* * *
Несколько раз в день у себя дома я прохожу мимо картины Михаила Рогинского "Несмотря на обильный снег…".
Бросаю взгляд на полотно: "дверь Рогинского" едва приоткрывается, и я, зритель-соглядатай, устремляюсь взором в щель. В картину-щель. (230 х 52 см.)
Печенье "мадлен"…
И запахи… и звуки… и серый свет…
И гусиная кожа…
Как первый кадр из фильма Алексея Германа "Хрусталев, машину!".
Рогинский пользуется боннаровской манерой и изысканным боннаровским жемчужно-серым не для изображения эстетских сумерек в будуарах и садах, а для воспроизведения "бесцветного". Протокольного. Бытового. Банального. Общих мест.
У Рогинского даже идеологическое изображается как бытовое. Например, на картине "Планирование – основа производства и экономики", соседствующей с "Несмотря на обильный снег…".
Не шорох жизни. Ее анемия.
Название одной из картин "Сидят и стоят" может служить метафорой для всего позднего периода Рогинского.
Художника не интересует даже пресловутый "маленький человек". Он изображает не людей. И не толпу. А народонаселение. Массу.
"Сидят и стоят" – вот и все. Вся информация. В сравнении с "СИДЯТ И СТОЯТ" "МАРЬ ИВАНОВНА, У ВАС КИПИТ" – захватывающий готический роман.
Не кич, конечно: кич – выразителен.
И не "В ожидании Годо" (название другой картины Рогинского). У Гого и Диди есть порывы. Им есть чего-кого "ждать".
Мумифицированная жизнь.
Слайд-фильм. Окаменевшие фигуры.
Вояж в прошлое? Путешествие в город мертвых.
В НЕЗАБЫТОЕ.
Картины-стоп-кадры.
На полотнах-стоп-кадрах Паоло Уччелло или Пьеро делла Франческо также "движенья нет – лишь остановлено мгновенье". Для чего или для кого остановили великие судьбоносные мгновенья итальянские мастера? Для НЕБЕС! Чтобы оттуда было видно. Театр памяти для эмпирей. Исход битвы Константина с Максенцием, изображенной Пьеро делла Франческо в Большой капелле святого Франциска в Ареццо, был предначертан на небесах. Для небес и трудился художник.
И "СИМ ПОБЕДИШЕ".
Величие замысла!
А что? В наше время великие замыслы дискредитированы?
Похоже, прозрачное небо итальянского Возрождения затянулось московской серой мутью Рогинского. И ныне с небес взирают на иные миры.
Ни любви, ни ненависти. Ни прочих чувств. Констатация. И все же… ностальгическая констатация. Неравнодушная безучастность. С одной стороны, лишенный чувств и эмоций сухой бухгалтерский список, перечень протокольных сцен. Скучная бытовуха. Вроде бы мухи должны дохнуть. Но они, мухи, удивительным образом не дохнут.
Так же как и Олег Васильев, Рогинский многие годы прожил в эмиграции. У обоих главный мотив творчества – Россия. У обоих двойное, мерцающее, особое зрение. Особая оптика. Особый фокус. Они и здесь, и там: "Глазом припав к микроскопу, ученый микроб изучает; делает то же микроб, глядя с другого конца".
Оба, обладая абсолютным зрением-слухом, явили нам, каждый по-своему, один из образов многоликой России.
И не только.
Тексты в картинах написаны бытовым шрифтом и не вступают в конфликт с изображением. Текст лишь констатирует ситуацию. Иногда озвучивает фрагмент разговора или песни.
Позиция автора пассивна. Художник боится потревожить произошедшее.
Будущее не должно вторгаться в прошлое.
Ибо последствия непредсказуемы.
Дмитрий Лион
Лишь несколько черточек на белом ничто
Свою жизнь Дмитрий Лион делил между занятием искусством и игрой в шахматы. В Москве хаживал в шахматный клуб в саду "Эрмитаж", а когда под конец жизни добрался до Парижа – в шахматный клуб в Люксембургском саду.
Появлялся Митя неизменно в сопровождении молоденькой красавицы, художницы Кати Коронцевич. К Кате обращался исключительно на "вы".
Настольной книгой были "Максимы" Монтеня. Лион постоянно цитировал Монтеня и говорил, что читает его каждый день перед сном вместо Библии.
Порой Мите было не просто принять решение. Однажды мы с ним зашли в метро на станции "Курская". И остановились перед двумя эскалаторами. Один вез пассажиров на кольцевую линию, другой – на радиальную. Маэстро сообразил, что до дому можно добраться двумя путями. Озадаченный, он простоял час. В результате пошел пешком.
