал все для того, чтобы обеспечить успех штурма.
Имея огромные силы, Манштейн действовал теперь наверняка. Для того чтобы расчистить путь своим наступающим дивизиям, он намеревался проломить брешь в обороне наших войск не обычной артиллерийской подготовкой, какая бывает перед атакой, а особой:
"Решено было начать артиллерийскую подготовку за пять дней до начала наступления пехоты бомбовыми ударами и мощными дальними огневыми нападениями по обнаруженным районам сосредоточения резервов противника и по его коммуникациям. Затем артиллерия должна была, ведя методический корректируемый огонь, в течение пяти дней подавить артиллерию противника и обработать огнем оборонительные сооружения, расположенные на передовых рубежах. Тем временем 8-й авиационный корпус имел задачу непрерывно производить налеты на город, порт, тылы и аэродромы".
Итак, рано утром 2 июня артиллерия и авиация противника нанесли удар огромнейшей силы, вернее, начали удар, если так можно сказать. Прошел час, земля дрожала и вскидывалась вверх, город и порт горели. Все было затянуто дымом и гарью. Ясный день превратился в темные сумерки. Каждую минуту бойцы и командиры в окопах ждали начала наступления. Но прошел час и другой час, а противник все бомбил и обстреливал наши позиции, не переходя в атаку.
Так длилось весь день. Целый день беспрерывного артиллерийского обстрела и бомбежек! Нервы защитников Севастополя были сильно напряжены. Каждую минуту они ждали и готовились к схватке с врагом, но она не произошла. На следующее утро повторилось то же самое. Противник опять яростно бомбил и обстреливал наши позиции и город.
Вот рассказ очевидца этого ада. Живет в Минске генерал-лейтенант Иван Андреевич Ласкин. Тот самый Ласкин, который, будучи в те дни полковником, командовал 172-й дивизией, защищавшей второй, а затем четвертый секторы. Я с ним встречался и беседовал много раз, поддерживаю регулярную переписку. Он написал книгу "На пути к перелому", из нее я беру цитаты с добавлением из его устных рассказов.