16 августа к нам пришло известие, что в Рижский залив прибудет начальник Минной обороны контр-адмирал Максимов, чтобы принять главное командование над всеми силами, сосредоточенными здесь. Это известие было принято с большим негодованием. Контр-адмирал Максимов не пользовался никаким авторитетом, тогда как контр-адмирал Трухачев был всеми любим и уважаем. Действительно, слухи не надолго опередили события: уже вечером начальник Минной обороны приехал в Моонзунд и поднял свой флаг на "Пограничнике", но предупредил нашего командира, что скоро переберется к нам. Не желая этого, наш командир приложил все старания убедить его, что у нас совершенно нет подходящего помещения, но это ни к чему не привело, и адмирал остался при своем намерении.
Рано утром на следующий день мы подошли к транспорту "Волга" и приняли полный запас нефти, а в полдень пошли к Церелю, где уже сосредоточилась вся остальная дивизия.
Мы нашли миноносцы на якоре у мыса Кави; когда туда подошли, начальник Минной обороны приказал нам сходить на позицию к Славской вешке и проверить по карте место затопления шхун. Придя туда, мы увидели только верхушки мачт затопленных шхун. Выходило, что шхуны затоплены на слишком глубоком месте, а потому едва ли принесут существенную пользу. Выполнив свою задачу, "Новик" стал возвращаться. Было как раз 6 часов; все офицеры с командиром собрались в кают-компании ужинать. Вдруг у самого нашего борта мы услышали довольно сильные звуки взрывов и, не понимая в чем дело, стремглав выскочили наверх. Тут сразу все стало ясно. Над нами летал большой неприятельский гидроплан и сбрасывал бомбы. Его заметили с мостика только тогда, когда он успел уже сбросить несколько бомб, так как он летел на нас с солнечной стороны и потому был очень плохо виден. Командиру оставалось только начать уклоняться от его атак, описывая в разные стороны циркуляции. Моменты, когда бомбы отделялись от аэроплана, были хорошо видны, и сторону поворота нетрудно было рассчитать. Целых 20 минут продолжались атаки гидроплана; он сбросил на нас 10 бомб, но, к счастью, ни одна из них не попала в цель. Некоторые взрывы были настолько близки от борта, что брызги и мелкие осколки сыпались дождем на палубу. При других обстоятельствах это, пожалуй, было бы и не так ужасно, но у нас на палубе стояло 50 совершенно готовых к постановке мин. В случае, если бы одна из бомб попала в такую мину, то произошел бы ужасный взрыв и от нас бы ничего не осталось. Поэтому во время атаки нам пришлось разоружить все мины. Со своей стороны мы стреляли в гидроплан из пулеметов и винтовок, но никаких результатов не было видно; очевидно, он остался невредим.
Вернувшись к мысу Кави, мы узнали, что ожидается возобновление попыток неприятеля проникнуть в залив, причем одновременно на сухопутном фронте должно начаться его наступление на Ригу.
На следующее утро начальник Минной обороны поднял у нас свой флаг и переехал к нам со своим штабом. Из-за отсутствия специального помещения это нас страшно стеснило; кроме того, явился целый ряд новых хлопот, недоразумений и беспокойств. Правда, было и преимущество: мы все время находились в курсе событий, так как все сведения поступали прежде всего к нам.
Утром никаких признаков приближения неприятеля не было заметно. Днем вдруг стало сильно свежеть; немного спустя ветер перешел в шторм. Стало очевидным, что сегодня неприятель ничего не предпримет. В 5 часов 30 минут дня стало настолько свежо, что всей дивизии пришлось перейти в бухту Пия, из опасения быть сорванными с якорей.
На следующее утро, 19 августа, сильную волну развело и в бухте. Опять пришлось менять место: все перешли к мысу Мэрис. Из-за этого шторма в Ирбенском проливе появилась масса сорванных мин и подлодочных сетей; поэтому, даже стоя на якоре, приходилось все время опасаться, что ветром и течением их может нанести на нас. Во время переходов у вахтенных начальников не хватало глаз, чтобы за всем уследить: на небе надо было не пропустить аэроплан, на море – дымы и в море – перископ, мину или сеть. Современному морскому офицеру в военное время полезно бы иметь еще пару запасных глаз.
Шторм продолжался почти три дня, и только 21-го стало стихать. Этим сейчас же воспользовался адмирал и послал два миноносца 6-го дивизиона обстрелять местечки Роэн и Мэсарогоцем, где, по сведениям, неприятель держал свои войска. Наши миноносцы внезапно появились перед этими пунктами на рассвете и энергично их обстреляли. О результатах обстрела судить было трудно.