Время от времени просил своего племянника, моего приятеля Толю Либермана, поиграть ему на виолончели. И каждый раз засыпал. Но всегда уверял, что тот замечательно играл, так как сон был особенно сладок.
* * *
Федор Сологуб записывал стихи похуже в простой блокнот и предлагал издательствам попроще за скромные суммы. А стихи получше – в шикарный в золотом переплете и предлагал лучшим издательствам за большие деньги.
Нечто подобное делал и Лион: он много раз рисовал одни и те же мотивы из желания сделать лучше. В надежде создать шедевр. Потом делил рисунки на "похуже" и на "получше". Первые шли на продажу. А вторые помещались в папку "хранить вечно" и предназначались для небесного музея. В отличие от Сологуба, Митя со своим "золотым блокнотом" не расставался.
Наследие Лиона представляет собой, вероятно, тысячи работ. И всего пару десятков сюжетов. Автор превратил сюжеты в авторские каноны. Каноны принесли замечательные плоды. Позволив художнику двигаться не в ширь, а в глубь темы. В потаенный мир.
Так средневековые иконописцы достигали поразительной глубины и высоты, следуя строжайшему иконописному церковному канону. И созерцали пространство "не от мира сего".
* * *
Любимым Митиным художником был Александр Сергеевич Пушкин. Поскольку Пушкин рисовал на полях рукописей, текст как компонент художественной системы естественным образом появился и в Митином искусстве.
Поначалу знакомый отказник писал нужные тексты на иврите, и Митя переписывал их в свои работы. Потом отказника выпустили из страны, и Лион стал имитировать неведомое ему письмо, записывая абракадабру на никому неведомом языке.
* * *
Филонов! Да, да, господа, именно Филонов близкий родственник Лиона в искусстве.
Образы Дмитрия Лиона, подобно образам Павла Филонова, рассыпаются на атомы. Превращаются в орнаментальные фрагменты. Тают в мареве штрихов, точек, черточек, мазков. Становятся ребусами для разгадывания. Игрой в прятки: "Угадай-ка, где художник спрятал зайчика на картинке".
И там, и тут абстракция, орнамент довлеют над изображением. Изображения рассеиваются. Подобно тому как древние языческие Берегини и Полканы тают в узоре народной вышивки.
Разбитые сосуды Божественного света. Кто посмел разбить их совершенные формы? Кто разрушил гармонию? Русская революция и вслед за ней Филонов?
Кто собирает частицы Господнего света и приближает Пришествие? Зрители Мити Лиона?
Художники-родственники: способ презентации сходен. Но не близнецы: миры – разные.
Филонов видит то, что не дано обычному смертному. В отличие от Филонова, Лион обладает редчайшим даром "не видеть". Художник-маг накидывает покрывала-невидимки на изображения. Но зрителя не проведешь: он знает, он чует, что призрак рядом.
* * *
Время шло. Искусство мастера тяготело к минимализму. Митя в работах опускал ("не видел") все больше и больше частей и элементов.
Следы исчезающей жизни превратились в объект для медитации. А зритель перевоплотился в медитирующего йога. И отныне угадывает пропущенные движения руки мастера, чтобы собрать рассыпающейся мир воедино.
Жизнь покидала художника, изображение покидало работы.
Дома я часто взираю на одну из последних блистательных работ мастера "Сусанна и старцы" (1989).
Лишь несколько черточек на белом НИЧТО.
Паоло Уччелло
До и после
Я с детства чувствовал математический расчет в произведениях Паоло Уччелло, но не "сложить-отнять-умножить-разделить".
А пифагорейский мистический расчет.
* * *
"Битва при Сан-Романо" Паоло Уччелло из галереи Уффици.
До реставрации: чарующее видение.
И снова луч. Пусты доспехи. Душа стрелою мчится прочь. Взметнулись пики, арбалеты печатью в памяти. И день вот-вот прикончит ночь. Борьба теней. Сад мандариновый разрезан на куски. Плюмажи и мечи мерцают. Но тени свет не отражают. В долине мрак. В капкане время. Не вырвется предсмертный крик. Движенья нет, лишь обозначено мгновенье.
* * *
До реставрации.
"Замри!"
И заморожен миг. Пред вечной тьмой.
Мерцание во мгле серебра футуристических рыцарей и золота рожков. Дух на красном коне успевает в последнюю секунду перечеркнуть копьем картину и вонзить его в привидение на белом. Превратив врага в футуристическую кучу. В набор кружков и линий.
Поражала статика экспрессии.
Лошади, освещенные горизонтальным розовым лучом.
