- Почему нельзя? Они моих сыновей - Ивана, Михаила - побили. Невестку и внучат сничтожили.
- Спросится за это где надо, - отвечал солдат, не глядя на старушку, а наблюдая за ближними пленными.
- Ничего с них не спросится. Дозволь, я одного своими руками задушу. Ну дозволь, Христом-богом тебя молю!
- Нет, мамаша, никак нельзя, пленные они теперь. Русские лежачего и в драке не бьют.
- Так они же внучат моих безвинных, детенышей безответных, казнили, это хуже, чем лежачего бить.
- Они фашисты, мамаша, нелюди, одним словом…
Ромашкин остановился, шагнул на тротуар. Старушка ушла за усатым солдатом.
Три часа шаркала ногами непрерывная, молчаливая колонна пленных. Странное двойственное чувство порождало это небывалое зрелище: вроде бы хорошо - идут поверженные враги, обезвреженные грабители, которые не смогут уж больше творить зло, - но, с другой стороны, вид этих пойманных врагов напомнил столько бед и страданий, что в душе людей горький осадок не проходил.
Словно предвидя этот неприятный осадок, какой-то остроумный начальник приказал пустить вслед за пленными моечные машины - помыть улицы после фашистской нечисти! Автомобили с цистернами тоже шли строем, они стелили по асфальту упругие веера шипящей воды, смывали окурки, бумажки, следы только что позорно прошедшей армии пленников.
Москвичи смотрели на освежающие струи воды, на глянцевитый чистый асфальт и, повеселев, стали расходиться по домам.
Побродив остаток дня по Москве, Василий в тот же вечер выехал на фронт.
Пассажирские поезда уже ходили до Витебска.
- Скоро в Минск возить будем, - гордо сказала пожилая проводница. - Это надо же такое придумать: фашисты огромный плуг за паровоз цепляют, режут шпалы пополам, а каждую рельсу толом перебивают на две половинки. Ни вам, ни нам! И что это за люди такие ехидные!
В стороне от насыпи лежали те самые искореженные рельсы и шпалы, о которых она говорила. Полотно приходилось делать заново. И все же дорожники почти не отставали от наступающих. Сколько ехал потом Ромашкин на машинах, всюду видел вдоль железнодорожной насыпи копошащихся, как муравьи, строителей. На них налетали вражеские самолеты, били, корежили только что восстановленный путь, а дорожники опять стекались к полотну, засыпали, трамбовали воронки - некогда ждать, пока земля осядет, - и опять тянули, волокли тяжеленные рельсы, укладывали на разложенные шпалы.
Ромашкин не знал, где искать свою дивизию, за время отпуска произошли большие перемены, только во время Белорусской операции продвинулись на несколько сотен километров. Решил заехать в штаб фронта к генералу Алехину: наверное, не забыл ещё , как посылал в Витебск, поможет найти свой полк.
Но когда Василий стал выяснять, где штаб фронта, оказалось, что он уже проехал мимо него. Назад возвращаться не хотелось, стал искать штаб армии. Даже в своем тылу надо было это делать осторожно, здесь по номеру дивизию не спросишь и штабом армии не поинтересуешься - за такое любопытство быстро заметут в особый отдел, и насидишься там до выяснения личности. "Если бы такое случилось, Караваев обязательно за мной Початкина прислал бы. Ох, и куражился бы надо мной Женька!.. Жив ли? Может, уже сложил, непоседа, свою веселую голову? Как там Петрович, Куржаков, как мои хлопчики?"
Ромашкину хотелось лететь к друзьям, он теперь и тряских дорог не замечал, только бы побыстрее в полк.
Штаб армии стоял в небольшом городке. Отделы работали в домах, правда, дома словно люди после драки - стены побиты осколками, окна без стекол. Но все же это уже была не та война, что год назад. Можно было в землю не закапываться, наши летчики были хозяевами в воздухе. Гитлеровцы, конечно, прорывались, бомбили, но теперь пилоты у них были не те, прилетят, наспех побросают бомбы - и деру назад.
В разведотделе Ромашкина обступили офицеры, чертежники, машинистки.
