Франко перенес в Толедо свой штаб. Эшелоны подбрасывали германское и итальянское снаряжение. В конюшне перебирал ногами белый конь, на котором предстояло въехать в столицу…
Война властно потребовала от республики создания единой, централизованной армии. Началось комплектование регулярных бригад, со скрипом преодолевалась штабная неразбериха. Опора Лярго Кабальеро, командующий Центральным фронтом Асенсио ставил палки в колеса, выдвигал собственные прожекты.
16 октября Кабальеро подписал декрет об учреждении в армии института военных комиссаров.
Наступала пора разумных решений. Но они не всегда осуществлялись.
Был скрупулезно разработан план строительства трех укрепленных поясов вокруг Мадрида. Он так и остался на бумаге. К работам приступили позже и по другому плану.
15 октября армия мятежников "Тахо" прорвала оборону и по равнине двинулась вперед, к Мадриду.
Генерал Асенсио заявил правительству: учитывая явное превосходство неприятеля, продолжать борьбу бессмысленно.
Однако войска отбивались, бросались в контратаки.
31 октября бои завязались у самого Мадрида.
У республиканцев отсутствуют резервы. Еще бы несколько дней, и закончилось бы формирование пяти испанских и двух интернациональных бригад. Но где их взягь, эти дни?
Хетафе, южный пригород столицы, уже у мятежников.
Правительство Лярго Кабальеро покидает Мадрид, за ним - военное министерство и штаб Центрального фронта…
Однако растерянность и паника сменяются порядком и исступленной решимостью. Компартия принимает на себя ответственность за защиту Мадрида.
Мятежный генерал Мола обещает, вступив в Мадрид, обратиться к миру с самой короткой речью: "Я - здесь". Сражающийся Мадрид объявляет: "Но пасаран!" ("Они не пройдут!")
7 ноября самоуверенное продвижение франкистов застопорилось. Им удалось зацепиться лишь за опушку пригородного парка Kaca дель Кампо, на юге захватить Карабанчель Бахо.
Тем временем подтягиваются республиканские бригады и трехтысячная колонна анархистов из Каталонии. В бой вступает 1‑я (11‑я), 2‑я (12‑я) интернациональные бригады.
Лобовой штурм Мадрида потерпел крах, франкисты выдохлись. Республиканское командование укрепляло город, готовило контрудар.
По этой причине и перебросили под Мадрид "Марсельезу". Ее совместные с бригадой Галана контратаки увенчались успехом. Лас Розас - небольшой городок на железнодорожной линии, в истоках реки Гвадаррамы, мог пригодиться в последующих операциях. Но как они планируются? Не добившись вразумительных ответов, сбитый с толку противоречивыми приказами штаба Центрального фронта и штаба Мадридского фронта, Вальтер в поисках ясности и в надежде на свидание с Горевым направился в столицу.
По ярко освещенной лестнице Горев спускался не спеша, с видом человека, мало обремененного заботами. Будто наносил визит вежливости: кожаное пальто на руке, в зубах трубка, белый платочек в кармане.
Насколько чужероден костюм на Берзине, настолько естествен и элегантен Горев в своей тройке. Лишь пиджак топорщился над правым задним карманом отутюженных брюк.
Горев задержался возле Вальтера, вынул трубку изо рта.
- Через пятнадцать минут к вашим услугам.
И скрылся в кабинете подполковника Винсенте Рохо.
- Ваш шофер понимает по–русски? - спросил Горев, когда, вернувшись от Рохо, поднимался с Вальтером по лестнице.
- Ни бум–бум!
- Мой еще больше "ни бум–бум". Однако предпочел бы, чтоб они приятно побеседовали в вашем "мерседесе", пока мы будем беседовать в моей "испано–сюизе".
На улице он накинул на плечи кожаный реглан.
- Погодка.
