Гостиная в роскошной квартире была превращена в мастерскую Сальвадора, Гала легко пошла на такую жертву, комната светлая и удобная, а элегантную мебель и прочие безделушки можно сдвинуть в угол, чтобы не мешали и не оказались испачканы.
Дали рисовал и писал "Невидимого мужчину", и его не интересовало мнение бывших друзей-сюрреалистов, не были нужны рестораны и развлечения, даже в парижских улицах он не нуждался. Дали нужны Гала и его картины.
Сальвадор оказался куда беспомощней самой Галы в быту, он вообще не представлял, сколько стоит еда и напитки, сколько нужно платить по счетам, даже о расходах на краски не задумывался. А пришлось…
Однажды в магазине, выбирая какие-то краски, он привычно взял с запасом, на всякий случай довольно дорогой тюбик. Гала вдруг подошла ближе, выложила на ладонь несколько монет и спокойно объяснила:
– Если ты купишь эту краску сейчас, завтра нам не на что будет купить еду.
Дали растерялся:
– Все так плохо?
– Я просто вынуждена экономить каждый франк. Мы должны накопить деньги на домик в Кадакесе, чтобы ты мог писать свои любимые пейзажи там.
У Сальвадора выступили слезы благодарности. Его Гала жертвовала всем, чтобы он мог работать там и так, как ему нравится. Краска не была куплена, но быть экономным Сальвадор не научился.
Но однажды все-таки заметил окружающий быт.
В тот день лил страшный дождь, Гала вернулась домой промокшей и почти без денег, удалось продать только один небольшой рисунок и купить на эти средства немного спаржи и хлеба. Теперь следовало быстро приготовить хоть какую-то еду и накормить ожидавшего ее Дали.
Сальвадор не писал, он сидел, задумчиво разглядывая какую-то из своих непринятых в галерее работ. Повернул голову и заметил мокрые туфли Галы, оставленные у порога, и лужу вокруг них. Сама Гала снимала чулки, чтобы разложить их на просушку. Прошли те времена, когда чулки не надевались повторно, теперь Гала даже штопала.
– Почему у тебя мокрые ноги? Почему ты не выбросишь прохудившиеся туфли?
Гала посмотрела на Сальвадора с изумлением.
– Если я их выброшу, то завтра придется идти босиком.
Это была правда, если платья Гала могла переделать, то с обувью просто беда – снашивалась мгновенно, а купить новую не на что.
На глаза Сальвадора неожиданно навернулись слезы отчаяния. Гала скорее ожидала взрыва, выражения ярости или чего-то подобного, но это оказалось именно отчаяние.
– Я не могу прокормить тебя и заработать на новые туфли! Я ничтожество!
Гала подошла, присела перед ним, взяла руки в свои.
– Не смей так говорить! Это временно, это ненадолго! Просто нам немного не повезло, мы раздобудем деньги, чтобы ты смог спокойно работать, Гоэманс продаст картины, и все наладится. Не смей отчаиваться, слышишь?!
Немного погодя они узнали, что галерея Гоэманса разорена и картины, продававшиеся в ней, пойдут с молотка…
Чтобы заработать на продаже картин, их мало написать, нужно найти тех, кто заплатит. Рассчитывать на галереи и лавки не приходилось, Дали еще не был столь известен, чтобы его произведения раскупались мгновенно, это было впереди. И Гала делала все, чтобы о Сальвадоре узнали состоятельные любители искусства.
Им помогло приглашение на ужин к виконту де Ноайю. Дали был небольшой жемчужиной в россыпи драгоценностей виконта и виконтессы, мог таковым и остаться, но неожиданно помогла рассеянность виконтессы. Когда она в очередной раз поинтересовалась у симпатичного гостя, как того зовут, Сальвадор, до тех пор терпеливо повторявший имя, рявкнул:
– Сальвадор Дали!
