Телескопический прицел значительно увеличивал и меткость стрельбы при плохом свете и давал возможность успешно использовать те ценные минуты после захода солнца, когда дневной свет гаснет и стрельба из обыкновенных винтовок по причине плохой видимости дает малодействительные результаты. Ночью обычные телескопические прицелы, конечно, непригодны. Но при помощи крупного телескопического прицела с 5-кратным увеличением, любезно предоставленного мне леди Грэхэм, некоторые из нас достигли площади рассеивания в 6 дюймов на расстоянии 150 шагов при лунном свете и даже при свете звезд нам удалось, один раз, получить рассеивание диаметром не более 2 1/3 дюймов. Я успешно пытался добиться того, чтобы правительство выпустило винтовки с подобными специальными прицелами для ночной стрельбы, исходя из того соображения, что непрерывное движение, происходившее в течение всей ночи за каждым окопом, должно давать массу хороших целей. Даже выдаваемые правительством винтовки давали хорошие результаты при ночной стрельбе, но действительность могла быть увеличена во много раз, если бы была возможность снабдить их для этой цели большими объективными стеклами.
На обеих сторонах сотни жизней были спасены, благодаря ветру, так как в окопах трудно судить о его силе, а цель, по которой стреляли, была обыкновенно не более чем полголовы, так что малейшая погрешность в оценке силы ветра влекла за собой промах. Раз пуля пролетала мимо самой головы немца, он лишь очень редко появлялся снова на старом месте.
Словом, снайпинг в передовых окопах, по определению полковника Лангфорда Ллойда, сводился к "искусству попадать в очень небольшой предмет, стреляя на вскидку при недостаточном для тщательного прицеливания времени".
В одном месте нашей линии окопов недалеко от Ошонвиля, какой-то германский снайпер нанес нам чувствительный ущерб. Трудно сказать, сколько наших солдат погибло от его руки, но число жертв было не малое. Он скрывался где-то за кучами земли, ржавой проволоки и мешков с песком, составлявшими опорный пункт немецкой линии. В этом месте мы разглядели 20 или 30 бойниц, из которых, по нашему соображению, он мог стрелять. Наша задача состояла в том, чтобы определить, которой именно из них он пользовался. Германцы применяли такой способ, чтобы ввести нас в заблуждение: на самых видных местах бруствера стояли стальные щиты, из-за которых они стреляли от времени до времени, хотя и редко. По-видимому, германцы рассуждали так, что 30 бойниц дают 30 шансов против одного, чтобы та из бойниц, из которой сейчас стреляют, находилась бы в момент выстрела под наблюдением наших снайперов.
С нашей стороны здесь не было ни одной бойницы, дававшей возможность обстрела того сектора окопа, в котором засел немец, а поэтому всякая попытка обнаружить место его расположения поневоле должна была производиться путем выглядывания за бруствер. А так как немец, наблюдая все время, выжидал лишь того момента, когда кто-нибудь с нашей стороны высунется, ясно было, что нам давалась возможность приподыматься и заглядывать за бруствер лишь на один-два мгновения сряду. В конце концов, одному из наших офицеров удалось заметить этого снайпера вблизи двух огромных стальных щитов, установленных почти на самом гребне бруствера.
Я уже сказал, что на нашей стороне не было соответствующей бойницы, а потому было приказано установить таковую, в течение ночи, как раз напротив этих двух больших щитов на немецком окопе. На другое утро, как только рассвело, германский снайпер выстрелил в нашу новую, нарочно открытую бойницу, которая тотчас же была закрыта. Ловушка была готова; офицер, которому было поручено ликвидировать снайпера, отошел по окопу 150 шагов вправо, в то время как его помощник, оставшийся на месте, высунул за бруствер конец черной палки, захваченной им случайно с собой. Офицер выстрелил по немецким щитам один раз и через короткое время еще раз. Немец, воображая, что противник стреляет из новой бойницы, еще раз выстрелил по ней и этим выдал себя, ибо дым из его винтовки сразу же указал место, откуда он стрелял. Большие щиты стояли лишь для отвода глаз, сам же снайпер лежал почти на ровном месте, за укрытием, искусно устроенным из куска перепутавшейся проволоки. Бойница тем временем была закрыта, и когда офицер перешел на новое место, откуда он мог хорошо видеть немца, вновь была открыта. Снайпер был лысый, видно было, как после выстрела его фуражка слетела с головы. Будучи обнаружен нами, сам того не подозревая, он был быстро обезврежен.
Можно было бы рассказать множество таких случаев, но впечатление от них довольно жуткое. Рано или поздно такая же судьба постигала всех вредных немецких снайперов.
