Человеку со стороны Джоанна и баронесса могли показаться обычными светскими бабочками, но их объединяло нечто гораздо большее. В качестве молодых дебютанток обеих когда-то пригласили на шоу Minutewomen, выделившееся из ультраправого, псевдомилитаристского шоу Minutemen, В то время как другие дебютантки по всей стране хихикали и болтали о мальчиках, Джоанна и Пышечка сидели за чинным чаепитием и слушали "патриотически настроенных женщин, беспокоившихся за судьбу нашей страны. Они открыли нам глаза на заговор, угрожавший нашему образу жизни". В возрасте восемнадцати лет обе девушки вступили в полусекретную национальную организацию правых патриотов, члены которой были настолько убеждены в неизбежности коммунистического вторжения, что готовились к партизанской войне. Как и все воспитанные техасские девочки, Джоанна и Пышечка учились стрелять и ездить верхом с самого раннего возраста.
"Сейчас трудно себе такое представить, - говорит Джоанна. - Теперь нас сочли бы шайкой ястребов, охваченных паранойей". Тем не менее она продолжает гордиться своим членством в ультраконсервативной организации. Там ее научили "чувству долга, подобающему настоящей леди", которое включало твердую решимость бороться с коммунизмом. "Тогда я решила посвятить свою жизнь сохранению общества свободного предпринимательства, ради своих детей".
Никто не мог бы заподозрить подобные устремления, читая новости о Джоанне в колонках светской хроники хьюстонских газет 1960-х и 1970-х годов. Ее вечеринки на древнеримский манер, куда получали приглашения все видные жители Хьюстона, были такими роскошными и театральными, что освещались в журнале "Лайф". Девушек-рабынь продавали на торгах; христиан сжигали под аккомпанемент фейерверков. Для большей аутентичности десятилетние чернокожие бойскауты, изображавшие нубийских рабов, расхаживали среди гостей, облаченных в римские одежды, и наполняли вином хрустальные бокалы.
В 1970-е годы Джоанна ежедневно развлекала хьюстонцев в своем невероятно популярном телевизионном ток-шоу. Когда она вышла замуж за богатого нефтяника Боба Херринга, который управлял самой большой компанией по производству природного газа в США, то стала путешествовать вместе с ним по арабским странам. Они знакомились и заводили дружбу с королями, шейхами и шефами разведслужб. Арабские нефтяные магнаты имели особые связи с Техасом. Техасцы проводили разведку месторождений и поставляли оборудование, а они регулярно посещали Техас и смотрели фильмы про ковбоев. При знакомстве с Джоанной Херринг почти все они становились ее ревностными поклонниками.
Тогда Хьюстон находился на пике своего процветания, и когда короли и иностранные лидеры высказывали желание посетить город, госдепартамент неизменно заручался поддержкой Джоанны в организации развлекательной программы. Ее вечеринки отличались невероятной пышностью и экстравагантностью. Для короля Швеции устроили дискотеку в шатре арабского шейха с коврами из шкур зебры, чучелами тигров и танцами живота. Она так очаровала Фердинанда и Имельду Маркое, что, когда они с мужем приехали на Филиппины, супруги Маркое встретили их с оркестром и почетным караулом. Вскоре она внесла в список "дорогих друзей" Анвара Садата, короля Хусейна, принцессу Грейс, иранского шаха и Андана Кашоги, каждый из которых получал эксклюзивный прием в Ривер-Оукс, семейном особняке Херрингов на 22 комнаты.
В середине этого головокружительного периода Джоанна отправилась в Париж для постановки "документального" фильма о жизни маркиза де Лафайета под названием "Жажда славы, борьба за свободу". В 1976 году она вовсю трудилась в Версале, организуя съемки тридцати французских аристократов, исполнявших роли французских вельмож XVIII века. Она внесла свежую струю в местную светскую жизнь, и парижское кафешантанное общество полюбило эту "техасскую сенсацию", которая без устали говорила о политике и истоках свободного общества. Ходили слухи о романе между ней и элегантным начальником французской разведслужбы графом де Маренше.
