– Вы хотите моими руками члена Политбюро и председателя КГБ принять такой строгий закон? Разве вы не понимаете, что для больших карачаевских семей по 10–12 человек надо строить именно большие дома. Тогда человек не будет стремиться уехать из родных мест. Он будет здесь жить. Он не пойдет в исполком становиться в очередь на получение квартиры. Если есть возможность у людей – пусть строят большие, хорошие дома. Радоваться, поощрять надо, а не запрещать.
Одним словом, пристыдил Бурмистрова.
Это к вопросу о том, что Андропову приписывают, будто он запрещал строительство дач, домов. Да, Юрий Владимирович был категорически против строительства дач начальством. Не раз говорил: "На свою зарплату ни один начальник коттедж не построит, значит, будет злоупотреблять, строить за чужой счет. Это непозволительно руководящим работникам, особенно чекистам. Им некогда будет работать, будут думать, как обогатиться. За чей счет? За счет трудового человека. Я против этого".
* * *
На отдыхе, случалось, выезжали на шашлык в горы. Помню августовский вечер, восходящая луна. В горах она, как огромный шар, в Беларуси так не бывает. Сухое вино (Андропов позволял себе только пригубить) несколько расслабляло, раскрепощало. Запевал кто-нибудь песню. Пел и Юрий Владимирович. Да еще как пел. У него был прекрасный баритон. Много песен знал, особенно казачьих. Мы старались подпевать, но не все знали слова. Он, обращаясь к Горбачеву, сказал однажды: "Понимаю, Нордман – белорус, может и не знать этой казачьей песни, а ты же местный… Как тебе не совестно не знать". И запевал новую. И опять Горбачев не знал слов.
Знали, что Юрий Владимирович пишет стихи. Однажды у костра упросили почитать их. Нам понравились. Душевные были стихи.
– Юрий Владимирович, – спросили, – а почему вы их не опубликуете?
– Я не поэт, пишу только для себя. Пусть печатаются профессионалы.
* * *
Не могу не вспомнить еще об одном. К юбилею членам Политбюро было положено издать книгу – статьи, речи и т.д. Издали и книгу Андропова. От приличного гонорара он отказался. Но редакция настаивала: надо получить, Брежнев не отказывается, другие получают…
Нашли выход. Перечислили деньги детдому имени Дзержинского. Помощникам своим Андропов строго сказал сделать так, чтобы ничего не попало в прессу.
Нет, не показная у него была скромность. В примыкающей к его рабочему кабинету комнатке отдыха стояла обычная койка, на манер солдатской, застеленная обычным солдатским одеялом.
Умер Юрий Андропов в феврале 1984 года. Хоронили морозным днем. Провожал я его в последний путь со смешанным чувством.
Была все-таки обида за то, что Андропов не защитил меня, председателя КГБ Узбекистана, в 1978 году. Почему не защитил? Все стало ясно, когда узнал об одной фразе Юрия Владимировича: "Ну не мог я из-за Эдуарда сталкиваться с Шарафом". Это значит с Рашидовым и не только.
Проходят годы. В памяти народной Андропов остается светлой личностью. Нет ему равных среди политических деятелей второй половины XX века.
Андропов понимал, что многое надо менять в стране. Искал новые подходы в решении международных проблем. Но он никогда не допустил бы такого беспредела по отношению к народу, не допустил бы развала державы, как это сделали Горбачев и Ельцин.
МИХАИЛ ГОРБАЧЕВ
Я знал двух Горбачевых. Горбачев Михаил Сергеевич в 60-70-е годы и до 1986 года – это один Горбачев. А после 1986 года – уже другой.
* * *
Судьба меня забросила на Ставрополье летом 1968 года. В мае – июне во главе большой группы офицеров я был в командировке в Грозном. Готовился вопрос на заседание коллегии Комитета государственной безопасности СССР. Почти полтора месяца знакомились с оперативной обстановкой и работой чекистов Чечено-Ингушской Республики, которая уже в те годы была, как бы помягче сказать, не "холодной точкой". В середине июня по аппарату правительственной ВЧ-связи позвонил из Москвы начальник управления кадров КГБ СССР В.М. Чебриков:
– Один в кабинете? Попроси товарищей уйти.