И это не дало бы результата, не отомсти Дали хозяйке дома простым пинком по ноге. Он извинился и даже попытался потереть пострадавшую конечность Мари-Лор. Неловкость удалось замять, а виконтесса не только запомнила имя нахала, но несколько дней рассказывала всем, как пострадала от своей забывчивости. Имя Сальвадора Дали появилось на слуху у парижских нуворишей.
Сам виконт отреагировал иначе, он узнал, что галерея Гоэманса, где выставлялись практически все картины Сальвадора, на грани банкротства и… прислал Дали чек на сумму 29 000 франков за будущую картину, неважно какую и на какую тему.
Сумасшедшие деньги для двоих нищих, хотя и живших в роскошной квартире, арендованной Элюаром.
Они могли безбедно прожить какое-то время на эти деньги, но сразу решили, что сумма неприкосновенна – это средства на домик в Кадакесе. Свое жилье в столь любимом Сальвадором месте.
Снова встал вопрос о деньгах. По совету виконта от галереи все же удалось получить небольшую сумму.
Домик в Порт-Льигате, что рядом с Кадакесом, к ужасу Дали-старшего и его дочери, был приобретен, началась его перестройка.
И тут Гала снова доказала, что никакие трудности не способны ее сломить. Она не вернулась к Полю и даже не приняла великодушно предложенную им помощь, Гала нашла другой выход. Ноай не одинок в своей возможности помочь, но просто предлагать картины состоятельным клиентам значило не иметь гарантии на получение средств. И тогда…
Приглашение на недурной обед получили двенадцать состоятельных коллекционеров Парижа. Обед устраивали Сальвадор Дали и супруга поэта Элюара Гала. Ни для кого не секрет, что они живут вместе, но Париж давно привык к таким ситуациям. К тому же на дворе 1932 год, это не Средневековье.
Гала подала приглашенным рисунки Сальвадора в виде знаков Зодиака:
– Выберите свой.
Конечно, каждый взял тот, под которым родился.
Дальше последовало весьма оригинальное предложение:
– Дали живет скромно, он не ходит в рестораны, не играет в казино, не транжирит деньги. Он только пишет картины. Содержание такого художника стоит не так уж дорого. Если каждый из вас возьмет на себя содержание в определенный месяц, то получит взамен любую из картин Дали, созданных в этот период.
Крайне необычно, финансово заманчиво и выгодно обеим сторонам.
Согласие получено, Дали и Гала на целый год оказались освобождены от необходимости предлагать произведения галереям и лавкам и экономить на красках, чтобы поесть завтра. Они получили от каждого из двенадцати по две тысячи четыреста франков.
Все участники были в восторге от выдумки Галы.
А она радовалась еще одному: приобретенные таким образом картины Сальвадора не будут спрятаны за шкаф, даже ради рассказа о необычном предложении их покажут гостям, упоминая имя автора. К тому же для выбора своей картины очередной благодетель придет в мастерскую, то есть в их квартиру, и возможно, уйдет не с одной, а двумя картинами, купив у Дали вторую.
К тому же за работами приходили не по поодиночке, картины Дали стали быстро распространяться по Парижу.
Год под знаками Зодиака оказался весьма успешным и принес достаточно средств, чтобы домик в Кадакесе мог быть отремонтирован и обставлен. Но главное – имя Сальвадора Дали, этого странного художника-сюрреалиста, стало известно парижским, а за ними и другим коллекционерам.
Домом то, что они приобрели в Порт-Льигате, назвать удалось нескоро.
Дали-старший сделал все, чтобы его непокорный сын не прижился рядом с семьей. Большую часть года семья жила в Фигерасе, но даже в летние месяцы Куси Дали не желал видеть сына и его любовницу в Кадакесе.
Что он мог сделать?
Всем своим авторитетом повлиять на владельца единственной гостиницы в Кадакесе, чтобы Сальвадору и Гале отказали в приюте. Вынудить отвернуться от них жителей Кадакеса, правда, всех не удалось, нашлись те, кому наплевать на мнение нотариуса из Фигераса и поведение его сына. Рыбаки и их жены не пожелали присоединяться к мнению семьи нотариуса.