До тех пор Джоанна считала, что она полностью осознает коммунистическую угрозу. Но граф познакомил ее с новым аспектом этой угрозы, когда развернул карты и подробно описал "генеральный план" действий против Запада. По его словам, "шпионы просачивались в каждое министерство и правительственное учреждение, даже в аэропорты". Де Маренше объяснил, что он сыграл решающую роль в подавлении студенческих бунтов 1968 года. Он занимал центральный пост в организации, которую Джоанна теперь называет "общемировой организацией людей, готовых пожертвовать всем: своей жизнью, своим состоянием и даже священной честью, в точности как отцы-основатели".
Можно сказать, что будущее навязчивое желание бороться с русскими в Афганистане возникло у миссис Херринг еще в Париже, когда де Маренше организовал для нее и ее мужа встречу с одним из главных игроков своей глобальной сети, с блестящим пакистанским послом в Вашингтоне и будущим премьер-министром Пакистана Шахабзаде Якуб-Ханом, В конце 1970-х годов Пакистан был бедной страной, не пользовавшейся благосклонностью Вашингтона. Якуб-Хан, пытавшийся наладить дружеские связи, предложил Бобу Херрингу стать почетным консулом Пакистана в Хьюстоне. Тот отказался, но предложил кандидатуру своей жены. Так начались "любовные отношения" Джоанны с Пакистаном; безусловно, это было одно из самых невероятных дипломатических назначений, предпринятое страной с консервативным исламским режимом.
Как правило, обязанности почетного консула ограничиваются спасением пьяных моряков от тюрьмы, отправкой умерших граждан на родину для похорон и общей демонстрацией флага. Но Джоанна Херрринг вела себя так, словно стала полномочным послом или по меньшей мере торговым представителем. Она стала устраивать благотворительные мероприятия и однажды уговорила своих друзей-модельеров Пьера Кардена, Оскара де ла Рента и Эмилио Пуччи создать коллекции с использованием пакистанских национальных мотивов и разместить в Пакистане заказы на пошив одежды. Она путешествовала по пакистанским селениям, где вела с нищими мусульманами вдохновенные беседы о капитализме и вселяла надежду на то, что все они разбогатеют на продаже изумительных платьев и ковров, созданных ее знаменитыми друзьями.
Ни одна американка раньше не играла такую видную роль в продвижении пакистанских интересов, поэтому Пакистан наделил ее официальным статусом "почетного гражданина", и теперь к ней нужно было обращаться "сэр". Между тем в США ей удалось вывести невзрачных пакистанских дипломатов на публичную арену, включив их в списки гостей на своих великосветских званых вечерах наряду с такими видными особами, как Генри Киссинджер и Нельсон Рокфеллер.
Все шло замечательно до тех пор, пока пакистанские военные не пришли к власти и не повесили президента Зульфикара Али Бхутто, теперь более известного как отца Беназир Бхутто. Президент Джимми Картер одним из первых осудил нового диктатора Зию уль-Хака и обвинил его в расправе над пакистанской демократией и создании исламской атомной бомбы. Картер прекратил всякое военное и экономическое содействие Пакистану и объявил эту страну недостойной американской помощи.
Когда слово "Пакистан" стало ругательным в Вашингтоне, любой другой почетный консул этой страны мог бы пасть духом, но Джоанна Херринг отреагировала по-другому. Граф де Маренше недавно сообщил ей в доверительной беседе, что между свободным миром и коммунизмом стоят лишь семь человек. По его словам, Зия уль-Хак был одним из них. Поэтому она отправилась в Пакистан, готовая к поиску добродетелей в душе военного диктатора, и прибыла в Исламабад. Зия быстро завоевал ее сердце. Он пригласил ее на обед в своей простой военной штаб-квартире и объяснил, что не собирается переезжать во дворец Бхутто до тех пор, пока его народ голодает. Но главной неожиданностью этого визита стало глубокое впечатление Зии уль-Хака от встречи с миссис Херринг. Он был ортодоксальным мусульманином, а она христианкой, вернувшейся в лоно своей веры после духовных сомнений. Между тем их связь стала такой прочной, что ее называли самым доверенным американским советником Зии. Министр иностранных дел Якуб-Хан считал такое положение дел очень тревожным. "Он прислушивается к каждому ее слову, и это ужасно", - говорил он.