- Вот ты какой, известный разведчик Ромашкин! - весело сказал седой, кудрявый начальник информационного отделения майор Кирко. Он поправил золоченые очки, разглядывая гостя. - Ну-ка, дай мы на тебя посмотрим! Ты у нас все по бумагам да по документам проходишь. Ромашкин там отличился… Пленный, приведенный Ромашкиным… то-то показал. А живого, настоящего, мы тебя не видели. Вот, девочки, любуйтесь - тот самый Ромашкин!
Василий готов был сквозь землю провалиться, у него горели уши, он не знал куда деть глаза, отовсюду на него смотрели улыбчивые разведотдельцы.
- Ну кто бы мог подумать, что этот стеснительный юноша заткнул глотку полсотне фрицев и приволок их к нам!
- Товарищ майор, - взмолился Ромашкин. - Да разве же я один их приволок, это все ребята мои.
- Скромность всегда украшала человека, но… - майор не успел договорить.
- Что за шум, а драки нет? - спросил громким сочным голосом вышедший из своей комнаты начальник разведки армии полковник Полосин - крепкий, черноволосый, черноглазый, настоящий цыган, только в военной форме. У него и глаза горели горячим лихим цыганским блеском. - О, Ромашкин прибыл! Здравствуй, заходи, - полковник пригласил его в свой кабинет.
Майор Кирко шутливо бросил:
- Все лучшее всегда начальству.
- Садись. Ну, как отдыхал? Как мать? Все в порядке, ну и хорошо.
Полосин был полной противоположностью начальнику разведки фронта генералу Алехину. Тот - маленький, толстенький, говорил тихим голосом, неторопливо, старался казаться простачком, а сам был хитер, как бестия. Полосин не мог усидеть на месте, от избытка энергии ходил по комнате, жестикулировал, говорил громко, увлеченно, будто с трибуны.
- Мы тут без тебя таких дел наворочали, такую операцию провели, дух захватывает! Представляешь, на триста километров вперед продвинулись. Больше пятидесяти гитлеровских дивизий раздолбали! На Западе - во Франции, Бельгии и Голландии - столько же стоит. - Полосин поискал на столе бумагу, помахал ею перед лицом Ромашкина. - Вот последние сведения из Генштаба - восемнадцать дивизий и четыре бригады сняли гитлеровцы с Западной Европы и гонят к нам сюда, чтобы затыкать фронт. Это, милый мой, в те дни, когда союзники наконец отважились переплыть Ла-Манш. Это просто курам на смех!
- Я видел фашистов, которых вы под Минском окружили, их по Москве провели.
Полосин с досадой отмахнулся:
- Меня не интересуют гитлеровцы под конвоем! Наши с тобой враги, Ромашкин, там - живые, с оружием в руках! Надо, чтобы эти остервеневшие волки как можно меньше губили наших людей. Война ими проиграна, сейчас они хотят только подороже взять за свои подлые жизни. А мы им должны показать вот это, - Полосин показал тугой узластый кукиш. - Будем добивать их грамотно, последовательно и методично. Слава богу, научились это делать. Как там Москва, сильно разрушена? - вдруг без всякого перехода спросил полковник.
- Я не видел никаких разрушений.
- Это хорошо. Между прочим, и немцам тоже показали столицу не случайно. Геббельс и Геринг кричали, что их авиация там камня на камне не оставила. Вот им и показали. Это лучше любой пропаганды и агитации действует!
- Один фриц мне кулак показал.
- Ну, таких много будет и после войны. Но их сами немцы выведут. И у них есть порядочные люди, к нам вот приехали из комитета "Свободная Германия" те самые немцы, которые против нас воевали. Хорошо помогают теперь, каждый день по радио выступают, листовки пишут, прочищают мозги своим соотечественникам.
Зазуммерил телефон.
- Слушаю… товарищ генерал, пока твердо сказать не могу, не нашел я эту танковую дивизию. Ищу. Понимаю, время не ждет. Я вызвал к себе летчиков и командира разведывательной эскадрильи. Сам поставлю задачу, проверю все ещё раз.