Но обязанности снайпера менялись по мере продолжения войны. Первоначальная его работа преимущественно состояла в том, чтобы приостановить пагубное действие немецкого снайпинга, подчинив его себе, подавить его дух и несколько обеспечить жизнь своих собственных товарищей. Попутно шла и разведывательная работа. Позднее, когда самые способы ведения войны изменялись и работа снайпера приняла характер более открытый, полевой снайпер с избытком доказал свою ценность при наступательных действиях. Когда какая-либо из наших частей, наступая, занимала новый окоп, снайпер выползал вперед и, укрываясь в каком-нибудь углублении местности (обыкновенно, в воронке от снаряда) своим огнем препятствовал высовыванию противника из окопа до тех пор, пока его часть не закреплялась на новой позиции. В случаях, когда наступление задерживалось пулеметным огнем, дело снайпера было по возможности вывести этот пулемет из строя. Список снайперов, награжденных боевыми орденами, а также работа тысяч снайперов, имена которых оставались неизвестными, доказывают, насколько их деятельность была успешна. Выдающийся снайперский офицер канадского корпуса майор Армстронг однажды рассказывал мне, что один из снайперов Канадской дивизии, выведя из строя постепенно офицеров и прислугу, привел к молчанию целую 5,9-дм. германскую батарею, доблестное дело, достойное великолепного корпуса генерала Кэрри.
Но предметом преимущественного внимания снайпера все же был неприятельский пулемет. Когда укрытое расположение пулемета было обнаружено, или же он оказывался расположенным на открытом месте, обычно было достаточно одного снайпера, чтобы быстро вывести его из строя. Снайперу предъявлялись самые разнообразные требования. Ему необходимо было быть действительно первоклассным стрелком, опытным и точным наблюдателем, уметь правильно определить расстояние, свет и ветер. В полевой войне хороший снайпер убивал с полсотни немцев в один день, либо в роли стрелка, либо разведчика; его работа была в сто раз опаснее работы заурядного солдата. Если читатель этой книги знает кого-нибудь, прослужившего год или два в снайперском отделении батальона, да будет ему известно, что человек этот заслуживает чести и уважения.
По общепринятому мнению, германцы преимущественно устраивали свои посты в ветвях деревьев. Эти посты на деревьях были даже излюбленной темой наших иллюстрированных журналов, на самом же деле, высокие деревья дают скверные посты, и я редко прибегал к ним. Немецкие снайперы, наоборот, охотно располагались в подстриженных ивах, которых много было на участке 1-й армии. Я уже сказал, что мы не пользовались ими, но вскоре выяснилось, что немцам было приятно и лестно видеть, или воображать, что они видят, как английские снайперы падают с деревьев, и когда наши снайперы были на высоте своего призвания, и противник, следовательно, сделался очень осторожен, мы стали применять чучела, вздергивая их на деревья при помощи веревки, чтобы заставить этим германского снайпера забыть свою обычную осторожность.
В период полного развития снайпинга, обе стороны стали прибегать к всевозможным хитростям и уловкам, чтобы заставить противника подставить какие-нибудь цели. Но преувеличение в этом отношении влекло за собой опасность вмешательства минометов в эту борьбу, которую вели между собой снайперы.
Зимою иногда вереницы диких гусей пролетали над окопами, их появление неизменно сопровождалось бешеной стрельбой из всех наличных винтовок и пулеметов с обеих сторон, но, конечно, случаи попадания были весьма редки; может быть за все время войны всего штук 12 их случайно было убито.
Однажды, в бурный зимний вечер, один гусь был подстрелен нашими солдатами и упал за германской линией. На другое утро над окопом противника красовалась вывеска с английской надписью: "Премного благодарны", что действительно было досадно.
Рассказывали еще один такой случай, происшедший на фронте 1-й армии, где снайпинг достиг высшей точки развития в 11-м корпусе; незадолго до этого германцы заметно преобладали на этом участке, но с прибытием 33-й дивизии, положение дел резко изменилось.
Поручик Грей, обходя однажды окопы, заметил 5 куропаток, лежавших перед одним из солдат.
"Откуда они у вас взялись?" - спросил Грей.
"Я их убил".
"Я понимаю, но каким образом вы их достали?"
"Я выполз за окоп и принес, их сюда".
"При дневном свете и в виду у неприятеля?"
"Так точно, это совсем безопасно; немцы теперь не стреляют".
Конечно, дело не обошлось без основательной нахлобучки, но, тем не менее, случай сам по себе был характерен.