Их сотрудничество казалось еще более необычным с учетом того, что в это время Зия заново ввел строгие религиозные ограничения для женщин своей страны. Он относился к Джоанне Херринг с такой серьезностью, что, к полному замешательству своего министерства иностранных дел, сделал ее послом доброй воли Пакистана во всем мире и оказал ей высочайшие гражданские почести, наделив ее титулом Куайд-и-Азам, или "Великий лидер". По словам Чарли Уилсона, Зия отлучался с заседаний кабинета министров ради того, чтобы отвечать на звонки Джоанны. "У нее не было романа с Зией, - говорит Уилсон. - Но невозможно общаться с Джоанной и не поддаваться ее женскому обаянию. Неважно, кто вы такой, вы все равно будете отвечать на ее звонки".
Во время русского вторжения в Афганистан в конце 1979 года отношения режима Зии уль-Хака с Соединенными Штатами едва ли могли еще ухудшиться, зато он был как никогда близок со своим почетным консулом, которая внушила диктатору мысль о том, что вторжение может обернуться настоящим благом для него. "Наконец-то русские открыто перешли границу, - сказала она ему. - Раньше они скрывались за своими марионетками, но теперь стали играть в открытую, и у меня появилась возможность что-нибудь сделать".
Подобная бравада была типична ддя сорокавосьмилетней Джоанны Херринг, которая привыкла захватывать и удерживать центральную сцену, отказываясь подчиняться обстоятельствам. Она дважды побывала замужем, воспитала двух сыновей и пять дней в неделю работала по двенадцать часов в день в своем телевизионном ток-шоу. Она была одной из светских львиц Хьюстона и неустанной защитницей интересов Пакистана. Но через год после вторжения она впервые в жизни ощутила горечь неудачи. Она обнаружила, что никто не хочет слышать о Зие уль-Хаке, а тем более об Афганистане. Казалось, жизнь проходит мимо нее, и она чувствовала себя одинокой. Ее муж умер от рака после долгой борьбы, и Джоанна помнит, как она в отчаянии рыдала у церковного алтаря в Хьюстоне. "Я думала, что больше никогда не буду смеяться, - говорит она. - Мне казалось, что жизнь закончена".
Джоанна Херринг с содроганием вспоминает те мрачные дни, но она вспоминает и о том, как Чарли Уилсон приехал к ней и спас ей жизнь. Они познакомились за два года до этого на одной из вечеринок в Ривер-Оукс после того, как Чарли удалось протолкнуть важную поправку к закону о нефти и газе, которую ее муж считал непроходной. Джоанна собрала вокруг себя могущественных людей, и когда она рассказывала Уилсону о Пакистане, то не сводила глаз с обаятельного конгрессмена. Он уехал с четким впечатлением, что Джоанна Херринг флиртует с ним, поэтому очень обрадовался неожиданному звонку, еще не подозревая о ее глубокой депрессии.
Говорят, что ипохондрики становятся самыми лучшими сиделками, но если Чарли Уилсон и помог Джоанне Херринг выбраться из трясины уныния в 1981 году, то главным образом потому, что он хорошо знал, откуда она родом и какие чувства может испытывать. Лишь немногим было известно о частых депрессиях самого Уилсона, связанных с бессонницей, алкоголизмом, приступами астмы, визитами к врачу и постоянным одиночеством. Он хорошо умел скрывать свое состояние. Независимо от его внутреннего состояния, когда он появлялся на людях, то тьма рассеивалась и являла миру улыбчивого и энергичного техасца.