Днем адмирал решил обстрелять Михайловский маяк и, если возможно, его разрушить. Для этого была послана "Слава". После ее обстрела вокруг маяка были видны сильные взрывы и пожары, но в сам маяк ей попасть не удалось, и он по-прежнему спокойно стоял во всю свою величину. Желая наблюдать стрельбу "Славы", адмирал на "Новике" пошел к ней, но когда мы пришли, она уже оканчивала обстрел, и нам осталось только повернуть обратно. Как раз в это время был замечен неприятельский аэроплан, летевший с юга по направлению "Славы". Он сбросил в нее четыре бомбы, которые, однако, не попали в цель.
На следующий день, рано утром, "Новик" наконец получил приказание поставить свои мины. Раньше адмирал не разрешал нам этого сделать, пока заградители "Молога" и "Свирь" не поставят мин на внешней стороне позиции, куда должны были пройти по всем ранее поставленным заграждениям, пользуясь своей 3-футовой осадкой. Они это выполнили только сегодня ночью. Наша постановка прошла спокойно, и мы избавились от своих 25 двойных мин, которые не давали нам повернуться на палубе и всем страшно надоели.
После окончания операции мы узнали чрезвычайно приятную для нас новость, что начальник Минной обороны уезжает в Гельсингфорс. Он пришел к убеждению в бесполезности своего пребывания в Рижском заливе и передает командование начальнику дивизии. Ввиду такого решения адмирала, мы пошли к "Сибирскому Стрелку" для передачи дел начальнику дивизии, а затем повезли адмирала через Куйваст в Рогокюль. Рогокюль – это новая база для миноносцев, устроенная во время войны недалеко от Гапсаля. "Новик" шел туда в первый раз, и то, что мы там нашли, не слишком нас порадовало. Безотрадная местность, несколько деревянных бараков и пристань, окруженная с обеих сторон молами, так что получались две довольно большие гавани, – вот и все устройство. Конечно, для миноносцев было все же удобнее стоять здесь, чем где-нибудь на якоре, но зато неудачная распланировка стенок гавани не позволяла в случае тревоги быстро выйти из нее, в особенности при южных ветрах. Это уж было очень неудобно. Базу назвали Рогокюлем, но, ввиду местного происхождения этого слова, оно очень трудно усваивалось нашими матросами; они никак не могли запомнить "Рогокюль" и скоро переделали в более легкое для них – "Редикюль". Это название так и осталось навсегда за базой.
В Рогокюле мы простояли только одну ночь и, приняв для "Славы" шестьдесят восемь 12-дюймовых снарядов, пошли в 6 часов утра в Куйваст. Там приняли еще и провизии и, превратившись в настоящий транспорт с грузом, пошли дальше в Аренсбург, где стояла "Слава". Сдав на нее снаряды, мы перешли к "Сибирскому Стрелку" для передачи почты и провизии, а затем стали недалеко от него на якорь.
За последние дни неприятель совсем не показывался; только летали усиленно его аэропланы, появляясь ежедневно два раза в день: около 10 часов утра и 5 часов вечера; один в первый раз даже долетел до Куйваста. Благодаря этому мы полюбили свежие погоды. По крайней мере, можно было быть спокойными, что никто не потревожит, а то ведь приходилось два раза в день сниматься с якоря и маневрировать с самым глупым сознанием своей полной беспомощности. Еще счастье, что до сих пор аэропланы не попадали бомбами в цель; но когда они достаточно напрактикуются, тогда нам будет много хуже.
24 августа мы получили радостное известие, что Георгиевская Дума признала достойными награждения орденом Св. Георгия Победоносца 4-й степени контр-адмирала П.П. Трухачева – за бои в Рижском заливе, а также – капитана 2-го ранга М.А. Беренса и лейтенанта Д.И. Федотова – за бой "Новика" с двумя неприятельскими миноносцами. Ввиду такого события у нас целый день было празднество. Потом адмирал чествовал нас, мы ему отвечали, и все были очень радостно настроены. Одновременно с этим выяснились и некоторые подробности самого боя 4 августа.
Оказывается, мы вели его с миноносцами "V-99" и "V-100". В них попало одиннадцать наших снарядов, причем было убито 17 человек, 39 – ранено и 6 – пропало без вести. Миноносцы получили серьезные повреждения; особенно пострадал миноносец "V-99". Кроме того, уходя от нас, они запутались в противолодочных сетях и получили на них еще две пробоины. Миноносец "V-99" принужден был выброситься на берег, где через два дня был взорван своей командой.
С 25-го до 27 августа никаких особых событий не произошло; "Новик" все время стоял в Аренсбурге.