После некоторой паузы:
– Прошу завтра быть в Москве. Вылетай первым рейсом.
– А что случилось?
– Вчера было заседание коллегии, посоветовались и решили, что ты поедешь работать в Ставрополь начальником краевого управления.
– Виктор Михайлович, я ведь только три года как из Белоруссии приехал, семья толком не акклиматизировалась в Москве, дети учатся. Дайте хоть с женой посоветоваться.
– Но мы ведь не жену посылаем работать, а тебя. Советуйся, но завтра быть в Москве.
Позвонил жене:
– Собирай чемоданы, переезжаем в Ставрополь.
– А это где? Там, где Сочи?
– Нет, там, где Ессентуки.
Неделя в столице прошла быстро. Побывал на беседе в отделе ЦК КПСС, у секретарей ЦК, членов коллегии Комитета.
И у всех – непременное: расскажите о Чечне. Рассказывал подробно, благо за время командировки не только изучил тогдашнюю обстановку, но и заглянул в историю.
А ситуация в республике была напряженной. Население терроризировали две вооруженные банды, действовавшие еще с 1944 года. Плохо решались социальные вопросы, особенно беспокоили национальные отношения…
* * *
Утвердили меня начальником краевого управления на удивление быстро. Уже первого июля я был на новом месте службы. Ставрополь встретил жарой под сорок градусов и пылью. Старый, уютный губернский город. В основном двух– и трехэтажные дома, зеленые улицы.
В двадцатых числах июля 1968 года на пленуме вторым секретарем краевого комитета партии утвердили Михаила Сергеевича Горбачева. Первый секретарь крайкома Л.Н. Ефремов, толковый руководитель и мудрый человек, приболел, затем уехал в отпуск. На хозяйстве, как говорится, остался Горбачев. Общались с ним почти ежедневно. Это помогало мне осваиваться на новом месте, знакомиться с людьми.
Михаил Сергеевич производил хорошее впечатление. Молодой, энергичный, общительный. Рядом с умудренным опытом Ефремовым – совсем даже неплохо.
Обстановка на Ставрополье чем-то напоминала Белоруссию. Отношения между людьми – простые. В меру – строгость, в меру – веселье.
На севере края – степь, лесостепь, на юге – горы, на востоке, ближе к Каспию, – полупустыня. Сейчас, когда туда пришла вода Большого Ставропольского канала, там оазис. Все знают, что это житница России, но не всем известно, что это зона рискованного земледелия. Природа закаляла людей, не давала расслабиться.
Жемчужины края – здравницы Кисловодск, Ессентуки, Пятигорск, Железноводск, Теберда, Домбай. За последние сорок лет в крае выросли такие промышленные гиганты, как Невинномысск, Буденновск, Георгиевск, Минеральные Воды, сам Ставрополь стал городом-красавцем.
Но вернемся к Горбачеву. Семья была скромной. Дочь Ирина – умная, красивая девочка-старшеклассница, Раиса Максимовна – скромный преподаватель сельхозинститута. Жили они без излишеств. Даже дачи – обычного финского домика – не имели. По выходным выезжали на природу. Ходили пешком по двадцать и более километров. Бражничать не любили. Правда, по праздникам собирались у друзей. По очереди.
Ко мне присматривались, что за человек приехал на Ставрополье. Но вскоре приняли в коллектив. И как-то незаметно это произошло. Осенью 1969 года подошла очередь нашей семье принимать гостей. Приняли по-белорусски. С драниками, мачанкой, грибочками и "Беловежской". После очередной чарки тамада предложил тост за нас с Ольгой Александровной и, между прочим, сказал: "У нас, казаков, людей принимают или на всю жизнь, или, если ты с червоточиной, хоть двадцать или пятьдесят лет живи в станице, все равно будешь чужаком. А вы за год вошли в нашу среду, как нож в масло. Будто всю жизнь с нами"…
Прикипел я к гостеприимному краю, внуки здесь родились и выросли, и приезжаю на Ставрополье, как в родные места.