Его кипучая энергия послужила чудесным лекарством для Джоанны Херринг. "Чарли снова научил меня смеяться и сделал мою жизнь прекрасной", - говорит она. Между ними завязался неординарный роман с беседами о Христе, Зие уль-Хаке и антикоммунизме. Шли недели, и Джоанна чувствовала, как боевой дух возвращается к ней. "У всех стекленели глаза, когда я заводила речь об афганцах, но Чарли интересовался такими вещами".
Когда Джоанна Херринг убедилась в том, что Уилсон может спасти положение, она с новой силой принялась ратовать за вмешательство в ход афганской войны. "Я поговорила с Зией и постаралась убедить его, - вспоминает она. - Я боялась, что кто-нибудь в пакистанском правительстве подготовит доклад о Чарли и отговорит Зию от общения с ним. Я сказала: "Вот человек, который действительно может помочь вам". Видите ли, тогда в Пакистане многие очень боялись США". Джоанна также пустила в ход все свои чары, чтобы подключить Уилсона к афганской войне. "Я знала, что если он будет настроен серьезно, то пойдет до конца, - вспоминает она. - Я говорила ему: "У тебя есть влияние, ты превосходный политик - только подумай, что ты можешь сделать!" Это напоминало промывку мозгов. Но мне не пришлось особенно стараться, потому что Чарли придерживался того же мнения. Это техасский дух, и его легко пробудить".
Уилсон, находившийся под властью ее очарования, немедленно принял приглашение приехать в Ривер-Оукс и встретиться с человеком, который, по ее словам, должен был все объяснить. "Тебе он понравится, - говорила она Уилсону. - О нем написано восемнадцать книг, и у него есть награды всех стран мира. Он был первым человеком, который оказался в Бельгийском Конго после резни, он женился на одиннадцати еврейских девушках, чтобы вывезти их из нацистской Германии, но ни с одной не провел медового месяца. Каждый раз, когда в мире происходила катастрофа, Чарльз Фосетт оказывался на месте. Ты еще не встречал такого человека".
Тем, кто не знаком с Джоанной Херринг, ее слова иногда могут казаться совершенно оторванными от действительности. Но истории о Фосетте, которые она рассказывала, большей частью были правдивыми, включая рассказ о том, как он недавно заманил ее в Афганистан. По ее словам, полгода назад, когда она находилась у себя дома в Ривер-Оукс, то получила "подпольное" сообщение из Афганистана. Записка от ее друга Чарльза Фосетта была выведена цветным карандашом на задней обложке детской тетради: "Немедленно приезжай и возьми с собой съемочное оборудование. Мир не знает о том, что здесь творится".
Рассказ Джоанны о том, как она сразу же вылетела в Исламабад, а потом перешла с Фосеттом через границу и попала в зону боевых действий, произвел на конгрессмена глубокое впечатление. "Все нужно было проделать в полном секрете, - заговорщически прошептала она. - Зия выслал к границе самолеты и вертолеты сопровождения. Он даже направил войска туда, где им было не положено находиться. Меньше всего они хотели спровоцировать советское вторжение. Зия не раз говорил мне, что русские не могли дождаться, когда его войска пересекут границу, чтобы оправдать ответные меры".
"Они переодели меня в мужскую форму. Ко мне приставили телохранителя семифутового роста с длинными усами, закрученными вверх, и с винтовкой Энфилда". По словам Джоанны, в какой-то момент этот великан катил ее в бочке, чтобы спрятать от посторонних взглядов. "Ночью было так холодно, что мужчины отдали мне свои одеяла, но я все равно как будто лежала под тушей дохлого бегемота. Меня всю трясло от страха и холода, но это было самое волнующее переживание в моей жизни".
