Командование знало, что в нашем отряде только я хорошо знаю деревни Мамак, Чокурча, Ивановка. Мамак фактически объединял три деревни, соединенные друг с другом. В Верхнем Мамаке жили русские, поэтому он и назывался Русский Мамак. Через него из нашей округи шла единственная дорога в Симферополь. Средний и Нижний Мамак были расположены ниже этой дороги. Посредине деревни течет речушка Малый Салгир. Раньше в этих двух деревнях жили крымские татары, но они ушли из родных мест на чужбину, а в их типичных татарских домах уже жило много русских семей.
В центре села, в самом живописном месте стоял трехэтажный дворец Кесслера-младшего, одного из потомков ученого Кесслера. Посредине деревни стояла мечеть с минаретом, рядом с которой жили мои родственники. В 1929 году их раскулачили, и они уехали в Мелитополь. В 1943 году они вернулись в свой родной дом. До войны в Чокурче был колхоз "Гюль", председателем которого был Мустафа Чолпан. Колхоз славился на весь Крым. В Чокурче в основном жили татары.
Вот в эту деревню меня и послали на продовольственную операцию. Со мной было восемь человек. Возле Чокурчи заметили идущих в нашу сторону двух полицейских. Мы спрятались, а потом их захватили. Они говорили, что идут на связь с 19-м отрядом. Показали письменное донесение. Старший полицейский попросил отпустить его, так как ему заступать на дежурство и если он не явится, то это вызовет подозрение. Он предложил забрать в лес его напарника, а его отпустить. Я подумал и согласился. Полицейского оставил с часовым, а сами пошли на задание.
В деревне залаяли собаки. На том конце деревни стояла румынская воинская часть. Они открыли стрельбу, пустили осветительные ракеты на парашютах. Стало страшно. Мы залегли под каменным забором. По дороге прошли патрули. Когда все немного утихло, мы разошлись по дворам. Стучим, но двери никто не открывает. Каждый дом – это крепость со злой собакой. Мне удалось войти в один дом – татарский. Пустили в хату. Сидят люди, празднуют оразу. Старик дал мне четыре горячих чебурека на блюдечке. Я их съел. Потом он в мою сумку положил картошку, лук, соль, фасоль. Я поблагодарил его и вышел со двора. Во многие дворы мы бросали газеты, сводки Совинформбюро. Собрались в конце деревни. Мои ребята тоже принесли кое-что. По пути назад зашли в 19-й отряд, где сделали остановку, чтобы отдохнуть. Начальник штаба отряда Саркисян, увидев задержанного полицейского, отобрал его у нас. Мы отдохнули немного и пошли в свой отряд. Доложили, как было. Меня очень ругали, что отдал пленного 19-му отряду. "Это ведь наша работа!" – говорил Еремеев, на что я ответил, что бригада у нас одна.
Через пару дней меня с группой послали в Мамак. Задача та же: раздавать газеты и листовки, просить продукты. На обратном пути зашли к моим односельчанам. В одном доме жило сразу несколько семей, спали на полу, так как их дома в Суюн-Аджи были сожжены немцами в ноябре 1943 года. Все эти люди были в гражданском лагере 19-го отряда. Во время прочеса попали в плен, но из лагеря были отпущены по своим деревням. Поскольку идти им некуда, пока поселились у родственников.
Они нас хорошо приняли, угостили чаем с хлебом. Один из них, Яков Скрека, попросил меня взять его с собой в лес. "Хочу еще повоевать с фашистами", – сказал он. Мои бойцы согласились. На рассвете мы вышли на дорогу и, когда уже было светло, поднялись на Тернаирскую гору. Теперь нам ничего не было страшно. Пришли в свой отряд к обеду. Доложили все, как было, начальству. Они одобрили. Якова Скреку я сдал в штаб, где его допросили и зачислили в одну из групп.
На третий день Яков исчез. Не было его и на четвертый день. Мы испугались, что он приведет карателей. Меня решили послать с группой партизан к нему домой. Я ответил, что буду только проводником, а командиром пусть назначат кого-нибудь другого. Предупредил, что Яков – человек хитрый. Командование со мной согласилось. Выделили четырех бойцов, а командиром назначили Иванова – партизана с 1941 года, пришедшего в лес с остатками 51-й армии.
Пришли мы в Мамак в дом Якова. Яков угостил нас чаем, дал по куску лепешки. Я спросил, почему он самовольно ушел из отряда. Яков спокойно ответил, что пошел в лес, чтобы забрать спрятанные там домашние вещи.
