25 ноября, в 7 часов 30 минут утра, германский отряд, подойдя туда, обнаружил слабые силы противника и вступил с ними в бой. В это время в самом порту английские линейные крейсера производили погрузку угля. Спешно прервав ее, они вышли навстречу германским крейсерам. Это было полным сюрпризом для адмирала Шпее, который совершенно не подозревал об их присутствии в этих водах. Он очутился в самом безвыходном положении, так как англичане имели все преимущества и в артиллерии, и в ходе. Тогда германский адмирал решил, очевидно, дать возможность спастись хотя бы более быстроходным легким крейсерам. С этой целью он с "Шарнхорстом" и "Гнейзенау" принял бой, а другие крейсера, дав полный ход, стали уходить.
Бой длился три часа. Изрешеченный снарядами "Шарнхорст" пошел ко дну вместе со всем своим экипажем. Тогда англичане сосредоточили весь огонь по "Гнейзенау", который тоже вскоре погиб. Не успели уйти легкие крейсера "Лейпциг" и "Нюрнберг": почти сразу же они были настигнуты и потоплены после короткого боя. Из всего отряда адмирала Шпее как-то случайно удалось спастись только легкому крейсеру "Дрезден".
Такой эпилог отряда адмирала Шпее нетрудно было предугадать: отрезанный от своих главных сил и лишенный баз, он мог считать себя обреченным на гибель. А все-таки какая красота – история этого отряда и его гибель! Траур Германии должен быть, по справедливости, перевит горделивыми лаврами…
28 ноября все еще продолжало быть свежо. Ветер перешел на NW, так что стало холоднее; следовательно, предстояло обмерзание, что было уже очень неприятно.
Утром этого дня командующий флотом запросил нашего командира, когда он предполагает идти в поход; командир ответил, что завтра, но в зависимости от погоды. Последовало согласие. Тем не менее около 6 часов вечера было получено второе радио с приказанием выйти в 4 часа утра в Моонзунд, так как операция должна быть выполнена не позже ночи с 29-го на 30-е ноября. Когда сообщили это радио командиру, он приказал ответить, что, по всем данным и по предсказанию обсерватории, ожидается штормовая погода, а поэтому вряд ли следует идти. Ответ пришел за подписью начальника штаба и заключал в себе лаконичное приказание: "Предсказания обсерватории благоприятны, идите".
После этого ничего больше не оставалось, как приступить к выполнению такого категорического приказания. В 4 часа ночи на 29 ноября мы вышли в море. Так как было совершенно темно, то из гавани на рейд нас вытащили буксиры, и только оттуда мы пошли уже самостоятельно. Хотя погода была очень свежая, нас, благодаря попутному ветру, почти не качало. Мы дошли спокойно до Моонзунда, прошли его и вошли в Рижский залив. Там командир решил испробовать силу качки на тех курсах, на которых нам предстояло ставить мины, и в зависимости от этого решить, стоит ли идти дальше или нет.
Как только мы вышли на более открытое место залива, так сейчас же "Новик" стало сильно качать, а когда мы повернули лагом к волне, то прямо класть бортами. Сейчас же сломало стеньгу, сорвало телеграфную сеть, и волны все время перекатывались через мостик. Стало ясно, что сегодня идти дальше нет смысла, и мы повернули обратно в Моонзунд, где у Вердера стали на якорь; даже там нас все время продолжало качать.
С трудом исправив телеграфную сеть, только в 11 часов ночи мы были в состоянии послать донесение в штаб командующего флотом о случившемся. В 3 часа ночи пришел ответ: ""Новику" по способности идти в Ревель".
Утром мы снялись с якоря. Погода все время продолжала быть бурной. Шел снег. Ввиду всего этого, командир решил, пройдя Моонзунд, переночевать у Вормса. Придя, мы застали там несколько миноносцев дивизии, которые тоже стремились укрыться от шторма.
В 2 часа дня к нам подошел миноносец "Легкий" и просил взять больного, чтобы отвезти в Ревель. Как потом выяснилось, это был единственный матрос, спасенный с миноносцев "Исполнительный" и "Летучий". Первый был потоплен вчера, по-видимому, подлодкой, недалеко от Оденсхольма, а второй, подошедший к месту гибели, перевернулся, когда встал лагом к волне, чтобы спасти тонущих людей.