Однажды в 1915 году, я находился на вершине возвышенности № 63 за окопами, со своим телескопом, и случайно заметил вблизи себя важно расхаживавшего старого фазана. Вдруг в нескольких шагах от него разорвался снаряд, фазан не был задет осколком, но лишь оглушен; он стоял неподвижно и удивленно смотрел на дым, подымавшийся из воронки; в этот момент я мог бы свободно поймать его руками, но строгие приказы относительно сбережения дичи, с одной стороны, и возможность дальнейших разрывов - с другой стороны, заставили меня отказаться от этой соблазнительной мысли; постояв неподвижно несколько времени, фазан видимо пришел в себя и скрылся в ближайшем кустарнике.
Я всегда таил в себе боязнь, что, не смущаясь введением на войне удушливых газов, немцы могут начать применять охотничьи ружья с крупной дробью для обстрела нейтральной зоны. Если бы они это сделали, служба дозоров стала бы положительно ужасной, но немцев удержала либо Женевская конвенция, либо же сознание, что Англия обладает таким количеством охотничьих ружей и патронов, что преимущество оставалось бы на их стороне очень не долго. Несомненно, так было и лучше, ибо принимая во внимание огонь из пулеметов и винтовок, продвижение по нейтральной зоне и так уже требовало огромного нервного напряжения, не говоря уже о возможности получить заряд дроби в лицо.
В начале этой главы я лишь коснулся работы наблюдателей. О ней будет говориться более подробно в следующей главе.
Глава VI
Воспоминания наблюдателя
Я уже говорил, что быстрыми и решительными успехами снайперской кампании мы обязаны были, главным образом, одному обстоятельству. В то время, как немецкие снайперы обыкновенно действовали поодиночке, мы выставляли против них наших снайперов попарно, из которых один - А наблюдал в телескоп и подыскивал цели на данном секторе неприятельской линии, в то время, как другой - Б, его товарищ, держал наготове винтовку и стрелял по целям, подысканным А. В результате на протяжении всего фронта ежедневно можно было слышать разговоры вроде следующего:
А - "Черные мешки. Влево - два фута. Полголовы немца. Эх, черт, скрылся!"
Б - "Сейчас покажется опять".
А - "Вот он".
Б - (Выстрел).
А - "Мимо. 6 дюймов выше, не везет, старина!"
В большинстве случаев, общим результатом такого незначительного происшествия был не только неудачный выстрел с нашей стороны, но и кой-какие наблюдения телескописта А, дававшие иногда весьма ценный материал. Эти наблюдения сразу же заносились в журнал: время - положим 11 часов 18 минут, точное расположение немца, примерно: Сзд 25.85 (по разграфленной на квадраты карте). Эти графы были шаблонные, но уже следующая (цель) было гораздо интереснее; она гласила: голова немца или же "рыжебородый немец" или что-нибудь в таком же духе. Ясно, что именно такие записи были малоценны; но уже записи вроде: "немец с прусской кокардой" или же: "немец с № 119 на каске" - давали положительный материал для разведки. Кроме этих записей, делалась еще отметка о последовавших с нашей стороны действиях; в упомянутом случае следующая графа гласила бы "один выстрел - промах".
Ясно, что наблюдатель (кстати сказать, его работа гораздо напряженнее работы стрелка и потому А и Б менялись ролями через каждые 20 минут, что бы давать отдых глазам наблюдателя) видел многое, что не подходило, строго говоря, под рубрику "Цель". Например: подбрасывание земли вверх было признаком того, что производятся земляные работы. Наблюдение заносилось в журнал с отметкой времени и места по карте и в некоторых случаях это место подвергалось обстрелу из наших траншейных орудий. В других случаях наблюдатель доносил о замеченном им пулеметном гнезде или миномете.
Эта работа предоставляла широчайшие возможности, и наблюдатели доносили множество деталей, которые в большинстве случаев подтверждались разведывательными поисками и предметами, взятыми с пленных и убитых, так что в конце концов наша разведка постоянно была в курсе всего, что происходило на линии противника.
Неоднократно поднимался интересный вопрос, должен ли наблюдатель записывать в свой журнал одни лишь голые факты или же наряду с фактами делать и свои личные умозаключения, - этот вопрос частенько задавался и мне. Я отвечал, что следует записывать и выводы, однако с ясной пометкой, что это вывод самого наблюдателя.
Самый остроумный вывод, чреватый последствиями, был сделан, на мой взгляд, офицером Уоркширского полка. В одном месте немецкого тылового окопа, по нашему предположению необитаемого, была замечена кошка, гревшаяся на солнце. Кошка была замечена снайпером-наблюдателем, и запись о ней в журнале повторялась 3 или 4 дня подряд, такого рода: "Серая кошка, в таком-то месте".
