Илья Гурьевич Сафонов (1894 -?) – казак хутора Лебяжего Вёшенской станицы, ветеринарный фельдшер по образованию, офицер военного времени, служил обучающим офицером в казачьих лагерях, где, по жалобам современников, белой перчаткой проверял чистку лошадей и нещадно ставил нарушителей дисциплины "под шашку мордой на солнце". В 1917 г. перевелся в 46-й Донской полк и участвовал в боях под Ростовом в декабре 1917 г.
В 1918 г. – начальник разведки штаба войск Верхне-Донского округа, затем – командир сотни 32-го Вёшенского полка, офицер для особых поручений при окружном атамане. Подъесаул. Особой популярностью у казаков не пользовался. 12 (25) апреля 1919 г. вместе с Кудиновым произведен в есаулы. После Гражданской войны в эмиграции возглавлял труппу цирковых джигитов.
Выдвижение рядовыми казаками своих представителей в верхи повстанческой власти самым серьезным образом нарушало планы организаторам восстания.
Восстание готовилось для взаимодействия с Донской армией. Еще до соединения повстанцев с Донской армией, до прибытия первого гонца с Верхнего Дона, донская пресса заявляла: "Цель восставших захватить в свои руки линию Чертково – Миллерово и пробиться на соединение с нашими частями". Большевистское руководство сразу же после начала восстания докладывало, "что восставшие хотят захватить Чертково и перерезать дорогу". Советская войсковая разведка подтверждала: "По словам командующего казацкими отрядами сотника Егорова, казаки намерены перейти в наступление с тыла на наши части".
Войска сотника Егорова, состоявшие из казаков Казанской станицы (до 3000 бойцов), сначала не подчинившиеся Кудинову, действительно, заняли фронт Шумилин – Медвеженский – Колодезный – Матюшинский – Рубежный – Мешковская – Сетраков и повели наступление на Ольховском и Макеевском направлениях, в сторону железной дороги Чертково – Миллерово.
В случае удачи захват важнейшей магистрали в тылу большевиков отрезал бы зарвавшийся большевистский фронт от баз снабжения. Для полного успеха необходим был решительный натиск Донской армии навстречу повстанцам, что разрушило бы весь Южный фронт красных. Но поскольку в тот момент Донская армия к наступлению была неспособна, то в ее интересах повстанцы должны были прорываться за Донец вдоль линии железной дороги, взрывая склады и громя тылы большевиков. Соответственно "обрабатывались" рядовые казаки. 7 (20) марта агентурная разведка из Казанской и Мигулинской станиц сообщала о слухах среди казаков, что восстание поднято по согласованию с красным фронтом, что большевики вместе с казаками против коммуны, фронт по согласованию будет отодвинут до Миллерово. "В случае же отказа красных, будем сами прорываться через фронт к кадетам".
Но поднявшиеся на восстание казаки в массе своей не горели желанием соединяться с "кадетами", с Донской армией, из которой они только что дезертировали. В традициях всех народных восстаний они склонялись к оборонительной борьбе. В лучшем случае они стремились поднять на восстание соседний казачий округ – Хоперский.
Движение на Хопер шло под лозунгами "За Советы без коммунистов". Посылались листовки: "Советы, оставайтесь на местах и работайте, никто на вас не посягнет".
Как альтернативный рассматривался вариант прорыва за Донец, но не вдоль железной дороги через враждебно настроенные крестьянские слободы, а кружным путем, по казачьим станицам Усть-Медведицкого, 2-го Донского и 1-го Донского округов.
Обе затеи, как мы увидим ниже, провалились. Советская разведка доносила 22 марта (4 апреля): "Определены намерения казаков защищать границы. Настроение, в общем неуверенное, особенно сказалось после потери надежды на присоединение хоперцев". Однако еще и в апреле поступали сведения, что повстанцы "стараются прорваться между Краснокутской и Усть-Медведицкой для соединения с кадетским фронтом". Но в целом настрой был оборонительным. Во многом он был вызван жестокостями экспедиционных войск. Прорваться и уйти означало для казаков оставить свои семьи на милость жестокого победителя. В мемуарах Кудинов писал: "В критический момент армия восставших могла бы прорвать фронт красных там, где бы она захотела, и с успехом отыскать новое поле для нового боевого счастья. Но не об армии болела казачья душа, а о тех несчастных детях…" и т. д. В общем, Кудинов "решил драться до последней возможности, а подготовленный план прорыва иметь в запасе".
Глава 4
"Братья казаки! Мы окружены со всех сторон…"
(Из обращения повстанческого командования)
Оборонительная война повстанцев могла растянуться надолго. Естественно, вставал вопрос о средствах для ее ведения. Средства на содержание армии были резко ограничены. Рассчитывать приходилось только на трофеи и внутренние ресурсы.
В день восстания в Казанской сотник Егоров захватил артиллерийский транспорт в 200 подвод с полумиллионом ружейных патронов, 15 пулеметами и 700 винтовками. Тогда же был захвачен с 500 000 рублей армейский казначей Пекарев. У 2-й саперной роты Московского инженерного батальона повстанцы захватили 1 автомобиль, 14 мотоциклов, 28 пудов пироксилину.