Эти миноносцы, еще с двумя другими этого же типа, шли из Гельсингфорса в Моонзунд, имея каждый по 8 мин заграждения на палубе. Был шторм, и их сильно качало. Вдруг с задних миноносцев увидели взрыв под "Исполнительным", и его моментально не стало; только кое-где плавали тонущие люди. Тогда шедший за ним "Летучий" подошел к этому месту, чтобы спасти людей, но почти сейчас же не стало и его. С "Легкого", который значительно отстал, увидели только красную подводную часть. Был ли при этом виден взрыв или нет, никто из очевидцев определенно сказать не мог. Из тонувших удалось спасти только одного матроса, но это, очевидно, только из-за холодной воды и сильного волнения. Все без исключения офицеры погибли, и в том числе командиры: капитаны 2-го ранга Э.А. Домбровский и Сахновский.
Что же это – опять подлодка внутри залива, да еще в такую погоду? Если это так, то, очевидно, надо было принять какие-то экстренные меры и, если нельзя заградить поперек весь вход в Финский залив, хотя бы заминировать все бухточки, в которых подлодки могли бы базироваться. Но оставалось сомнение, действительно ли это сделали подлодки; не в том ли дело, что миноносцы были выпущены с непомерно большим грузом на палубе, во время шторма, согласно с "благоприятными предсказаниями обсерватории"? Если это так, то виноват штаб флота, этого не досмотревший.
На следующее утро мы вышли в Ревель, благополучно туда добрались и вошли в гавань.
В тот же вечер мы получили первые приказы с боевыми наградами. На "Новике" их получили: старший офицер, старший механик, старший штурман и я; остальные офицеры ничего не получили. Между тем на полудивизионе, который в общей сложности совершил меньше походов, чем мы, получил награды весь офицерский состав. Это обстоятельство, конечно, породило некоторое недовольство среди наших офицеров, и они считали себя обиженными.
Я нарочно останавливаюсь на этом незначительном факте, чтобы подчеркнуть, что во время войны боевые награды имеют очень большое значение. Их надо давать очень обдуманно и справедливо, иначе неизбежно разовьется недовольство высшим начальством. Поэтому ближайшим начальникам чрезвычайно важно следить, чтобы офицеров их части не обходили наградами, помня, что каждому человеку дорого, когда ценят его труды, а особенно – во время войны. С этим свойством нельзя не считаться, и его можно широко использовать с большой выгодой для дела в трудных и опасных обстоятельствах военного времени.
2 декабря, после нашего возвращения в Ревель, нам было приказано сдать мины, но самим быть в готовности.
Ввиду этого, на следующее утро, не желая разводить паров, командир вызвал два буксира, чтобы те перетащили нас к заградителю "Нарова". Во время этого перетаскивания, когда надо было остановить инерцию "Новика", буксиры не сдержали его, и он ударился о борт "Наровы", свернув при этом себе, довольно сильно, форштевень. Одновременно старший механик обнаружил разъедание трубы холодильника. Таким образом, неожиданно явилась еще большая потребность идти в док. Пришлось послать телеграмму с просьбой разрешить идти в Гельсингфорс. Вообще нам что-то стало фатально не везти: то погода не удается, то механизмы сдают, то еще что-нибудь мешает; и это нам было неприятно.
В Гельсингфорс нам удалось попасть только через два дня, так как док был занят. Было очень обидно, что совершенно зря мы потеряли много времени.
В доке нас продержали почти две недели. Наконец, все было окончено, и нам немедленно было приказано идти в Ревель – принять мины.
За это время из состава нашей кают-компании выбыл первый минный офицер, и я заменил его на этой должности.
19 декабря мы приняли мины с заградителя "Амур" и стали на свое место в полной готовности.
На следующее утро нам было приказано идти в поход, и мы благополучно добрались до Вердера, где остались на ночь. Погода была благоприятная и почти штилевая.
Ночью, совершенно неожиданно, было получено радио, что экспедиция отменяется. Это было очень жалко, так как предстоял интересный поход. Надо было подойти к самому неприятельскому берегу и поставить там на фарватерах мины. Благодаря этому, неприятель должен был бы изменить свои обычные пути, что, в свою очередь, привело бы его на заграждения, поставленные в других местах.
21 декабря мы вернулись в Ревель. В это время зима уже стала заявлять свои права: сразу наступили морозы, море покрылось салом, и плавание для миноносцев становилось невозможным.
Этим походом закончилась наша кампания за первый год войны, и мы стали на зимовку в Ревеле.
Итак, первая фаза великой войны для Балтийского флота закончилась, и все его действия должны замереть до весны из-за льда, которым скован весь Финский залив.
Бросая взгляд на все то, что за это время произошло на нашем театре и что сделал наш флот, можно сказать, что этот период послужил как бы для кристаллизации способов ведения войны обеими сторонами, причем мы старались вникнуть в методы и средства противника.