* * *
Подходил 1970 год. Звонит первый заместитель Ю.В. Андропова С.К. Цвигун:
– Приезжай в Москву на пару дней.
– Да я недавно был, Семен Кузьмич, у меня вопросов в Москве нет.
– Ну я же не каждый день приглашаю, приезжай.
Во время встречи за чашкой чая Цвигун поинтересовался, как жизнь в крае и т.д., а затем задает вопрос:
– Кого ты видишь первым секретарем в крае?
– Двух человек. Босенко Николай Васильевич. Порядочный человек, инженер, участник войны, хороший организатор и работник. И Горбачев Михаил Сергеевич. Он моложе Босенко на 13 лет, юрист, далеко не глупый, перспективный.
– Он ведь первым секретарем крайкома ВЛКСМ работал в одно время с Шелепиным и Семичастным. Одна ведь команда.
Тогда "старики" в Политбюро, и особенно Брежнев, панически боялись тех, кто работал с Шелепиным и Семичастным. Я же не понимал и до сих пор не понимаю этих игр. Но тогда среагировал быстро:
– Семен Кузьмич, не входит Горбачев в эту команду.
– Откуда ты это знаешь, ведь недавно там работаешь.
Я привел убедительный пример. В 1966 году, отправляясь в командировку в Ставрополь, я получил конфиденциальное поручение заместителя председателя КГБ СССР по кадрам А.И. Перепелицина присмотреться к людям и подобрать кандидатуру на должность начальника УКГБ из местных. Мой партизанский товарищ Николай Лыжин, долго работавший секретарем крайкома партии по кадрам, посоветовал присмотреться к Горбачеву, секретарю горкома. Короче, "привез" я тогда кандидатуру Горбачева, объективную характеристику на него. Когда доложили тогдашнему председателю КГБ СССР В.Е. Семичастному, тот отверг ее категорически: "Не подойдет, не показывайте больше эту кандидатуру".
Вот об этом я и рассказал С.К. Цвигуну, который был особо доверенным человеком у Брежнева, его старым товарищем. Это по его поручению Цвигун проявил интерес к Горбачеву. Большинству читателей, видимо, трудно представить все тонкости кадровых дел на "Олимпе" власти.
Для Горбачева это была последняя и решающая проверка. В январе 1970 года он занял высшую ступеньку в руководстве краем. Карьерный маятник круто пошел вверх. Его величество случай сыграл свою роль не только в жизни Михаила Сергеевича, но и, как оказалось впоследствии, в истории государства, Европы, мира, XX века. Сознавал ли я тогда значимость своего поступка? Нет, разумеется. Для меня было важным то, что поступил честно, не оклеветал человека, а сказал о нем то, что тогда думал и знал.
Тогда, в 70-е годы, по отношению к Горбачеву я поступил элементарно порядочно. Мне и во сне дурном не могло присниться то, что сделает Горбачев с государством, во главе которого волею судьбы окажется.
* * *
Все было впереди. А тогда, будучи первым секретарем крайкома, М.С. Горбачев работал много, заботился о развитии экономики края. Поддерживал и подхватывал добрые инициативы. Интересно работал над своими докладами, статьями. Подготовит ему аппарат уйму материалов, напишет "болванку". Он все это прочитывал, осмысливал, затем закрывался на несколько дней в кабинете и диктовал стенографистке свой текст, который затем обсуждался коллегиально.
* * *
Не один раз наедине мы обсуждали проблемы в крае и стране. Уже тогда всех тревожила обстановка. Понимали, что нужны реформы. Но я не помню, чтобы у Горбачева возникали идеи, подобные тем, которые у него появились в 1986-м и в последующие годы.