Полосин положил трубку, минуту подумал и пояснил Ромашкину:
- Начальник штаба разработал очень хорошую частную операцию, командующий фронтом утвердил ее. А начать не можем. Потеряли целую танковую дивизию. Представляешь, мы пойдем вперед, а она нам где-то сбоку двинет!
За дверью послышался топот и говор.
- Заходите! - крикнул Полосин, не выглядывая в коридор. Вошли летчики, молодые, гибкие, с крылышками на фуражках и на петлицах.
- Здравствуйте, орлы! Я пригласил вас вот зачем. Если найдете эту чертову танковую дивизию, то надо будет делать перегруппировку, менять план операции, на это уйдет много времени. А если не найдете, но она окажется в нашей полосе, то таких дров нам наломает, что даже вам в небе жарко будет. Докладывайте только то, что вы видели.
- Вот Ирканов нашел танки, - подсказал командир эскадрильи.
Полковник подошел к карте:
- Показывайте, где?
Летчик, старший лейтенант, показал пальцем:
- Вот здесь и здесь.
- Да это не дивизия, обычные танки усиления пехоты, - возразил молоденький лейтенант.
- Ты, Левушкин, молчи, не нашел танки - и помалкивай, - придержал его комэск.
- Нет, братцы летчики, так не пойдет, - остановил их полковник, - вы мне натяжек не делайте: надо дивизию - пожалуйста, не надо - нет ее! Вы мне скажите правду, и только правду. Что вы видели? А выводы я сам буду делать.
Летчики колебались.
- Танки мы видели, но кто их знает, те это, которые вам нужны, или другие?
- Вы же не новички, дивизию-то, наверное, разглядите?
- Может быть, она рассредоточена?
- Все может быть. Для того, чтобы проверить, у кого из вас какой глаз, чьи данные более точны, поступим так. Задание вам теперь будет каждому свое, и приказываю, в интересах дела, до выполнения друг другу ничего не говорить. Вы двое, пожалуйста, выйдите. - Когда пилоты вышли, Полосин сказал оставшемуся:
- Вы будете вести разведку вот в этой полосе, попутно, до подхода к линии фронта, посчитайте наши танки вдоль дороги - докладывайте по радио прямо с борта, сколько увидите танков справа и слева от шоссе. Отправляйтесь немедленно.
Двух других летчиков Полосин послал на то же направление, но каждому сказал:
- А вы полетите вот сюда. - И тоже велел считать свои танки до пересечения переднего края.
Ромашкин не совсем понимал, зачем это нужно. Когда авиаторы ушли, спросил:
- А почему аэрофотоснимки не сделать - будет объективно и точно?
В разведотдел пришел начальник штаба, пожилой, стройный генерал. Глаза его, умные, немного припухшие от бессонницы, шутливо сверкнули:
- Вот они оба! Надавали мне ребусов и сидят пируют!
Присутствующие встали.
- Сидите ешьте. Приятного аппетита. Может, и мне стакан чаю нальете?
- Супу, товарищ генерал, - предложил Кирко.
- Благодарю вас. Аппетит ваш начальник испортил. Правда, дайте хорошего чаю.
- Скоро могут прилететь, - сказал Модестов, поглядев на часы.
- Вы мне дивизию танковую подайте, бомбежку мы как-нибудь перенесем.
Полосин тоже посмотрел на часы.
- С дивизией прояснится не раньше, чем через полчаса…
Ромашкин, видя, как офицеры отдела потихоньку выходят из комнаты, оставляя начальников одних, тоже шмыгнул в дверь. "Ну и жизнь, с ума сойдешь от такой заварухи, и так, наверное, каждый день. А если Полосин не найдет танковую дивизию к нужному сроку, ему ведь голову оторвут! Нет, не дай бог работать в большом штабе".
Ромашкин выяснил, где искать свой полк, попрощался с приветливыми разведотдельцами и пошел к дороге. В кустах за деревьями, недалеко от перекрестка, он увидел зенитчиков - они сидели в полной боевой готовности, поджидали гитлеровские самолеты. Высоко в небе прогудел одинокий самолет - может быть, это один из тех летчиков, которых послал на задание Полосин? Что он обнаружил? Дай-то бог, чтобы он привез нужные сведения. А может быть, это летят бомбить фашисты по радиограмме лазутчика… На войне все может быть.