Там же, в Казанской, казаки захватили 4 орудия и 600 снарядов, а в хуторе Базки Вёшенской станицы – артиллерийское имущество и 4000 винтовок. В хуторе Шумилине был взят транспорт обмундирования для Инзенской дивизии и транспорт с сахаром, который следовал в Московскую дивизию.
Трофеи в первые дни были обильные и зачастую не имели военного значения. Мигулинцы в первые же дни захватили 600 пудов сахару, 1000 пудов говядины, 1000 пудов консервов, 1000 пудов колбасы.
Арсенал повстанческой армии был составлен из личного извлеченного из тайников оружия и трофеев. 5 (18) апреля разведка войск 8-й армии насчитывала у повстанцев 6 орудий (1 неисправное), 27 пулеметов и другое вооружение вплоть до охотничьих ружей. Сами повстанцы в своих воспоминаниях называли 30 пушек и около 200 пулеметов. Березняго-Лопатинский полк захватил трактор, переделанный в танк, с пушкой "Гочкиса" и 250 снарядами. В отчетах повстанцы называли его "полутанк".
Чтобы оружие стреляло, нужны были патроны и снаряды. В Вёшенской был захвачен 1 млн холостых патронов, слесарь Т.П. Долгополов делал из них боевые. Всего в Вёшенской вырабатывалось 6000 боевых патронов в сутки. В Еланской – по 1000 патронов в сутки. Этого было явно недостаточно. "Командующий войсками Кудинов говорил, что снаряды, оружие и вообще все – впереди. У врага надо отбивать".
Количество боеприпасов быстро сокращалось. В Вёшенской пешей сотне в конце апреля на пулемет было 300 патронов, на стрелка – 50, но дальность полета пули от самодельных патронов была 300 шагов, а из 5 снарядов рвался один.18 апреля в Казанской на складе оставалось всего 15 000 патронов и 40 ящиков снарядов.
1-й Мигулинский пеший полк получил с Вёшенского оружейного склада:
30 апреля (13 мая) 1200 патронов (2 патрона на бойца)
4 (17) мая 900 патронов
14 (27) мая 600 патронов (1 патрон на бойца)
То есть за две недели примерно по обойме на казака.
Положение с одеждой и обувью тоже было очень тяжелым. 30 апреля (13 мая) начальник штаба повстанческой армии прислал в 1-й Мигулинский пеший полк 4 пары ботинок, 1 пуд и 16 фунтов подошв. Все это не раздавалось, а продавалось казакам. Ботинки – 110 рублей, подошва – 6 рублей. Деньги требовали слать в штаб.
Крайне скудным было оснащение госпиталей. Английский офицер, побывавший в Вёшенской уже летом 1919 г., отмечал: "Госпитали здесь находились в жутком состоянии, и, когда мы ходили по ним в самое жаркое время после полудня, меня чуть не стошнило". Однако именно в Вёшенской английскому офицеру предложили привиться от тифа. Местный врач объяснил англичанину, что у него есть немного сыворотки, которую он сделал из крови человека, который только что умер.
На содержание армии нужны были деньги. Всего в первые дни у большевиков отбили 4 066 298 рублей, которые потратили на покупку продовольствия для армии. Когда деньги закончились, продукты стали реквизировать. 18–19 апреля (1–2 мая) 2-й окружной съезд принял решение: "1) установить налог на имущий класс народонаселения по ставкам подоходного налога, увеличив их доходность против 1916–1917 годов в 10 раз; 2) произвести беспроцентный заем. Обратив в этот заем всю денежную наличность в кредитных учреждениях, потребительских обществах и церковного капитала и 3) произвести общественный принудительный заем в 5 000 000 рублей". Последний заем разверстали по 100 рублей на земельный пай или по 33 рубля 33 копейки на душу.
Белые источники сообщали: "Жалование все восставшие, как лица командного состава, так и рядовые казаки, получают одинаковое – 100 рублей в месяц". Однако советская разведка доносила, что "жалования казаки не получают, а довольствие получают путем реквизиций. Ежедневный паек хлеба – 2 фунта".
Армия была сформирована путем мобилизаций. К этому средству организаторы восстания стали прибегать с первых же дней. Мобилизацию проводили, опираясь на первых добровольцев. Так, 27 февраля (12 марта), на второй день восстания, красными была перехвачена телеграмма из Казанской в хутор Шумилин на имя урядника Симонова: "Нами выслано 40 человек для организации. Произведите мобилизацию, будьте наготове".
В тот же день была объявлена мобилизация в Вёшенской, на что станица ответила грандиозным митингом. Наконец, удалось поставить в строй 800 казаков, которых красные собирались репрессировать как активных контрреволюционеров (это выяснилось из захваченных списков).