Они расположились на заднем сиденье, Горев приспустил боковое стекло, набил трубку "донхиллом". Движения у него быстрые, но ровные, не порывистые. Высокий лоб, оттопыренные уши, молодое, готовое вот–вот расплыться в улыбке лицо. Однако за два часа ни разу не улыбнулся.
- Предварительное замечание. Вы мне не подчинены ни формально, ни по существу. Вы - испанский генерал. И все. В отличие от других испанских командиров у вас не будет русского консультанта. Никто не утрет вам слезы, не подсунет шпаргалку. Ваша воля - воспользоваться моими советами либо послать меня…
Крепкое словечко вплеталось в гладкую книжную речь Горева, избавляя от подробностей.
- В положении, аналогичном вашему, пребывают Клебер, отчасти Лукач. В ноябрьские дни - не жалею красивых слов - Клебер проявил чудеса. Лукач же и смел, и умен, и лукав, и добр. Приплюсуйте: настоящий хозяин. У него транспорта больше, чем в любой бригаде. Боеприпасов тоже. Прекрасный лазарет… Неспроста и не в назидание расписываю Лукача. Вам действовать под Лас Розас совместно.
Вальтер это предвидел, внимательно и ревниво слушал все, что касалось уже знаменитого командира двенадцатой бригады. Они виделись. Правда, как–то поспешно, разговаривали на людях. Это беглое знакомство оставило у Вальтера ощущения неясные, он не сумел сразу ответить на сердечную открытость Лукача.
Сейчас Вальтера интересовало другое, - Лукач, по словам Горева, не церемонится со штатным расписанием, перекраивает его.
- Вы, я слышал, тоже не слишком почитаете штатный сносок? - вопросительно повернулся Горев.
- Пробую перестроить штаб. В несбыточной надежде приблизить к нашему штабригу.
Горев затянулся.
- Не к штадиву? Не исключено развертывание дивизий на базе бригад. Вуде оно станет осуществляться с умом. Вот какие вуаля…
- Не допускал такого оборота.
- Имейте в виду… Вернемся, однако, к вашему положению. Сегодня, я полагаю, вы переступили некие границы. Проявили большую настойчивость, чем падлежит командиру интербригады. Да, вы жаждали определенности. Но настойчивость ваша не соответствует должностному рангу. Чувствуете? Демонстрируя противоречия приказов двух штабов - Мадридского и Центрального, вы их невольно подвергали критике. Для этого имеются основания? У меня их во сто крат больше… Батальон бригады имени Домбровского в одну ночь получает четыре приказа. В каждом - свое направление действий… Помимо всего прочего, ничегошеньки не добьетесь. Необходимо быть политиком, дипломатом.
- Я приехал воевать, а не разводить дипломатию.
- Я приехал разводить, как вы соблаговолили заметить, дипломатию, а не… Все мы приехали сражаться с фашизмом, - Горев был выше личных обид. - Постепенно сами почувствуете пределы своих "должен" и "могу". Вы вправе спросить: как же быть?
Ответ сводился к тому, что необходимы верные ориентиры - люди, на которых можно положиться в штабе, среди командования.
- Матальяна - из сведущих офицеров. Ортега - партработник, но стоит дюжины штабников. Хочу надеяться, они вас правильно поняли. Но могли ведь сунуться черт те к кому. Ваше благородное негодование вышло бы боком и вам, и всем нам…
Он проговорил это с нескрываемым, злым осуждением. Но вместо напрашивавшегося ругательства повторил: "Вот какие вуаля". Трубка погасла, Горев не набивал ее, держал во рту, стиснув зубами черный мундштук. За недолгое свое пребывание в Испании он многое постиг и досадовал, что человек, дымящий рядом сигаретой, пригубивший хмельного винца славы, еще нуждается в поводыре. Любая оплошность того, кто приехал из Москвы, усложняла его, Горева, и без того сложные, тонкие функции. Вынужденный в Мадриде и Валенсии выказывать дипломатическую сдержанность, он разрешает себе безжалостную прямоту с советскими командирами и в докладных, направляемых в Москву.