Она знала, что эта история найдет живой отклик в техасской душе Уилсона. Она рассказывала, как первобытные кочевники молились по пять раз в день, поворачиваясь в сторону Мекки. Она подчеркивала, как мало у них оружия. Афганские воины обращались со своими винтовками, как с библиотечными книгами: когда один пересекал границу, он вручал оружие другому, идущему навстречу смерти. "Это было поразительно, - говорила она. - Ничто не трогало меня больше, чем вид двадцати тысяч человек, поднимающих оружие и клянущихся сражаться до последней капли крови".
Когда Джоанна познакомила Уилсона с Фосеггом, она исходила из того, что у этих мужчин есть две общих черты: стремление защищать слабейших и жажда славы и приключений.
Чарльз Фэнли Фосетт был невероятно обаятельным человеком. Как и надеялась Джоанна, он сразу же очаровал Чарли Уилсона историями о непрерывных стычках, походах и благодеяниях. Уилсон узнал, что Фосетт был почти полным сиротой, находившимся под свободной опекой своего дяди из обеспеченного семейства Фернли-Фосеттов из Южной Каролины. По словам Фосетта, в пятнадцать лет он завел роман с матерью своего лучшего друга, о которой до сих пор вспоминал как о "чудесной женщине". "Если это было развращением младенцев, - говорил он, - то я желаю такого каждому молодому парню". Но женщина его юных грез прервала отношения, и в шестнадцать лет этот пригожий и крепкий юноша, уже выступавший на футбольных соревнованиях своего штата, покинул родину на грузовом пароходе "дикого плавания" направлявшемся во все злачные места всех портов мира.
Молодой Фосетт принадлежал к числу всесторонне одаренных людей. Он обладал командным голосом, сильным и красивым телом, которое он обнажал для скульпторов, художественным талантом и музыкальным слухом, позволявшим ему достаточно хорошо играть на трубе, чтобы однажды выйти на сцену и получить совет от самого Луи Армстронга: "Парень, ты должен взять трубу вот так, поднести ее к губам вот так, а потом дуй, мой мальчик, дуй!"
Однажды после профессионального борцовского поединка он прошел за сцену и попросил одного из борцов показать ему несколько приемов. В следующем году он путешествовал по сомнительным театральным заведениям Восточной Европы, где участвовал в сценах рестлинга и играл роль честного американского юноши, героически сражавшегося с подлыми противниками. "В конце концов мне было уже все равно, что злодей каждый раз побеждает меня, - вспоминает Фосетт. - Ведь я был чистеньким, а другие грязненькими, поэтому публика всегда находилась на моей стороне. Доходило до того, что зрители рвались на ринг, чтобы задать жару моему сопернику".
Фосетт до сих пор хранит альбомы, газетные вырезки и выписки из учетных книг, свидетельствующие о его невероятных похождениях: водитель кареты "скорой помощи" перед началом Второй мировой войны во Франции, пилот Королевских ВВС во время воздушной битвы за Британию, сбивавший "мессершмиты" над Лондоном на своем стареньком "Хуррикане", и даже член французского Иностранного легиона. В конце войны Фосетт слег с туберкулезом и был демобилизован из легиона. В результате ему пришлось подрабатывать трубачом на похоронах и раскапывать могилы для опознания жертв нацистского режима, но потом старый знакомый спас его, предложив сняться в эпизоде кинофильма. Следующие двадцать лет Фосетт заново открывал себя в роли актера и снялся в ста с лишним фильмах категории "В", главным образом в Италии. Он был звездой в своем роде, но всегда играл роли злодеев. Он исполнял трюки собственного изобретения, выскакивая из окон и прыгая на лошади с утеса. Днем он мог быть второразрядным актером, но вечером, по словам колумнистов из желтой прессы, он становился "царем Рима" и "мэром Виа Венето". Уоррен Битти помнит его как центрального персонажа городской dolce vita, любимого и обожаемого всеми.