В нейтральной печати нет-нет и проскальзывают интересные сведения о различных эпизодах войны. Вполне понятно, что сообщения воюющих держав никогда не могут быть беспристрастными; кроме того, многое еще скрывается в силу военных соображений. Нейтральным же газетам нет никакого основания что-либо утаивать или освещать под особо пристрастным углом. Поэтому обыкновенно получается гораздо более яркая картина, чем та, которую дают официальные сообщения сторон.
В данном случае речь идет об уничтожении англичанами крейсера "Кёнигсберг", заблокированного десять месяцев тому назад в устье реки Руфиджи, в Занзибаре. Туда он укрылся от преследования после боя с крейсером "Пегасус", которого потопил 6 сентября 1914 года.
Река Руфиджи при впадении в океан образует очень мелководную дельту с целым рядом рукавов. Из них только два – Симба-Урана и Кикунья – оказались достаточно глубоки для осадки "Кёнигсберга"; по ним-то он и поднялся так далеко, что стал неуязвим.
Крейсер уже не имел ни угля, ни воды, ни провианта; снарядов тоже почти не было. Для защиты пришлось построить батареи на берегу.
В первые же дни блокады англичане стали пытаться войти в реку, чтобы его потопить, но он удачно отбивал все атаки.
День ото дня росли блокирующие силы и наконец дошли до 21 корабля. Тут были броненосные и легкие крейсера, канонерки, сторожевые суда и матка аэропланов. Однако все усилия были бесплодны: "Кёнигсберг" оставался невредим.
Тогда англичане решили принять серьезные меры. Были присланы два монитора – "Мереей" и "Северн", вооруженные 6-дюймовой артиллерией, в то время как "Кёнигсберг" имел только 4-дюймовую.
С 24 июня крейсер уже подвергается непрерывному обстрелу, причем мониторы, пользуясь своей малой осадкой, входят в самую дельту, а остальные корабли стреляют перекидным огнем. "Кёнигсберг" буквально засыпается снарядами, но оказывает самое энергичное сопротивление. Ежедневно, в течение пяти дней, повторяется то же самое. Он весь превращен почти в груду железа и объят пламенем; на нем то и дело происходят мелкие взрывы. Экипаж бессилен бороться с ними и только поддерживает огонь из оставшихся орудий. Дальше вести бой – немыслимо, и командир отдает последнее приказание – взорвать крейсер…
Так погиб "Кёнигсберг".
28-го в первый раз над Финским заливом появился неприятельский цеппелин. Его заметили около полуночи у Вормса и проследили, что он шел по направлению Ревеля. Своевременно там были предупреждены все батареи, которые и приготовились его встретить соответствующим образом. Однако до Ревеля он почему-то не долетел и, выбросив в виду Балтийского порта все свои бомбы в море, повернул и скрылся на запад. Такой налет для нас являлся еще новостью, и мы все были страшно заинтересованы увидеть цеппелин.
В этот же день и наши воздушные силы проявили активную деятельность, сделав 8-ю гидропланами налет на Виндаву. Там в гавани они увидели линейный корабль типа "Витгельсбах" и сбросили в него много бомб, которые, впрочем, в цель не попали. При этом один из наших аппаратов или будучи подбит, или из-за какой-нибудь своей неисправности, снизился. Два наших летчика, таким образом, пропали.
29 августа в обычное время летали аэропланы и бросали бомбы, но опять безрезультатно. Ими было сброшено 3 бомбы в "Хабаровск", 10 – в "Финна" и 2 – в "Эмира Бухарского", которые стояли на Аренсбургском рейде. Это означало, что аэропланы начали летать к Аренсбургу, где мы были очень стеснены в маневрировании, и потому командир счел за лучшее перейти к мысу Кави.
Следующий день не отличался от предыдущего, и аэропланы опять, по обыкновению безрезультатно, бросали бомбы. В нас они бросили 3 бомбы, во "Всадника" – 3, в "Хабаровск" – 13 и в Церель – 3.
В 5 часов 30 минут вечера мы получили приказание идти в Куйваст и, придя туда, сразу стали принимать нефть, а командир поехал к адмиралу. Вскоре выяснилось, что "Новик" вытребован ввиду того, что ожидается смотр командующего флотом, который прибудет сюда завтра. Действительно, 31 августа, вечером, на "Сибирском Стрелке" прибыл адмирал Канин и предупредил, что на следующий день посетит все суда. Поэтому с утра всюду приготовились к смотру, то есть почище приоделись, вычистили "медяшку", а потом слонялись из угла в угол, не зная, как убить время. Командующий флотом начал свой объезд со "Славы", потом побывал на "Орлице", "Хабаровске", "Новике" и всех других миноносцах. У нас он благодарил офицеров и команду, поздравил с получением Георгиевских крестов и уехал. В общем смотр прошел довольно вяло. Смотры, в особенности в военное время, должны сопровождаться известной обстановкой и подъемом, чтобы оставить впечатление и вселить в личный состав бодрость и веру. Тогда только они имеют смысл, а не навевают тоску.