* * *
Как-то в Домбае за завтраком, на котором присутствовали П.М. Машеров, руководители Эстонии И. Кэбин и К. Вайно, разгорелась дискуссия об отчислениях в союзный фонд. Кэбин страстно доказывал, что 90 процентов производимых в республике мяса и молочных продуктов надо оставлять в Эстонии. Горбачев ставил вопрос так: а как тогда кормить рабочих Урала, которые для тех же эстонцев производят технику, как кормить армию? Машеров и Вайно улыбались, слушая спор, а Кэбин запальчиво отстаивал свою точку зрения:
– Как я могу сдерживать в республике национализм, если в 70-е годы эстонец потребляет мяса меньше, чем в 1940 году?
Горбачев взорвался:
– Не пугайте эстонским национализмом. Вы никогда не задумывались о русском национализме? Если он проснется, всем будет плохо.
* * *
На Кавказские Минеральные Воды после 1968 года приезжали на лечение – летом и зимой – многие члены Политбюро, министры, деятели культуры, зарубежные гости. Круг общения был широкий. Естественно, интересовались личностью молодого первого секретаря крайкома. Присматривались. Многие присматривались, так сказать, на перспективу.
Не скрою, и меня часто доверительно спрашивали о нем. Я душой не кривил. Говорил, что знал, что чувствовал. Не любил интриговать. Всегда придерживался правила: если хочешь добра, не приукрашивай, не льсти, говори правду, как ее видишь и понимаешь. Согласитесь, хорошее правило, хотя оно и не всегда шло мне на пользу.
Конечно, и Ю.В. Андропов во время ежегодных приездов на курорт тоже близко познакомился с Михаилом Сергеевичем и, разумеется, мог сравнивать его со "старцами" на "кремлевском Олимпе". На фоне немощных Брежнева, Черненко, Тихонова, Подгорного Горбачев выглядел орлом. Ему легко досталась власть, в 1985 году его встретили с восторгом, надеждой, облегчением, даже триумфом. Наконец-то к власти пришел активный, дееспособный человек. И выступает не по бумажке…
* * *
13 марта 1985 года я позвонил в приемную М.С. Горбачева на пятом этаже здания на Старой площади. Хотел поздравить с избранием Генеральным секретарем ЦК КПСС. Дежурил секретарь Владимир Маркелович Савицкий. Его неоднократные попытки соединить по телефону с Михаилом Сергеевичем были тщетными. Телефонные аппараты были раскалены – все спешили поздравить.
Вечером по "вертушке" позвонил на дачу. Трубку взяла Раиса Максимовна.
– Прошу передать мои поздравления и добрые пожелания Михаилу Сергеевичу. Понимаю, что с сего дня он принадлежит истории. Теперь нам, смертным, к нему не дозвониться.
С этого мартовского дня личное общение прекратилось. Хотя еще в конце 1984 года мы хорошо, по-семейному, провели вечер у нас дома.
* * *
В начале лета 1991 года в субботний день, утром, раздался телефонный звонок.
– Будете разговаривать с председателем КГБ Владимиром Александровичем Крючковым. Соединяем…
– Слушаю вас, Владимир Александрович…
– Можешь сейчас приехать в Комитет?
– Могу.
– Сколько времени потребуется? Машина есть?
– Машина есть, но шоферы, члены профсоюза, в выходные дни не работают. На трамвай и троллейбус уйдет около часа.
– Сейчас придет машина.
Через 15–20 минут прибыл на Лубянку.
Крючков:
– Мне поручили с тобой переговорить. Михаил Сергеевич весьма встревожен твоим вчерашним разговором по телефону с Раисой Максимовной. Очень обеспокоен…
Я стал подробно рассказывать Крючкову о вчерашнем телефонном разговоре.
Дело было в пятницу. К концу рабочего дня я позвонил на дачу, чтобы передать какую-то бытовую просьбу наших общих друзей из Ставрополя (дозвониться до Горбачевых они, естественно, не смогли). Но затем разговор переключился на другие темы. Вначале общеполитические.
Раиса Максимовна:
– Как вы считаете, сколько понадобится времени, чтобы страна вышла из экономического кризиса?
– Думаю, лет десять, не меньше.
– Ну, такой пессимизм. Не ожидала такого ответа от оптимиста.