Мы уже собрались уходить назад в лес, как Яков попросился по нужде во двор. Иванов вышел его сопровождать, но во дворе Яков как-то его обманул и исчез. Мы пошли искать его по другим дворам, лазали на чердаки, заглядывали в подвалы, но так и не нашли. Вернулись назад с пустыми руками, конечно, за это нам спасибо не сказали.
Новый комиссар 21-го отряда Позывай пришел ко мне в шалаш: "Подними свою группу. Будет бой с карателями. Снова пришли, паразиты".
Собрались быстро. С нами было еще три группы. Всего человек сорок. Все при полном вооружении, взяли с собой боеприпасы. Спустились к Бурульче. Не доходя до 2-й казармы, поднялись на высоту, чтобы был виден домик во 2-й казарме и бетонный бункер, где паром обрабатывали детали сельхозинвентаря.
Пошел густой снег. Издали по реке был слышен немецкий говор. Мы заняли оборону. Комиссар сказал мне: "Пойдем проверим часового, как он там нас охраняет".
Мы вдвоем спустились с горки вниз и пошли вдоль реки к 2-й казарме. На дороге стоял разбитый грузовик ЗИС-5. На подножке сидя спал наш часовой Мустафа Тонкаев. Комиссар взял из его рук винтовку. Он все спал. Тогда комиссар ударил его сапогом, потом кулаком в голову. Только тогда часовой очнулся. Сказал, что замерз и потому заснул. Мы пошли по реке дальше. Внизу был виден свет костра, слышна была немецкая речь. Они, по-видимому, остановились на ночлег, установили посты и грелись у костра. Мы вернулись к своим на горку. Часть бойцов оставили бодрствовать, а сами легли на мокрые листья и стали ждать утра. Снег продолжал идти, я заснул. Проснулся, когда уже было совсем светло. Меня засыпало снегом сантиметров на шестьдесят.
Везде тихо, фашисты молчат, и мы тоже молчим. В полдень погода стала хорошая. Видим, к бункеру идет человек в гражданской одежде. Все взяли его на мушку, уже хотели его валить. В самом деле, откуда он? Если партизан, то где его оружие? Если из гражданского лагеря, то теперь таких нет. В общем, вопросов много, ответов нет. Вдруг я узнаю в этом человеке нашего бухгалтера Стародубцева. Быстро сказал об этом командиру. Окликнул Стародубцева. Он подошел, узнал меня, обрадовался. Сказал, что заблудился. Так случайная встреча спасла Якову Петровичу жизнь, так как мы уже хотели в него стрелять.
Мы простояли в засаде до вечера, пока не выяснили, что каратели ушли. Меня послали в Мамак на разведку, когда уходил, то встретил Эбзаде. Она стояла с автоматом на охране штаба соединения у большого дерева. Я попрощался с ней и пошел дальше. Нас было трое. Мы проходили через расположение 19-го отряда. К вечеру пришли в Тернаир. Спрятались в скалах. Там случайно увидели троих бойцов 19-го отряда во главе с Щегловым. Я знал его еще до войны как лучшего тракториста и комбайнера района. Это был очень уважаемый человек.
На следующий день, выполнив свою работу, мы возвращались к себе, но по пути вновь зашли в 19-й отряд Саковича, где и заночевали. К нам подошли мои односельчане Аня Босова и Рустем Исмаилов. Они рассказали, что Щеглова и его двух товарищей расстреляли перед строем.
– За что? – удивился я.
Оказалось, что они получили задание взорвать железнодорожное полотно под Сарабузом, но задание не выполнили, а доложили в штаб, что полотно взорвали и поезд пошел под откос. В действительности они три дня и три ночи лежали и отдыхали в скалах. Военный трибунал приговорил всех троих к расстрелу. Расстреляли на глазах бойцов отряда.
Вернувшись в свой отряд, я стал искать жену и сестренку. Начальник особого отдела Еремеев позвал меня и сказал, что Эбзаде и Сабрие отправлены на Большую землю – в Краснодар самолетом, так как у них отморожены ноги. "Пусть в госпитале их полечат. Теперь твои руки и ноги свободны. Теперь ты можешь пойти на более серьезное задание во вражеский тыл".
Я понял, почему меня так тщательно допрашивали и почему мою семью так срочно отправили в Краснодар: меня ждали серьезные испытания.
После этого свою сестренку Эбзаде я уже никогда не видел. В составе Красной армии она освобождала Керчь, потом была депортирована и умерла в Узбекистане, в Чинабадской больнице, в 1945 году.