Офицер, заведующий снайпингом и разведкой в баталионе, читая журнал, заключил, что эта кошка, по всей вероятности, живет где-нибудь поблизости в окопе. Этот участок нашей линии был наводнен бесчисленным количеством крыс, которых, вероятно, было не меньше и в противоположном германском окопе, и которые, надо было полагать, досаждали немцам не менее чем нам.
Офицер, следовательно, заключил, что кошка в этом месте являлась предметом роскоши, и что, вероятно, она была заведена каким-нибудь офицером или группой офицеров, штаб-квартира которых должна находиться поблизости.
Были сделаны воздушные снимки, которые не только доказали существование самого штаба, но и точное расположение его, и этот штаб вскоре был уничтожен гаубичной батареей, специализировавшейся на подобных обстрелах.
Подробности этого происшествия описаны в одной из следующих глав. Вообще позиционная война представляла обширное поле для всякого рода умозаключений.
До введения в германской армии в широком масштабе пулеметов легкого образца (они были введены лишь в более поздний период войны), их тяжелые пулеметы устанавливались в специальных, тщательно замаскированных, гнездах. От времени до времени эти пулеметы по ночам открывали усиленную стрельбу по нашим позициям, и мы изобрели способ, дававший нам возможность находить места их расположения. Мы сконструировали большую продолговатую коробку из цинка с тройными стенками, находившимися на расстоянии нескольких дюймов одна от другой. К концам коробки прикреплялись четырехгранные шесты, двигавшиеся по вертикальным желобам в досках, установленных у внутренней крутости бруствера. Коробка таким образом могла двигаться в вертикальном направлении; с наступлением ночи она подымалась на верх бруствера, и в этом положении закреплялась на ночь. При обстреле наших окопов из пулемета, одного попадания в эту коробку было достаточно, чтобы определить точное направление выстрелов, для чего коробка спускалась и против отверстия в стенках, сделанных пулей, устанавливался на необходимой высоте перископ, который обыкновенно быстро указывал место укрытия неприятельского пулемета.
Такое устройство, громоздкое, и неточное, применялось в самых разнообразных вариантах. В более ранней фазе войны оно могло бы оказаться весьма полезным, но с прибытием пулеметов легкого образца, часто менявших свои позиции, оно потеряло всякий смысл и вскоре вовсе вышло из употребления.
Обнаружение неприятельского пулеметного гнезда считалось одной из самых ценных заслуг передового наблюдателя, так как один пулемет в состоянии задержать наступление и нанести тяжелый ущерб противнику. Поэтому, когда обнаруживалось новое пулеметное гнездо, оно не обязательно уничтожалось сейчас же, но его точное место расположения доносилось в разведку штаба, где и регистрировалось, а дивизионная артиллерия, в свое время, принимала нужные меры, обыкновенно непосредственно перед началом набега или наступления.
На участке 11-го корпуса в 1917 года наши части почти беспрерывно производили набеги, которые вскоре приняли характер спортивных состязаний. Немцам приходилось быть все время на чеку, а вследствие этого - и мало отдыхать.
Однажды ночью немцы, видимо, решили отомстить нам и захватить утерянную инициативу; для чего они со своей стороны сделали вылазку, впрочем неудачную.
В критический для немцев момент столкновения - их командир роты сам вышел на нейтральную зону, очевидно, с целью руководить операцией. Здесь он был убит, и при нем найдена карта с нанесенными на ней пулеметными гнездами в числе не менее 80. При осмотре карты в нашем штабе сперва предполагали, что эти отметки - фиктивные, сделанные с целью ввести нас в заблуждение, но при дальнейшем сравнении карты с расположением ранее обнаруженных нашими наблюдателями за последние недели пулеметов, оказалось, что не менее 42 из них были уже зарегистрированы нашим штабом, хотя их пока и не трогали.
Такие счастливые случаи составляют редкость на войне, и через несколько дней наша артиллерия разрушила все эти гнезда и одновременно пехота совершила набег на германские окопы. Набег происходил при таком внушительном артиллерийском обстреле, что, несмотря на исключительное количество захваченных нами пленных, наша партия осталась почти невредима.
Ужасно было положение офицеров, захваченных в плен с документами, дающими сведения о своих войсках.
Неосторожность ли, темнота, или отчасти собственная небрежность были причиной такого случая, но как бы ни была незавидна судьба попавшегося в плен простого рядового, на много хуже было дело офицера, пленение которого давало ценные сведения противнику. Тема слишком щекотливая, чтобы много говорить о ней.