- Расстановка фигур на шахматной доске не всегда соответствует их подлинной ценности. - Горев достал кожаный кисет, набил трубку, но не закурил. - Оборона Мадрида доверена генералу Миаха. Он наливается спесью, вступил во все партии, вплоть до комсомола. Но от этого не умнеет. Военное министерство, удирая в панике из Мадрида, прихватило машину Миахи. Старик ездил несколько дней на велосипеде. Проявляйте к нему ритуальное уважение. Всерьез не принимайте.
- Кого принимать, Владимир Ефимович?
- Гм, кого? Из тутошних, мадридских, Винсенте Рохо. Не всегда под боком? Я вам скажу, как отвечал у нас в академии один доблестный краской, не готовившийся к занятиям: "Буду действовать по обстановке". И вам рекомендую: "по обстановке".
Горев готов был улыбнуться. Еще вот–вот. Но достал спички, сломал одну, вторую, засопел трубкой.
- За такой ответ, предполагаю, послали меня подальше. Предпочитаю, когда вслух, вопреки дипломатическому протоколу.
- Среди наших советников - вы их еще слабо знаете - есть всякие. Такие, как Фриц (дружит с Лукачем, ворожит ему) или Малино, дорого стоят. Полезно знакомство с Вольтером. Ведает артиллерией… Но попадаются и доморощенные Александры Македонские. Ему клипок вострый и - одним махом всех побивахом.
Иногда рекомендации Горева не совпадали с представлениями Вальтера. Взять тех же журналистов. Ихнего брата немало в Мадриде. Есть и заведомый сброд, есть и скользкие персонажи. Но враждебность, какую проявил Вальтер, отказавшись принять корреспондентов, бестактна.
- Для нас небезразлично общественное мнение и в стране, и за границей, во всем мире. Его создает пресса… Убедительно прошу о благоразумии.
Вальтер сидел насупившись. Поучения Горева становились в тягость. Тем более что обоснованны.
Они, собственно, равны в звании, - оба комбриги, пожалуй, ровесники. Но у Горева великое преимущество - знания, опыт, приобретенный еще в Лондоне, в бытность заместителем военного атташе у Путны, и теперь здесь. Природный ум, понимает, ох, понимает, сукин сын, что к чему. Даже пожелай Вальтер возразить, не нашелся бы. Не любил он такое состояние.
Горев утверждал, что Вальтеру, помимо командного пункта на передовой, следует иметь постоянное жилье в Мадриде. Для чего? Народу ваяшо, что командиры в такое время селятся в Мадриде, - не сидят на чемоданах, не собираются бежать, как случилось с некоторыми генералами и министрами в ноябре. Испанские товарищи обеспечат охрану. Приезжая по делам в Мадрид, не придется задерживаться в гостинице, где всякой твари по паре.
- Особняки, виллы - на выбор. Эти кварталы фашисты не бомбят. Сберегают жилье хозяев… Отдохнуть по-человечески тоже не во вред, - закончил Горев. - По сему случаю - ко мне обедать.
В машине Вальтер, насупившись, молчал. Он не заметил дома со срезанным углом, очередь, все также жавшуюся к серой стене. Перед ним вставал иной Мадрид, чуть приоткрытый Горевым, - переплетение нитей, военных и политических, бугры и рытвины.
Терзало и другое: как сочетать веру в непререкаемость собственного авторитета с горькими уроками, получаемыми на каждом шагу? Хаджи сунул носом - и правильно - в НП на верхотуре костела. Горев отодвинул на место, словно мальчишку. Не думать, отвернуться? О чем прикажете думать? О собственной бригаде, которую он оставил шесть часов назад?..