С нашей стороны активная деятельность была проявлена в очень ограниченном размере, сообразно с силами и средствами нашего маленького флота. Она вылилась в ночные набеги в тыл неприятеля для постановки мин, разведки и дозоры.
В частности, "Новик" за этот период развил очень энергичную деятельность, гораздо более энергичную, чем все остальные суда флота; не будь так тяжелы условия осеннего плавания, ему удалось бы нанести противнику гораздо больше вреда. За это время его личный состав приобрел уже значительный боевой опыт и, отдохнув за зиму, должен был действовать еще с большим успехом.
VIII. Постановка "Россией" заграждения у маяка Аркона. Поход полудивизиона к Данцигской бухте. Авария "Рюрика"
Но еще не совсем замерла деятельность нашего флота, и под самый Новый год была организована экспедиция для постановки минного заграждения у острова Рюген, в районе маяка Аркона, и другого – южнее банки Штольпе.
В отряд, на который возлагалось это поручение, вошли крейсера: "Россия", "Богатырь" и "Олег", а командование было поручено контр-адмиралу В.А. Канину, который поднял свой флаг на "России"; кроме того, с ним еще шел инициатор этого похода капитан 1-го ранга А.В. Колчак.
30 декабря отряд принял мины на рейде Утэ и на следующий день, рано утром, вышел в море. Погода была настоящая зимняя, тихая и пасмурная, когда море выглядит тяжелым, точно расплавленный свинец, когда оно лениво, еле-еле колыхается, а в воздухе разлита какая-то особая тишина, навевающая спокойствие и легкую тоску. Было холодно, но по мере приближения к берегам Германии становилось все теплее и теплее.
Отряд шел 18-узловым ходом прямо на юг и, никого не встретив, прошел остров Готланд. Вскоре после того крейсера "Богатырь" и "Олег", которым предстояло ставить мины южнее Штольпе, отделились от "России", а она взяла курс дальше на юг.
К вечеру на меридиане острова Эланд, на темнеющем горизонте был замечен какой-то пароход. На всякий случай, чтобы остаться незамеченными, адмирал приказал немного отклониться влево.
Крейсер шел с совершенно закрытыми огнями, стараясь не искрить из труб, чтобы не выдать себя неприятелю. Он скользил по гладкой поверхности моря, как какая-то таинственная тень, так что его можно было разглядеть, только столкнувшись с ним нос к носу.
Уже в темноте "Россия" стала совсем близко проходить остров Борнхольм, на котором был ясно виден целый ряд огоньков и ярко горел маяк.
Увидев такое множество огней, команда подумала, что "Россия" подошла к какому-то неприятельскому городу. Матросы самым ревностным образом следили друг за другом, чтобы никто не высовывался за борт с горящей папиросой, боясь, что даже такой маленький огонек может выдать присутствие крейсера.
У всех офицеров было огромное желание забраться как можно дальше, поближе к Килю, и оттого, хотя крейсер был уже в районе Арконы, на мостике не переставали упрашивать адмирала пройти еще и еще дальше… Адмирал охотно шел навстречу просьбам, тем более что за то же горячо стоял и А.В. Колчак. Только когда "Россия" была уже у самого берега, на расстоянии 3–4 миль, так что даже и в темноте можно было разобрать его очертания и был виден затемненный свет маяка, адмирал приказал начать постановку.
В 1 час 10 минут нового, 1915 года, уменьшив ход до 8 узлов, "Россия" начала ставить мины. Постановка прошла очень гладко, и ничто не помешало. Длилась она около часа, и, сбросив последнюю мину, крейсер повернул, дал полный ход и пошел к родным берегам. Все были довольны и поздравляли друг друга не только с Новым годом, но и с успехом трудной боевой операции.
При каких только обстоятельствах судьба не заставляет встречать Новый год! Еще в прошлом году, в этот час, в празднично убранной кают-компании, наполненной блестящими гостями, лилось шампанское и звучали тосты, а теперь кругом тишина, все на своих местах и вглядываются в темноту; каждую минуту можно встретить неприятеля или взорваться на мине. Сам же крейсер сделал немцам щедрый новогодний подарок в виде 200 мин, поставив их у самых его берегов…
На некотором расстоянии от места постановки было сброшено четыре фальшивых перископа, сделанных из баркасных мачт и плававших вертикально, так что издали их действительно можно было принять за настоящие. Это было сделано, чтобы навести на противника панику. Расчет был верен. Вскоре неприятель объявил, что, ввиду появления в районе Арконы подводных лодок, он принужден временно прекратить движение судов.
На рассвете, когда "Россия" проходила остров Борнхольм, на мглистом горизонте показался какой-то пароход, вероятно, – матка гидропланов, так как с него быстро снялся гидроплан и полетел по направлению к "России". Но, очевидно, он или не заметил нашего крейсера, или принял его за свой корабль, так как, не долетев, круто повернул обратно.