Наши разведчики пришли в Новую Бурульчу и решили там остаться на следующий день и ночь. Они спрятались в скалах. Их было четверо во главе с Бардусом. Как назло, на следующий день в деревню пришли каратели. Делали обход домов. Одна маленькая собачка пошла в сторону скал к пещере и там начала гавкать. Каратели пошли за дворняжкой к пещере. Хотели залезть внутрь, но партизаны стали стрелять. Одного фашиста убили. Выйти из пещеры не согласились. Тогда каратели принесли солому, сложили у дверей пещеры и подожгли. Три человека отравились дымом и умерли. Полуживого, без сознания, Бардуса вытащили из пещеры и отвезли в Симферополь.
Вся подпольная работа на этом участке прервалась. Для восстановления связей с подпольной организацией и получения сведений о противнике командование послало меня.
10 марта после обеда мы с моим проводником Борисом Оведяном пошли на задание. Путь лежал через Баксан, Кайнаут и далее по степи. По ту сторону магистрали Симферополь – Феодосия была деревня Новая Бурульча, куда нам надо было прийти. Там жила жена Бориса и двое его детей. Борис сказал, что прямо в деревню мы не пойдем, так как останутся следы, а обойдем стороной с востока по Валибайской дороге. В 15 часов мы подошли к шоссе. Услышали топот лошадей и спрятались за кусты можжевельника. Через пару минут на дороге появились казаки на больших черных конях, на головах кубанки, на плечах кавказские бурки. У них автоматы. Они курили и весело разговаривали.
Мы пошли дальше в сторону Феодосии. Через 20 минут появилась еще одна группа таких же казаков: по три коня в шеренге, по двенадцать в ряду. Все они сытые, смелые, гордые, а мы – бедные, замерзшие, голодные, лежим на снегу под кустами. Выбрав момент, незаметно перешли дорогу. Дошли до труб, проведенных для полива огородов, по ним кое-как перебрались на другой берег, но попали в болото. Я завяз в нем, но помог Борис, который вытянул меня на твердую почву.
На следующий день по нашему вызову пришел староста. Оказывается, он и был нашим главным резидентом! Я узнал многое из того, что меня интересовало, ознакомил его с тем, что нам надо узнать дополнительно. Он выслушал и сказал, что даст ответ к вечеру. Обещал послать своих разведчиков в Зую и Карасубазар.
Днем в деревню пришли каратели, они долго шарили по домам, сараям. У дверей нашего дома их встретил сам староста и сказал, что здесь никого нет. Заглянув в хату через двери, фашисты ушли. Оказывается, такой обход они делают ежедневно. Мы с Борисом вышли из подвала. Нас накормили. К вечеру пришел староста и рассказал все, что он собрал по разведке. Кое-что я запомнил наизусть, что-то записал на папиросной бумаге. В случае чего я должен был ее проглотить. Староста и Борис Оведян были армянами, а жена Бориса – русская.
Выполнив задание, набрав кое-что из продуктов, к вечеру, когда стемнело, мы незаметно вышли на дорогу и за ночь благополучно пришли в свой отряд. На следующий день доложили командованию о проделанной работе. Получили за это благодарность.
Наконец пришло мое время идти в Симферополь – в логово фашистского зверя, в город, в котором сосредоточили свои разведсети гестапо, СА, жандармерия, сигуранца… На последнем инструктаже Еремеев и Валиулин предупредили меня, что я иду на очень опасное дело.
"Хочешь – иди, хочешь остаться – дело добровольное! В городе тебя многие знают, там живут твои родители, сестры, и если ты попадешь в руки врага, то их всех расстреляют".
Я все же решил идти. Во имя Родины! Мне дали время постричься, побриться, смыть грязь. Выдали фуражку, чистую рубашку, синий костюм железнодорожника. Своим офицерским поясным ремнем я подвязал брюки. Еще раз вызвали в особый отдел. Расписался на двух листках задания о том, что я все выполню. Мне дали денег: 3000 рублей и 2000 марок.
Кроме меня, в Симферополь пошли из нашего отряда порознь еще два человека: Маркарян и Науменко. Перед уходом Науменко латал свою куртку и брюки парашютной ниткой, я посоветовал ему этого не делать, но он махнул рукой – ерунда.
После обеда 16 марта 1944 года я вышел на дорогу. Когда стемнело, зашел в Верхний Мамак. Нашел дом тети Стеши Борисенко. Она дала мне три пустые керосиновые банки, которые я положил в сетку. Дала корзину. На дно корзины я уложил 10 американских магнитных мин. Сверху корзины положил капусту и свеклу, листы которых были на виду.
На рассвете 16 марта вышел из Мамака и степью дошел до Битака. Там встретил знакомого чабана из Вейрата. Попросил его, чтобы он молчал о том, что видел меня. Пошел дальше. При переходе через Салгир в сторону Собачьей балки увидел взвод фашистов, идущих строем. Я подождал, пока они подойдут ближе, поднял правую руку и крикнул: "Хайль Гитлер!" Они хором ответили и продолжили идти дальше в сторону Алушты. Я пошел по Собачьей балке, вышел к улицам Красноармейской, Артиллерийской. По дороге купил один горячий янтык, съел. Пошел на Курцовскую улицу, дом номер 23, где жили мои родители.