Вот она, заграница
…В полку после возвращения Ромашкина ждала печальная весть: под Витебском погиб капитан Иван Петрович Казаков, первый учитель Василия. Трудно было представить Петровича мертвым. Золотые зубы под черными усиками так и блестели в задорной улыбке, всегда веселые глаза светились лукавством. Ромашкин слышал голос Казакова: "Приезжаю я с войны домой. На груди ордена, в вещевом мешке подарки…" Для Ромашкина он навсегда остался таким - живым и веселым.
Во второй половине 1944 года советские войска изгоняли фашистов из Румынии, Польши, вступили на землю Югославии, Болгарии, Чехословакии, Венгрии…
Дивизия, в которой служил Ромашкин, вплотную приблизилась к границе Восточной Пруссии. Предстояли первые шаги по немецкой земле. Все с волнением ждали, когда это свершится.
- Мы уже по Германии бьем! - гордо и весело сказал артиллерист разведчикам.
- А мы там уже побывали, - солидно ответил Саша Пролеткин.
- Ну, как она?
- Работы артиллеристам много будет - вся замурована в бетон!
- Пробьем! Теперь не остановить!
К немецкой земле Ромашкин вышел со своими разведчиками одним из первых. Леса, луга, речки, деревья в Германии были такие же, как в Литве и в Белоруссии. Ранним золотом горели клены, и там и здесь одна и та же вода блестела в реке. Луг с ярко-зеленой сочной травой где-то разделялся невидимой линией. Пограничных столбов и знаков не было, их снесли немцы.
Установив по карте точные ориентиры, Ромашкин провел свою группу кустами к речушке, перешел её вброд и, ощутив счастливое волнение, сказал:
- Ну вот, ребята, вы и в Германии!
Разведчики оглядывали кусты, деревья, траву - не верилось, что вот это простое, обыкновенное - уже немецкое. Шовкопляс взял горсть влажной земли, помял ее, потер, понюхал. Задумчиво молвил:
- Земля как земля.
- Да, земля везде одинаковая, - сказал Рогатин, - только растет на ней разное - пшеница и крапива, малина и волчья ягода, душистая роза и горькая полынь. - Для Ивана это была целая речь, он даже испуганно посмотрел на разведчиков, но никто не засмеялся, не пошутил, у всех было торжественно и радостно на душе.
В ту ночь притащили с немецкой земли первого "языка". Выволокли его из траншеи, которая окаймляла дот, замаскированный под сарай.
Гитлеровец долго отбивался. Пролеткину, совавшему кляп, покусал пальцы. Только Иван Рогатин его утихомирил, взял за загривок своей ручищей так, что шея хрустнула.
Пленный ефрейтор Вагнер и на допросе держался нагло:
- Дальше вы ни шагу не пройдете. Все ляжете здесь, на границе Великой Германии!
Ромашкин с любопытством разглядывал мордастого, с тупыми водянистыми глазами, немолодого уже немца. Давно не видел таких. Когда гнали их в хвост и в гриву по белорусской и литовской земле, попадались жалкие, испуганные, как пойманные воришки. А теперь вон как заговорили! Почувствовали новые силы на своей земле? Да, здесь они будут драться отчаянно. Их пугает расплата за совершенные преступления.
- Доннерветтер, проклятая катценгешихтен! - ругался Вагнер. - Меня предупреждали об этом, а я думал - пугают!
- Что значит "катценгешихтен"? - не понял Ромашкин этого слова. - Катце - кошка, гешихтен - история, какое-то странное сочетание.
- Кошачья история, - пояснил пленный. - Это то, что произошло со мной. Вы схватили меня, как кошка мышку. Солдаты именно так и называют ваши ночные проделки.