Несколько позже к "России" присоединились "Богатырь" и "Олег", которым также удалось счастливо выполнить свое задание, и весь отряд продолжал идти на север. К ночи, через сплошной лед в Финском заливе, он благополучно пришел в Ревель.
Через несколько дней после этого стало известно, что на этом заграждении подорвался крейсер "Газелле", которому, однако, удалось добраться до ближайшего порта, а немного спустя взорвался на нем же какой-то пароход или тральщик, но тот уже погиб.
13 января, утром, от начальника службы связи мы узнали очень интересную новость. 11 января в Северном море произошло довольно серьезное столкновение английских и германских сил, в результате которого был потоплен германский броненосный крейсер "Блюхер" и, кажется, легкий крейсер "Кольберг".
Немного спустя выяснились и подробности этого боя. Оказывается, что германская эскадра, состоявшая из линейных крейсеров "Зейдлиц", "Мольтке" и "Дерфлингер", броненосного крейсера "Блюхер", легких крейсеров "Грауденц", "Росток", "Штральзунд" и "Кольберг" и двух флотилий миноносцев, вышла для набега на английский берег. Приблизительно в 120 милях от Гельголанда она встретила эскадру вице-адмирала Битти, в которую входили линейные крейсера "Лайон", "Тайгер", "Принцесс Ройял", "Нью-Зиленд" и "Индомитейбл", много легких крейсеров и двадцать шесть миноносцев.
Таким образом, на стороне англичан был огромный перевес в силах. Германскому адмиралу оставалось только повернуть на восток, чтобы подойти к Гельголанду и встать под защиту береговых батарей.
Бой начался на очень большой дистанции. Во время него в машины "Блюхера" попал снаряд, и он стал сильно отставать. Заметив это, противник сосредоточил на нем огонь, и через несколько минут, получив целый ряд еще других повреждений, "Блюхер" начал тонуть. Но, погружаясь, он боя все-таки не прекращал. Тогда, чтобы ускорить его гибель, был послан легкий крейсер "Аретьюза", который, подойдя к нему на близкое расстояние, выпустил мину и затем принялся спасать команду.
В этом бою англичане получили большие повреждения. Особенно пострадал линейный крейсер "Лайон", с которого адмирал Битти был принужден перенести флаг на "Принцесс Ройял".
На расстоянии около 70 верст от Гельголанда англичане прекратили преследование. Это можно объяснить только или серьезностью повреждений, или опасением встретить большие германские силы, которые могли выйти на поддержку своим крейсерам.
В нейтральной печати появилось сообщение германского морского штаба о потоплении в бою английского линейного крейсера "Тайгер". Английское Адмиралтейство категорически опровергло это известие. В свою очередь, оно объявило, что, кроме "Блюхера", удалось потопить еще и легкий крейсер "Кольберг". Но по этому поводу с германской стороны тоже последовало опровержение. Кажется, что версии о гибели этих кораблей неверны и принадлежат к обычным ошибочным впечатлениям участников боя.
В связи с гибелью "Блюхера" невольно как-то вспоминается гибель нашего старого "Рюрика" в бою 1 августа 1904 года. Владивостокский отряд крейсеров, состоявший из "Громобоя", "России" и "Рюрика", вышел навстречу Порт-Артурской эскадре, которая как раз должна была прорвать блокаду противника. Путь ему преградила японская эскадра, намного превосходившая его по силе. Завязался бой, в котором все наши крейсера получили тяжкие повреждения, особенно – "Рюрик". Бой продолжать дольше было нельзя, и потому, отвлекая на себя главные силы противника, адмирал Иессен стал отходить в направлении Владивостока. Но "Рюрику", который уже потерял возможность управляться, это не помогло: расстреливаемый почти в упор легкими крейсерами противника, он медленно погружался. Постепенно слабел огонь его немногих, оставшихся целыми, орудий; уже вся палуба была усеяна убитыми и ранеными; то здесь, то там вспыхивали пожары. Крейсер был в агонии…
"Рюрик"… "Блюхер"… Какой красивый ореол венчает эти имена и память погибших на них героев!..
19 января Германия поставила нейтральные державы в известность, что отныне ее подводные лодки будут топить все без исключения пароходы, идущие во Францию с войсками и снарядами или какими-либо другими военными материалами.
Такая подводная война представляет серьезную угрозу для подвоза союзной армии на континент. Вопрос только в том, насколько она будет действительна, то есть какое количество подлодок немцы будут в состоянии постоянно держать в море.