– Ну, если пессимист, то лет двадцать, а может, и все тридцать понадобится.
Завязалась телефонная дискуссия. Между нами это было не впервой. И тут я, по своей старой привычке говорить предельно откровенно, сказал: "В последнее время никто не может взять в толк, куда ведет страну Горбачев… Как вы думаете жить дальше. Кем вы себя окружили, какими людьми? Советники в политике, идеологии – Яковлев, Медведев, в экономике – академик Шаталин. Я пару дней назад смотрел его интервью по телевидению. Больной человек. Жалко смотреть, полная беспомощность".
Слово за слово… В общем, меня понесло.
– Раиса Максимовна, неужели не понимаете, что вы же докатитесь до румынского варианта. Вы хотите разделить участь Чаушеску?
Не помню деталей дальнейшего разговора. Расстроился. Посмотрел на часы – больше часа проговорил. На дачу уже ехать поздно. А главное – злой на себя: зачем разоткровенничался, наговорил лишнего.
Ну а утром, в субботу, – длинный разговор у В.А. Крючкова. Человек он обстоятельный, разумный, тактичный. Изредка задаст вопрос и внимательно слушает, не перебивает. Я поймал себя на мысли: он хорошо знает содержание вчерашнего разговора, причем в мельчайших деталях. Выходит, записали вчерашний разговор?
Приехал домой. Стал анализировать, размышлять. О том, что сказал, не раскаивался. Но как же так: разговор-то доверительный с Раисой Максимовной, хотя и резкий, особенно о возможности повторить судьбу Чаушеску. В таком случае мог сам Горбачев позвонить и сказать по-товарищески: "Чего это ты болтаешь, Эдуард…" Коротко и ясно. Или же пригласить на обстоятельный разговор.
Так нет же, поручает разговаривать председателю КГБ, прямому моему начальнику. Поручает Крючкову сказать о том, что он очень обеспокоен содержанием разговора. Вот тебе и дружба, наивный человек.
До этого случая я еще верил в нашу дружбу.
* * *
О Горбачеве 90-х годов писать не хочется. Не хочется писать о десятилетии "великого предательства". Но и топтать поверженного не хочется.
Его многие винят в сегодняшних бедах. Но особенно достается Горбачеву на его родине – на Ставрополье. За то, что жестоко обманул их надежды. Не прощают земляки за то, что случилось со страной, в которой родились и живем, за унижения, последовавшие за развалом СССР, за то, что Ставрополье стало прифронтовой зоной.
Не прощают за то, что допустил к государственной политике такую зловещую фигуру XX века, как Александр Яковлев, и таких беспринципных, как Борис Ельцин. У меня иногда возникает мысль, что поссорились Горбачев и Ельцин потому, что оба они по сути (не по форме) одинаковы. Одинаковы в смысле беспринципности. Когда партия и власть были в силе, они верой и правдой служили им и даже производили впечатление прогрессивно мыслящих, энергичных людей. Как только партия, бывшая стержнем власти, ослабела, они первыми и начали ее лягать. Это – по своей сути – лакейская философия и рабская мораль. Пока хозяин силен, раб и лакей ему верны. Лишь только на хозяина обрушились неприятности, тот же верный раб или лакей начинают думать о том, чтобы найти нового, сильного покровителя. Или занять хозяйское место, если обстоятельства этому очень уж способствуют.
* * *
С приходом Горбачева многие ждали ветра перемен. А ветер перемен, по выражению политолога В. Никонова, приобрел шквалистый характер, в итоге разразился тайфун, после которого исчезло государство, где мы жили.
Горбачева любили и любят иностранцы и не любит собственный народ. Нельзя же принимать за народную любовь словоблудие трехсот чествовавших его на юбилее 2 марта 2001 года в самом дорогом, фешенебельном ресторане Москвы.
В интервью "Трибуне" М.С. Горбачев на вопрос, что его больше всего отталкивает в людях, ответил: ПРЕДАТЕЛЬСТВО. Большего предательства в XX веке, чем совершил Горбачев, история России не знает.
* * *