Таинственная охота на втором плане.
И еле различимая засада в правом верхнем углу полотна.
Завораживающая сценография. Театр магической декорации.
Мгновение как Вечность и Вечность как мгновение.
* * *
После реставрации.
"Замри, умри, воскресни!"
Реставрация вернула движение в картину. Сыграла роль аниматора. Машины времени. Отмотала минуты назад. Мгла отступила. Теперь уже в долине не краткое мгновение пред вечным Ничто. Не битва за последний миг бытия. Время разомкнулось. И длится "между собакой и волком". Мандариновый сад Памяти растаял. Театр магической декорации – "Театр памяти" – обернулся обыкновенной пьесой. Персонажи зашевелились. У них теперь полно времени, чтобы закончить битву. А у зрителя пропала охота простаивать часы перед картиной в надежде разгадать секреты. Секретов нет. Химические растворы негодяев разрушили алхимическую тайну сообщения великого волшебника Паоло Уччелло. "Непосвященные" навсегда погубили неповторимое видение.
Адресованное не только дольнему миру.
* * *
P. S. Изображения меняются во времени. Погоня за призраком аутентичности, подлинности – иллюзорна. Пора уразуметь: как было – НИКОГДА не будет. Прошлое за задницу не схватишь. Во-первых, время важный соавтор художника. Во-вторых, мы не можем точно знать, ЧТО современная химия творит с картиной. Одно бесспорно: каким-то образом убивает искусство. В-третьих, само изображение прожило долгую жизнь и претерпело возрастные и прочие нам неведомые изменения. Результат вмешательства плачевный. Недавно я облился горючими слезами в Амстердаме в Рейксмузеуме, когда лицезрел впервые отреставрированных Вермееров и Рембрандтов. Волшебные сценографии мастера из Дельфта превратились в дешевые раскрашенные почтовые открытки. Частично выдержали пытки реставраторов лишь два шедевра Рембрандта: нежно любимая изумительная "Еврейская невеста" и не менее изумительный "Ночной дозор". Господа, оставьте прошлое в покое. А то, не приведи Господь, и настоящего не досчитаемся.
Олег Васильев
Заколдованный лес
Об Олеге Васильеве
Такие люди встречаются редко. А среди художников – никогда. Замечательный тип русского человека. Почему русского? Да потому что описан, и не раз, в классической русской литературе. И, к сожалению, похоже, оставшийся в ней навсегда.
Свет и тьма
Ежу ясно: главная тема творчества Олега Васильева – свет. Иной еж добавит: и тьма. А что это за васильевский свет? А что это за васильевская тьма?
На подступах к лесу
На подступах к лесу туман.
Не разобрать. Ничего не видно. Ни за домом, ни за полем, ни за землей, ни за водой, ни за огнем… Ни за околицей, ни за оградой ("Утро туманное, утро седое" (1993); "Заболоченное поле" (2001); "Тропинка" (2001); "Заброшенный дом в Тарусе", "Тишина" (2002)).
Слепой бредет, постукивая палочкой. И наш путник движется наугад. На ощупь. Протягивая вперед руки. Пока еще не понимая, куда и зачем. По зову.
Кто-то зовет. Душу. Вперед.
В сторону леса.
Картины-сны. Картины-миражи. Картины-призраки. Картины-занавесы. Картины-завесы. Картины-преграды.
Лес
Вход в заколдованный лес у меня дома. В "Старой роще" (1997) Васильева.
Если в картину "Несмотря на обильный снег…" Рогинского мы заглядываем исподтишка, то в картинное поле "Старой рощи" вплываем, как в пейзаж Каналетто.
Роща оборачивается свинцовыми "Черным лесом–1" (2002) и "Черным лесом–2" (2003). Страшноватой юнговской чащей.
"Лесная чаща, – писал Густав Юнг, – место темное и непроницаемое, вместилище всего неведомого и таинственного, подобно водным глубинам и морской пучине".
Далее в нашей роще путник видит дорогу (картины: "Дорога к озеру" (2001) и "Проход к озеру" (2004)). Выход? Будьте начеку в васильевском лесу. Вглядитесь получше и не поддавайтесь. Хоть денек и выдался ясный на этот раз, впереди проглядывает кромешная тьма. И озера вам точно не видать. Только путник из числа "слепцов", "людей с завязанными глазами" двинет в ту сторону. "Как пряму ехати – живу не бывати".
А вот "Потерянная дорога" Васильева (2004). Попытки разобрать путь заказаны. Как же выбраться из заколдованного леса? И надо ли? В награду лесной бродяга именно в этом гиблом местечке начинает слышать особый мерцающий звук. "И музыка, сводящая с ума"?