Сальвадору и Гале удалось купить рыбацкую хижину в Порт-Льигате и даже подремонтировать ее.
Если Дали-старшему и хотелось создать максимум трудностей для сына, он в том преуспел. Порт-Льигат неподалеку от Кадакеса, но без лодки недостижим, их разделяет довольно высокий холм. Вокруг только море и солнце. А еще крики голодных чаек и рыбачьи лодки.
Хижина называлась домом условно, это была деревянная халупа размером четыре на четыре метра с пристроенным крошечным чуланом. И все! В хибаре не было ни электричества, ни каких других удобств. Раньше рыбаки хранили там сети зимой, потому в щели в стенах можно было легко просунуть пальцы, а от ветра сооружение просто тряслось.
Средства виконта позволили немного подремонтировать этот ужас, обложить кирпичом и устроить в чуланчике подобие туалета и душа. Больше денег решено не расходовать, довольствуясь тем, что есть. А электрические лампочки заменили привезенные с собой керосиновые лампы.
Наверное, если бы они принялись обустраиваться со всеми удобствами, местные жители отнеслись иначе, но в целях экономии средств Гала старалась все делать сама. Пришлось засучить рукава и надолго забыть о маникюре. Выгрести, вымести, вымыть, разложить, прибрать, поддерживать чистоту, без конца моя и стирая, – это о самом жилье. А еще нужно купить еду у местных жителей, в основном рыбу, приготовить ее, накормить Сальвадора, вдохновенно пишущего от рассвета до заката, когда становилось слишком темно.
А еще они ловили рыбу и морских ежей сами.
И были счастливы – своей простой жизнью даже без удобств, возможностью творить и радоваться морю, солнцу, вкусной чистой еде, близостью.
Наверное, это было самое счастливое лето в жизни.
Поль не верил, что Гала выдержит такую жизнь, надеялся, что осенью, когда наступит непогода, она вернется в покинутую квартиру, к нему, забыв своего странного художника. Сколько можно играть в самоотречение?
В каждом письме Поль рассказывал, как любит, как ждет, как надеется.
А еще писал о том, что видит сны об их близости втроем – она, он и Макс Эрнст… Ну, или кто-то вместо него… Не Сальвадор? Ей больше не нравится идея принадлежать сразу двум мужчинам? Хорошо, можно иначе – он и две женщины, у Поля, кстати, хорошенькая любовница – Нуш, она уже заранее обожает Галу и готова угождать им обоим.
Гала смеялась: ей не нужна Нуш и сам Поль. Она готова сохранить хорошие отношения, но ни о каком возвращении не может быть и речи.
Она готова жить в рыбацкой хижине, мыть полы и стирать в тазу, готова варить суп из рыбы, собирать морских ежей, штопать или читать Сальвадору по вечерам вслух, обсуждать с ним будущую книгу… – во все это Полю было трудно, невозможно поверить.
Успокаивало одно – скоро осень и холодные ветра.
Но Элюар просчитался, Гала не променяла Дали на обеспеченную жизнь втроем с Полем и его очередной любовницей. То, как они создавали сами себя – Дали и новую Галу, – скрепило союз куда сильней любых объяснений в любви.
Конечно, они вернулись в Париж, правда, не в прежнюю квартиру, Элюар был вынужден от нее отказаться, у него тоже не было денег. Чтобы картины Дали из галереи Гоэманса не пошли с молотка, Поль выкупил две из них, выплатив автору тысячу франков, но его дела тоже шли неважно, а потому большое жилье стало не по карману.
Гала не испытывала угрызений совести из-за того, что они с Сальвадором жили в квартире ее пока еще мужа – от этой помощи Поль только выиграл, купленные им картины Дали довольно скоро выросли в цене, и помощь Сальвадору и Гале вернулась к Элюару сторицей.
Шарль и Мари-Лор Ноайи сыграли особую роль в становлении Сальвадора Дали. Дело не только в финансовой поддержке, но и во введении в светское общество Парижа, затем Европы, а потом и Америки.