- Кто напутствовал вас перед отъездом?.. Замнаркома волнуют перспективы германского вооружения, нас, грешных, взаимоотношения в мадридском подвале да снаряды к полковой 76‑миллиметровой. Каждому свое. Непростительно не делать выводы из войны, которая - боюсь - означает начало чего–то более грозного и кровопролитного. Вам не кажется?
Ну, что он от него хочет, почему не дает сказать о своей бригаде? Сам же твердит: каждому свое.
- Минутами, - отделался Вальтер ничего не значаще.
Горев впервые всмотрелся в его лицо, в резкие морщины, пересекающие лоб поперек и вдоль, холодновато–серые утомленные глаза.
Обед был сервирован на три персоны. Судя по бутылкам, хозяин знал толк в винах. Сели за стол - и объявился третий. Шумный, громоздкий, в ремнях, портупеях, толстогубый, с буйной шевелюрой. Горловина свитера легла на отложной воротничок, края которого украшали серебристые эмблемы.
- Здравия желаем, отче наш и учитель.
Он тряс руку Гореву, Вальтеру.
- Рад познакомиться, земля слухом полнится. Льщу себя надеждой, и обо мне наслышаны. Клебер собственной персоной.
По тому, как тщательно он выговаривал слова, как охотно прибегал к архаизмам, видно было: русский язык для него не родной. Вальтер кое–что слышал о прошлом того, кто сейчас представился как "генерал Клебер".
Следом за Клебером два бойца внесли плетеную корзину с вином, фруктами, коробками шоколада.
Горев нахмурился.
- Не обессудь, батюшка. Трофеи наших доблестных войск, презенты от дуче… Ценит он меня, не то, что ваша светлость.
- Бросьте, Клебер.
- Пока Клебер в Мадриде, спокойно строчите свои донесения, обличая его пороки и промахи. И поделом: критика - движущая сила…
- Вы бы лучше объяснили, почему бригада не удержалась под Эль Прадо?
- И на старуху бывает…
Он по инерции балагурил. Но беззаботность как рукой сняло.
- Вам лучше, чем кому бы то ни было, ведомо, какие потери понесла одиннадцатая и какие нанесла противнику.
Не рассчитывая на сочувствие Горева, он апеллировал к Вальтеру.
- С восьмого ноября Клебер грудью прикрывает Мадрид…
- Не преувеличивайте размеры собственной грудной клетки. - Горев постучал трубкой об стол. - Садитесь. Когда начинаете насчет своей груди, у меня впечатление, будто вы видите собственный бюст на гранитном цоколе.
Клебер безнадежно вздохнул.
- Скромность украшает большевика. Прорабатывали. Матушка–история нас рассудит.
- У нее, у матушки, найдутся заботы.
- Сухой вы человек, Владимир Ефимович, сухой. Среди братьев по оружию, как на дипломатическом рауте…
Прощаясь с Вальтером, Горев в коридоре приглушил голос:
- Клеберу невдомек, что он уже не командир одиннадцатой бригады. - И, предупреждая возможные вопросы: - Судьба играет человеком… даже когда он примеривается к памятнику при жизни.
В категорическом тоне атташе промелькнули нотки растерянности.
- Вот какие вуаля, - неожиданно печально закончил он.
Неспроста, быть может, Горев зазывал Вальтера обедать. Не хотел оставаться с глазу на глаз с Клебером…
Дождь, припустивший с утра, не утихал, и когда оборвался асфальт и "мерседес" забуксовал, погружаясь колесами в глину, Вальтер впервые за день облегчил душу, выложив Хосе все по поводу дерьмовых дорог, машин, водителей. И отправился с Алеком пешком.
Капитан Моранди доложил: особых происшествий не произошло. Да и что может произойти в таком тумане?
- А не особые? - переспросил Вальтер.
- Не особые? - постарался припомнить Моранди. - Несколько добровольцев из первой как будто роты тринадцатого батальона захватили огневую точку на высоте к западу от рощи…
Моранди обвел на карте высоту и пометил крестиком. Вальтер не следил за его карандашом.