С испугом встретила меня тетя Айше. Позвала маму. Мама ввела меня в хату. Накормила, выкупала, сменила белье. Я лег под кровать, чтобы соседи по общему двору не видели меня. Вскоре пришел отец. Я ему все рассказал. Пошли на улицу Нижне-Госпитальную, 33, где жила сестра моей матери Эмине с сыном Исмаилом. Их дома не было. Мы подождали. Встретили Урмус из Суюн-Аджи. Предупредили ее, чтобы она молчала. Наконец приехал на линейке дядя Исмаил. Я рассказал ему, что мне нужно встретиться с Маметом Муединовым.
"Мамет на свадьбе. Я сейчас поеду туда, а ты жди". Он запер меня снаружи и уехал. Ушел и отец. Приблизительно в 10 часов вечера дядя Исмаил и его жена Эсма вернулись со свадьбы и сказали, что Мамет придет завтра, 17 марта, в 10 часов утра.
Закрыли окна, зажгли коптилку – светомаскировка. Вдруг в дверь начали сильно стучать. Мы открыли. В комнату вошли четыре полицая в черных шинелях, с автоматами в руках, с наградами на мундирах. Я подумал, что они пришли за мной, испугался. Оказалось, что они заметили огонь в доме и выругали за плохую светомаскировку.
Один из них поставил на стол бутылку и велел хозяину дать какую-нибудь закуску. Тетя Эсма выставила на стол хлеб, соленья, рюмочки. Непрошеные гости сели за стол, налили. Налили и мне. Пригласили сесть. Один спросил, откуда я. Я ответил, что из Ах-Шейха, что приехал на один день в гости и завтра возвращаюсь обратно.
– Оставаться здесь опасно, боюсь партизан, – сказал я.
– Не бойся. Мы ходили на прочес и всех партизан уничтожили. Так что живи спокойно, не бойся.
Я выпил рюмку водки и немного успокоился. Полицаи допили бутылку и ушли.
Тетя Эсма рассказала, что в их доме ночует немецкий офицер.
– Он приходит ночью и открывает своим ключом парадную дверь. Ложится спать, а рано утром уходит. Мы его почти не видим. Зовут его Ганс, он ремонтирует разбитые танки, автомобили и другую технику. Сегодня ты будешь спать на его кровати, а он ляжет в другой комнате. Мы же ляжем на полу в коридоре и предупредим его, чтобы он лег в другой комнате.
Так случилось, что когда Ганс вернулся ночью в квартиру, то все крепко спали. Он аккуратно перешагнул через квартирных хозяев и, не потревожив их, прошел в свою комнату. Я уже глубоко спал, когда почувствовал, что какое-то голое тело лезет ко мне в постель. Не сон ли это? Ганс тоже почувствовал что-то неладное. Встал, зажег фонарик. Луч света в мое лицо сразу меня пробудил. Я окончательно проснулся и говорю: "Гер Ганс ду муашлафен дорт маль им Андре кровать".
В это время проснулась и тетя Эсма. Она отвела Ганса в другую спальню. Больше я его не увидел. Все закончилось благополучно.
После завтрака пришел Мамет Муединов. Он рассказал, что вчера на свадьбе в махале (сунет тан) дядя Исмаил крикнул, что пришел Нури и хочет меня видеть. Рассказал, что очень испугался, подошел к нему и рукой закрыл рот, чтобы он не болтал, так как он был совсем пьян.
Мамет рассказал, что из Югославии приехало много специалистов по контрразведке, многих подпольщиков арестовали. Некоторых расстреливают сразу. Его уже дважды вызывали на допрос, пропустили через фильтр.
Выглядел Мамет очень хорошо. Лицо свежее, белое. На нем был надет новый пушистый полушубок, хорошие туфли.
Я ему рассказал цель своего визита. Он согласился сотрудничать с партизанами. Как мог, ответил на мои вопросы. Получил от меня задания. Первое было таким. Рано или поздно фашисты уйдут из Крыма, но обязательно оставят свою агентуру, шпионов, диверсантов, осведомителей. Надо узнать, кого они для этого вербуют.
Он ответил, что это очень сложный вопрос, но постарается что-то узнать. Спросил о том, как будет осуществляться связь и насколько надежны эти люди. Доверяю ли я им.
Я подумал и ответил, что связь он будет осуществлять только с моей сестрой Наджие, которую он хорошо знает.