Мари-Лор была правнучкой самого маркиза де Сада, кем же она могла увлекаться, как не сюрреалистами и, конечно, Дали. Мари-Лор с гордостью демонстрировала гостям висевшую между Кранахом и Ватто "Свободную игру" Сальвадора. Гости вежливо делали вид, что не замечают некоторого своеобразия (изображения экскрементов) шедевра, и смущенно просили адрес художника. Если не в гостиной, то уж в спальне или кабинете этакое повесить можно…
Но работы Сальвадора уже висели в гостиных и красовались в галереях и на выставках, потому их можно не прятать. Сальвадор стремительно становился популярным.
В одно из первых своих появлений в светском обществе родился Дали-мистификатор. Гала была тому свидетельницей и поддержала Сальвадора.
Тогда он еще боялся всего – шумных улиц, машин, громких голосов, не любил общество, где нужно соблюдать массу правил приличия, которых он иногда просто не знал. Одно дело рестораны, где за своим столиком можно и отложить какой-то замысловатый столовый прибор, иное светский прием, где рядом масса умеющих пользоваться всякой всячиной хоть с закрытыми глазами. Это вовсе не означает, что Сальвадору было привычней есть руками и ложкой без ножа и вилки, но полный куверт с обилием хрусталя и столового серебра его явно угнетал.
Гала с тревогой следила за Сальвадором, молча и безучастно сидящим рядом с увлеченно беседующими и орудующими приборами гостями. Тогда приглашение на званый обед было для Дали и Галы также возможностью сэкономить на ужине.
И вдруг по короткому взгляду, брошенному Сальвадором вдоль стола, поняла, что тот что-то задумал, он не ест не зря. Оставалось только гадать, чем закончится обед и пустят ли их в этот дом в следующий раз.
Мари-Лор, заметив, что необычный молодой человек (теперь она помнила его имя) не ест, озабоченно поинтересовалась, не болен ли Сальвадор. После первой же фразы Дали остальные гости смолкли, потому что художник заявил, что еще переваривает съеденный дома десерт из стекла и дерева!
– Толченое стекло переварилось легко, а вот дерево… с ним оказалось сложней. Видно, попался мореный дуб или что-то подобное – до сих пор чувствую тяжесть в желудке. Извините.
После этой тирады головы дружно повернулись в сторону Галы, все знали, что они с Сальвадором живут вместе. Умные люди понимали, что Дали дурачится, и просто не могли определить собственную реакцию на его дурашливость.
Если бы у Галы дрогнули губы в усмешке, все вежливо посмеялись бы и на том игра закончилась бы. Но Гала осталась идеально невозмутимой, она серьезно кивнула и подтвердила, что Дали ел на завтрак именно битое стекло и грыз плашку из мореного дуба – любимый утренний десерт.
Гости все же рассмеялись, но это был вовсе не снисходительный смех – игру пары оценили, а они запомнили, что таким способом можно выйти из любого затруднительного положения.
Кстати, картину, висевшую между Кранахом и Ватто, после обеда разглядывали особенно внимательно, а Гала едва успевала диктовать адрес желающим приобрести нечто подобное и договаривалась о визитах.
Вернувшись из Порт-Льигата, Сальвадор и Гала перебрались в крошечную квартирку в рабочем районе на рю Гогэ – одна комнатка для жилья, вторая побольше для мастерской. Но там не было щелей с палец, зато имелись скромная кухня и душ.
Забавно было видеть в таком месте их новых друзей из высшего общества. Друзья появились благодаря все тем же виконту и виконтессе Ноай. В мастерской, где хорошо слышны гудки паровозов, формирующих составы на железнодорожной станции совсем рядом с домом, появлялись принц Фосиньи-Люсенж, законодательницы моды Коко Шанель и Эльза Скьяпарелли, муза импрессионистов Мися Серт, князь Мдивани и еще много кто. Они сами стали наносить визиты и посещать званые обеды.
Это было удивительное время контрастов – Сальвадор и Гала жили в крошечной квартирке, питались весьма скромно, самым большим развлечением, которое могли позволить на свои средства, было посещение захудалого местного кинотеатра, но при этом приятельствовали с высшим светом и бывали на роскошных званых обедах.