2 сентября "Новик" еще простоял в Куйвасте, а затем перешел в Рогокюль, где все же было удобнее стоять, так как можно было иметь непосредственное сообщение с берегом и в любое время выйти походить. Ведь все четыре летних месяца, кроме двух недель, мы провели на миноносце, совершенно не съезжая на берег. Кроме этого, большое удобство такого стояния еще в том, что приемки провизии и различных запасов и материалов происходят прямо с пристани и не приходится это возить на шлюпках.
Днем 4 сентября было получено печальное известие, что тральщик "Взрыв" при входе в Моонзунд попал на мину и моментально затонул. Катастрофа произошла в 4 милях от маяка Вормс, в месте слияния нового и старого фарватеров. Конечно, в этом случае нет ничего особенного, так как гибель корабля во время войны есть обычное явление и личный состав всегда должен быть к ней готов.
Но данный случай выделяется тем, что катастрофа произошла в таком месте, которое ни в коем случае не должно было быть доступно неприятелю. Мины оказались поставленными на внутреннем фарватере, проникновение куда уже по чисто навигационным условиям чрезвычайно трудно, и кроме того, это место находится в непосредственном наблюдении постов Службы связи. Тот факт, что мины были незаметно поставлены, объясняется тем, что неприятель их ставил с подлодок и имел у себя человека, хорошо знакомого с лоцией этих мест. Нельзя не отдать должного командирам этих подлодок, которые так храбро и дерзко проникают к неприятелю, рискуя быть обнаруженными или самим взорваться на минах.
В этот день перед фронтом команды начальник дивизии торжественно вручил командиру и лейтенанту Федотову знаки ордена Св. Георгия Победоносца, а на следующий день, в той же обстановке, была раздача Георгиевских крестов команде. После этой церемонии произошел печальный случай. Начальник дивизии, идя по сходне на берег, оступился, упал и сломал себе руку. Его сейчас же пришлось отправить на автомобиле в Ревельский госпиталь.
Следующие два дня, 6-го и 7 сентября, прошли спокойно, и только 8-го вечером было получено известие, что неприятельский отряд, состоящий из восьми линейных кораблей, двух броненосных крейсеров, двух легких крейсеров, семи тральщиков и одного парохода с моторными шлюпками, вышел из Киля на N. Всех нас сейчас же выгнали из Рогоиоля в Куйваст, где мы и стали, ожидая дальнейших событий. В тот же день к нам прибыл капитан 1-го ранга А.В. Колчак, который на время болезни адмирала Трухачева принял командование дивизией. Он поднял свой брейд-вымпел на "Пограничнике".
9 сентября стало сильно свежеть и начался шторм от NW. За эти дни о неприятельской эскадре больше ничего не было слышно. Только однажды Дагерорт видел на горизонте какие-то дымы.
10 сентября выяснилось, что эта эскадра поставила большое заграждение у банки Олег и пошла вокруг Готланда; вот почему ее и не было видно с наших наблюдательных постов.
Таким образом, уже несколько недель неприятель ничего не предпринимал против Рижского залива. Ввиду осеннего времени, можно было предполагать, что, наверно, в этом году он ничего больше и не предпримет, так что дивизия спокойно оставалась стоять в Куйвасте.
12 сентября "Слава" была послана к местечку Шлок обстрелять побережье, чтобы помочь нашим войскам овладеть этим районом. Когда стрельба была уже окончена, "Слава" на время обеда на том же месте стала на якорь. В это время, совершенно неожиданно, неприятельская береговая батарея, которая во время обстрела ничем себя не обнаружила, открыла огонь и одна ее шрапнель попала в амбразуру боевой рубки, где и разорвалась. При этом были убиты командир корабля, один офицер и 4 матроса, которые как раз должны были выйти из рубки. Спасся только один штурман мичман Ваксмут. Командиром корабля был капитан 1-го ранга Вяземский. С ним находился флагманский артиллерийский офицер штаба флота капитан 2-го ранга Свиньин, который остался случайно на "Славе" после осмотра ее артиллерии и пошел в поход по собственному желанию. Особенно чувствительна для флота была потеря последнего, так как он был одним из самых выдающихся артиллеристов и его теоретические исследования стрельбы принесли огромную пользу флоту. Как иногда трагично складываются обстоятельства! В "Славу" попало всего 3 снаряда, и надо же было одному из них попасть именно в амбразуру, которая представляет собой всего лишь маленькую щель.