- Помню. Нам она еще очень сгодится… Хочу не об этом, - он говорил, растягивая слова, останавливаясь. - Не об этом… Никто не приказывал. Сами, по доброй воле. Воспользовались туманом и лишним шансом получить пулю. Сколько их? Фамилии? Узнайте. Кто погиб, кто ранен? До последней детали.
- Слушаюсь.
Моранди почувствовал свою вину, но не склонен был преувеличивать эпизод и будущую роль высоты у рощи.
- Это - событие чрезвычайной важности, товарищ Моранди. Из тех, которые определяют войну. Смысл ее. Не поручусь, что таков "урок всей мудрости земной". Но военной - наверняка. Для меня сегодня - именно так.
Закончил буднично, как обычно при общении с Моранди:
- Приказ по бригаде. Поименная благодарность. Отпуск на двое суток в Мадрид. Зачитать во всех ротах. Политкомиссарам провести беседы…
Покидая Мадрид, Лярго Кабальеро вручил' генералу Миахе запечатанный конверт, разрешив вскрыть не ранее, как через двенадцать часов. Миаха в отчаянии разорвал конверт досрочно и прочитал приказ:
"Дабы иметь возможность выполнять основную задачу по обороне республики, правительство решило выехать из Мадрида и поручить Вашему Превосходительству оборону столицы любой ценой. Для помощи вам в этом трудном деле создается, кроме обычного административного аппарата, Хунта по обороне Мадрида с представителями всех политических партий, входящих в правительство, той же пропорции, в какой они входят в правительство. (Представители партий разбежались, безотносительно к пропорциям. Остался лишь коммунист Антонио Михе. - В. К.) … На случай, если, несмотря на все усилия, столицу придется оставить, тому же органу поручается спасти все имущество военного значения… В качестве Вашего штаба Вам придается Генеральный штаб, кроме той части, которую правительство сочтет необходимым взять с собой".
Приданной ему части Генерального штаба генералу Миахе обнаружить не удалось.
В ночь на 7 ноября шесть штабных офицеров во главе с начальником оперативного отдела, прихватив документы, перебежали к мятежникам.
Из донесения советского военного атташе комбрига В. Е. Горева об обстановке в Мадриде 7–8 ноября и о военном министерстве:
"В общем следует считать, что было сделано все, чтобы сдать Мадрид".
Из сводок, докладных записок, газет, приказов и других материалов, относящихся к тем дням:
"Бойцы, отметьте 19‑ю годовщину русской революции несокрушимым сопротивлением!.. Коммунисты - все на передовую! Ни одного района, ни одной ячейки, все члены которых не были бы на фронте".
"За Мадрид сражались батальоны Пятого полка: "Парижская Коммуна", "Ленинград", "Мадридская Коммуна", "Моряки Кронштадта". Первые два целиком погибли".
"Оружие брать у мертвых, не теряя ни секунды".
"Телами убитых укреплять парапет".
"Дневная нагрузка танковых экипажей (республиканских, состоящих по преимуществу из советских танков. - В. К.) колебалась от 16 до 18 часов работы".
Польская рота из батальона бригады имени Домбровского получила приказ Клебера держаться любой ценой до подхода подкреплений. И держалась. В роге осталось 5 человек.
Женщины приносили на мадридские баррикады кофе, коньяк, продукты. "Они говорили бойцам самые нежные и самые жестокие слова. Они обнимали храбрых и насмехались над теми, кто колеблется".
4 ноября в штабе мятежников для журналистов отпечатали на шести страницах описание взятия Мадрида. Для подробностей оставили пробелы. Фашистские газеты, не дожидаясь подробностей, вышли 7 ноября с сообщениями о вступлении Франко в Мадрид. Поток приветствующих его победу телеграмм захлестывал телеграф остававшегося республиканским Мадрида.