В светских гостиных пару считали просто экстравагантной, а их место проживание капризом художника и его Музы. Никто не догадывался, что они просто бедны.
Сальвадор однажды сказал, что смерть от голода в сущности пустяк, если вокруг все убеждены, что вы умираете от несварения желудка, объевшись черной икрой. Гале было наплевать на то, что думают другие, но нередко именно чужое мнение приносило деньги, следовательно, с ним приходилось считаться.
А еще лучше – формировать.
У художника, живущего в крошечной квартирке и пишущего рядом с кухней, картины купят, только если посчитают такой аскетизм капризом гения, а не признаком бедности. Потому на выход в свет наряды от Шанель (главное – не встречаться с мадемуазель слишком часто, она-то помнит свои произведения), взятые напрокат драгоценности (за несколько эскизов, сделанных Сальвадором, а еще за обещание упоминать имя в целях рекламы ювелир согласился давать напрокат), а дома скромность и для богатых визитеров игра в непритязательность.
Сколько раз по вечерам, когда скудное освещение уже не позволяло Сальвадору работать, они сидели при лампе и… плакали. Да, плакали от несправедливости жизни и от того, что приходится экономить на еде, чтобы купить холсты и краски, что кто-то бездарный имеет от рождения достаточно средств для любой жизни, а они двое вынуждены добывать эти средства, временами даже унижаясь.
Никто не знал, как это тяжело – обольщать и обольщать нуворишей – любителей искусства, чтобы купили картину, дали средства на сносное существование! Но при этом требовалось делать вид, что деньги их нисколько не заботят.
Сколько раз такие вечерние слезы заканчивались клятвами: мы будем не просто состоятельны, но богаты! Мир будет у наших ног!
К счастью, для этого не потребовалось предать свое видение мира и свое искусство, Дали никогда не признавал чужие правила, он предпочитал диктовать свои, возводить свое видение в закон. Именно в этом его сила. А сила Галы в том, что она почувствовала это и поддержала.
Гала не повторила ошибку Аны Марии, которая пыталась диктовать Сальвадору, как ему писать, заставляла брата копировать старых мастеров тогда, когда тот уже был готов писать по-своему.
Почувствовав, что у него есть поводырь во всем (в его искусство Гала никогда не вмешивалась, только продавала написанные полотна), Сальвадор с восторгом подчинился.
Однажды Сальвадор с изумлением заметил Гале, что светские интеллектуалы куда лучше понимают его, чем собственные друзья-сюрреалисты.
Друзья-сюрреалисты и вовсе предали Дали анафеме. Уже одно то, что рядом с ним была Гала (опять эта Гала!), ставило Дали в положение изгнанника. Позже Гала осознала, что именно это позволило ей поднять Дали на нужную высоту, сделать его пусть и скандально известным, но эти скандалы были иного, чем у приятелей Бретона, смысла.
Сальвадор и сам умел жить скандально, эпатируя публику. Но его эпатаж приносил неплохие прибыли, тогда как дадаисты, перекрасившиеся в сюрреалистов, перебивались случайными заработками.
Зарабатывать большие деньги на идеях отрицания и паранойи им казалось грешно.
Гала так не считала, деньги потекли рекой.
– Гала, как ты полагаешь, где у тебя должны лежать ребрышки?
– Что лежать?!
Сальвадор невозмутим:
– Бараньи ребрышки.
– У меня?
Кивок:
– Да, у тебя.
– Бараньи ребрышки?
– Угу.
– У меня своих нет?
– Все просто – я люблю тебя и люблю бараньи ребрышки. Хочу совместить это на картине.
– Сальвадор, я предпочла бы быть нарисованной отдельно от баранины. – Гала попыталась шутить, но он фыркнул, серьезный, как никогда:
– Вот и рисуй сама!
– Расположи на голове, как ежа у себя.
Попытка смягчить обиду не удалась, снова фырчание:
– Соус будет стекать по твоему лицу.