При слабости власти мобилизации объявляли несколько раз. Под Вёшенской вторая мобилизация была объявлена 6 (19) марта после неудачного боя казаков с 5-м Заамурским полком. В районе Казанской – в преддверии первого наступления большевиков на этом направлении. 6 (19) марта советская разведка донесла, что у повстанцев проходит мобилизация от 16 до 60 лет. Общая мобилизация по всем станицам округа от 19 до 45 лет включительно была объявлена 14 (27) марта съездом представителей станиц округа. Для содействия мобилизации был создан отряд особого назначения, названный "летучим отрядом Верхне-Донского округа". На севере юрта Казанской станицы в хуторе Шумилинском (600 дворов) и окрестных хуторах мобилизацию объявили с 18 до 55 лет. Мобилизация шла до первых чисел апреля. Так, 22 марта (4 апреля) от принудительной мобилизации перебежали к красным 23 казака хутора Грушенского. Медицинского освидетельствования не проводилось, не брали лишь явных калек.
По мобилизации в повстанческую армию призывались все иногородние призывного возраста. Так, 5-я сотня Вёшенского полка (верхняя часть станицы) состояла из иногородних, один из них – Руф Бондаренко – был даже взводным командиром.
По словам повстанцев, их армия была создана за 23 дня с момента начала восстания.
Количество личного состава постоянно менялось: возрастало в минуты опасности и резко падало в дни затишья на фронте.
5 (18) апреля, сразу после неудачного наступления красных, разведка экспедиционной дивизии 8-й армии донесла, что в рядах повстанцев мужчины от 12 до 60 лет и женщины-добровольцы, всего вооруженных сил до 30 000 "пехоты и преимущественно кавалерии, которая дает им возможность бить по нашим флангам".
К моменту первого контакта с Донской армией (конец апреля – начало мая 1919 г.) у повстанцев было 29 455 бойцов.
Возможно, это был списочный состав, так как первый связной, добравшийся до повстанцев, сотник П.Г. Богатырев, 28 апреля (11 мая) донес, что "численный состав восставших до 25 тысяч человек". Характерно, что этот состав был сразу после отражения очередного наступления большевиков.
К 1 мая (по новому стилю), до начала наступления, по данным советской разведки, против войск 9-й армии повстанцев было 8700 человек, против войск 8-й армии – 7150. Всего – 15 850 человек. Советский военачальник А.И. Егоров тоже называл эту цифру – "до 15 тысяч".
Когда передышка на фронте совпадала с полевыми работами, силы повстанцев сокращались еще больше. Так, по одним данным, 1-я повстанческая дивизия насчитывала 3500 человек, а по данным на 21 апреля (4 мая) – время мирных переговоров повстанцев с красными – в районе расположения дивизии три полка по пять сотен, в сотне – 40–50 человек, оружие – 2 винтовки на 3 человека, в цепь ставятся безоружные юноши 15 лет.
В зависимости от ситуации менялось и количество неказаков в повстанческой армии. Так, по данным разведки, в селе Березняги, которое примкнуло к восстанию 11 (24) марта, находился полк казаков в 400 пеших и 200 конных бойцов и 250 местных добровольцев, но 1 мая (нового стиля) красные начали наступление, и 3 мая (нового стиля) их разведка донесла, что к казакам в Березняги за два дня пришли еще 1000 добровольцев. В результате в Березнягах был создан полк из крестьян в 1200 стрелков.
Сначала, в первые дни восстания, полки формировались полнокровные, 6-сотенного состава. Так, с 27 февраля (12 марта) был сформирован Шумилинский полк из 900 пеших и 200 конных казаков. Позже, когда повстанческие части были развернуты в дивизии, полки стали формировать из 4 сотен. Так, в конце мая в Усть-Хоперском полку было 4 сотни, в сотне – 120 человек, 20 шашек, 40 винтовок. 10 (23) мая на ягоднинском направлении – 2 полка (1-й Вёшенский и 2-й Еланский) по 4 сотни (в Вёшенском – 3 конные и 1 пешая), в сотне 100–106 человек.
Командный состав в подавляющем большинстве был выборным. Исключение составляла Казанская станица. 27 февраля (12 марта) красными была перехвачена телеграмма из Казанской в Шумилинский уряднику Симонову: "Я назначен высшими властями командиром Казанского полка. Вы назначаетесь командиром Шумилинского полка. Произведите полную мобилизацию и учет нашего оружия и снаряжения. Есть ли у вас пулеметы? Ожидайте дальнейших распоряжений. Егоров".
Дисциплина была своеобразной. Кудинов писал в мемуарах: "Ни суровой подневольной дисциплины, ни смертных приговоров у меня не было". Военно-полевые суды, карательные отряды, контрразведка "были исключены". "У меня была полная свобода политического мнения, – писал Кудинов, – каждый казак мог исповедовать какую угодно идею, мог открыто говорить, и никакого преследования на него со стороны других не было. Для провинившихся у нас был народный суд: провинившегося судили сами казаки в той части, в которой проступок был совершен".
Повстанцы решили: "Мы восстали против расстрелов, а потому у себя полевых судов не вводить".