Или же "космическая гамма" Платона. Anima mundi.
На двух изумительных холстах художника изображена знакомая роща. Странно освещенная. Природу этого света ни объяснить, ни понять. Мерцающий лес? Да нет – сияющий. Сияние, преображающее рощу. Природу. Мир. Мир в процессе Преображения .
Читатель
Под конец вспомним старинную метафору: "мир как книга и книга как мир".
И уподобим Васильева Читателю КНИГИ.
Последуем за ним, представив себе конспективно процесс постижения Текста. Итак, сценарий приблизительно таков: пытливый Читатель (так мы будем величать Олега Васильева в данном пассаже) корпит над Книгой, пока она не начинает раскрывать ему свои тайны. Появляются первые приметы изменения мира: Дождь, например. Погруженный в чтение, Читатель поначалу не замечает Непогоду. Он пытается разгадать тайну, заключенную в Тексте. Найти истину и заслужить откровение. В этот момент часы останавливаются и время начинает мерцать: "Оглянись, время мерцает как мышь". Книга предупреждает Читателя о скором Событии. Книжные строки рассыпаются. И буквы творят новый текст. Новый мир. Границы между дольним и горним мирами начинают стираться в сумерках. На мир как будто нисходит ночь. Читатель Книги пытается осмыслить новые сочетания букв, новый порядок вещей. Наконец отрывается от Книги и созерцает преображенный мир вокруг. Который "сродни и впору" его сердцу. Свершилось. Вглядывается, привыкает. Преодолевает границу дольнего и горнего. Он высоко в пути. Душа начинает узнавать себя. В этот момент Читатель бросает последний взгляд на покинутую землю.
И видит "свет последнего прихода": "ЗАБРОШЕННУЮ ДОРОГУ" (2001) – абсолютный шедевр. Одно из самых высоких, трагических произведений в русском искусстве.
Перед тем как…
Перед тем как окончательно покинуть бренный мир, Васильев оглянулся и увидел "Кладбище" – последнюю свою картину.
Postscriptum
Олег Васильев великий художник, когда он с глазу на глаз, один на один с заколдованным лесом.
Ростислав Лебедев
Поздравительная открытка
1970 год. Встречаю Ростислава Лебедева в очереди возле дверей парткома. Собрались поехать в туристическую поездку в Польшу. В Польшу пускают только идеологически выдержанных и морально устойчивых. Степень выдержанности и устойчивости определяет партийный комитет Московского отделения Союза художников СССР. Лебедев прошел допрос на отлично и уехал, как когда-то Ленин, в Польшу. Я подкачал и остался.
* * *
Спустя десять лет. Ходим друг к другу в мастерские. Общее ателье Орлова, Пригова, Лебедева на улице Рогова. Объекты Лебедева, грубо сбацанные и покрашенные модной в тот момент в среде художников неофициального искусства автомобильной нитрокраской, выглядят свежими и напоминают инвентарь пионерлагеря. Или бутафорский реквизит первомайских демонстраций.
* * *
Картину-овал Славы Лебедева я как-то упоминал в одном из текстов: "Венера крепко спит, облокотившись на опасный серп-и-молот…" Полотно висит у меня в гостиной в Нью-Йорке. И я каждый день с удовольствием на нее взираю.
Произведение больше всего походит на советскую почтовую открытку, выпущенную к Дню Победы: салют, цветы, орденская лента, серп и молот на фоне освещенного прожекторами светлого ночного неба. Обычно во времена нашего общего (50-е) с Лебедевым детства на таких открытках изображали улыбающуюся школьницу с бантами, с кружевным воротничком на коричневом школьном платье, в белом фартуке, с букетом в руках или веселого мальчугана в школьной гимнастерке с медными пуговицами, перепоясанной кожаным ремнем, в фуражке с буквой "Ш" (школа) на кокарде, поздравляющих взрослых.
Дети обычно на обороте открыток писали: "Дорогому папе…" Или "Дорогому дедушке…" Далее шло: "Долгих лет жизни…" Или: "Здоровья и счастья в личной жизни…" Или: "Успехов в работе…"
Лебедев изобразил на своей поздравительной картине-открытке голую женщину.
Вопрос: для кого и для чего? Кто и кому может послать к празднику такое поздравление-пожелание?
Возможные ответы:
а) Однополчанин однополчанину в память о боевых подругах. Или об общей боевой подруге.
б) Сокамерник сокамернику в память о совместных мучительных грезах.
в) Старшеклассник старшекласснику в память о том, как мерились причинными местами в школьном туалете – у кого больше.