Рассматривая документы и бумаги, отобранные у пленного, Ромашкин обратил внимание на фотографии, которые были сделаны во Франции: Вагнер с девицами, веселый и самодовольный, на фоне кафе с французской рекламой и надписями. "Когда это было? - подумал Ромашкин. - В дни завоевания Франции или недавно? Может, это свежая дивизия с запада? Похоже, ефрейтор потому такой нахальный, что не прочувствовал на себе силу наших наступательных ударов". Учитывая наглость Вагнера, Ромашкин не стал его спрашивать напрямую, а применил маленькую хитрость.
- Значит, вы всю войну просидели во Франции? Нехорошо, товарищи воевали, а вы с девицами легкого поведения развлекались.
- Я был на Востоке две зимы. - Вагнер показал ленточки на кителе. - Был ранен, только после госпиталя попал во Францию.
- Значит, Франция - санаторий, туда посылают подлечиться? Вы говорите неправду, Вагнер, там идет война, в июне этого года в Нормандии высадились наши союзники.
Пленный криво усмехнулся:
- Ваши союзники! Если бы не вы, они бы не высадились…
Ромашкин полистал служебную книжку и письма, полученные Вагнером. Письма отправлены на полевую почту, которая могла быть во Франции или здесь, или вообще где угодно. Когда же пришла сюда эта свежая дивизия?
- Последнее письмо во Францию вы получили из дома в конце июля, - сказал будничным голосом Ромашкин, усыпляя бдительность пленного, - а на новое место, сюда, разве письма не доставляют?
- Мы всего здесь… - начал было пленный и вдруг спохватился, настороженно поглядел на офицера, но Ромашкин делал вид, что ведет простой, ни к чему не обязывающий разговор, и Вагнер подумал: может, все так и пройдет, и офицер не обратит внимания на то, что он сболтнул. Но офицер бил хитрый - Вагнер это понял, услыхав следующий вопрос:
- А по какому маршруту вас везли? - Ромашкин хотел этим окончательно установить срок прибытия дивизии.
Вагнер, краснея и бледнея, соображал, как быть дальше - говорить или не говорить? Пока все идет хорошо - его не бьют, не пытают. То, о чем спрашивает офицер, разве тайна? Что, русские не знают такие города, как Франкфурт, Берлин, Кенигсберг? Вагнер со спокойной совестью назвал эти города
- Значит, когда вы выехали и когда прибыли? - припер его окончательно Ромашкин.
Пленный закрутился, как жук, приколотый булавкой к картону, деваться было некуда, он с трудом выдавил:
- Первого августа погрузились, неделю назад прибыли…
Советские войска, вышедшие на границу, с ходу ударили по ненавистной земле, откуда напали в июне сорок первого фашисты.
Началась артиллерийская подготовка, и на немецкой стороне ввысь полетели бревна, обломки бетона, деревья, вырванные с корнем, колеса от машин и пушек. Солдаты с нетерпением высовывались из траншей и ждали сигнала "вперед".
- Ну, держись, фашистская Германия!
Огонь атакующих буквально смел с земли оборонительные сооружения. Однако гитлеровцы все же сдержали первый натиск Красной Армии, полки продвинулись всего километров на семь- десять. Были большие потери. Это заставило прекратить наступление и заняться серьезной подготовкой к штурму укрепленных полос. Было известно, что долговременные укрепрайоны Инстербургский, на реке Д ейме и вокруг Кенигсберга не уступают по своей мощности самым современным линиям - Мажино, Зигфрида и Маннергейма. Доты и форты многоэтажные, железобетонные стены толщиной в три метра, запасы продуктов, боеприпасов, воды и прочего позволяют вести длительную оборону в полном окружении.
Советские дивизии, сменяя друг друга на передовой, в перерывах между боями занимались боевой подготовкой. Учились прорывать долговременные линии обороны, изучали форты и железобетонные доты, которые придется штурмовать. Командующий фронтом генерал армии Черняховский появлялся и на учебных полях.
- Сегодня здесь куется победа, - подбадривал он усталых, отвыкших от кропотливой учебы солдат и офицеров. - Больше пота - меньше крови, друзья.
Голощапов, как всегда, ворчал: