Занимательная медицина. Развитие российского врачевания - Станислав Венгловский 17 стр.


* * *

Однако предстоящий разговор у нас нам разговор совсем не об этом…

Скорее всего, он посвящен тому, как перед домом в Малом Казённом переулке, где в былые годы размещалась Полицейская городская тюрьма, могло появиться изображение указанного доктора. Правда, – уже в виде достойного памятника…

Все дело в том, что в этой больнице издавна служил врачом Сергей Васильевич Пучков, который, начиная еще с 1906 года, стал даже главным врачом всей этой больницы. А до этого он просто нес службу по тюремному ведомству, то есть – просто служил в ней врачом, в этой же больнице. Так вот: именно этот врач Пучков, став уже главным врачом больницы, и предложил поставить перед ней памятник выдающемуся врачу-гуманисту – Федору Петровичу Гаазу. Причем – настоящий памятник.

Весь сбор средств Пучков взял на себя. Собирали – кто сколько мог. В общей сложности собрали 3200 рублей. Этого как раз и хватило, чтобы изготовить памятник.

А за работу взялся молодой скульптор Николай Андреевич Андреев, которому даже не исполнилось на ту пору еще и тридцати лет…

И вот, 1 октября (18 сентября) 1909 года, к 2 часам дня, – все уже было готово. В присутствии градоначальника Александра Александровича Адрианова, вице-губернатора губернатора Москвы Владимира Федоровича Джунковского, предводителя московского дворянства Самарина Александра Дмитриевича, члена городской Московской Думы Николая Ивановича Гучкова, гласных городской Думы, представителей всех тюремных организаций и прочих, прочих, – и был этот открыт памятник доктору Гаазу.

Сам же скульптор очень долго присматривался к своей будущей скульптуре, долго изучал фотографии модели, а все не мог никак приступить к их тщательной обработке… Вернее, к самому памятнику…

Нет, он нисколько не был начинающим мастером. Перед этим он долго работал над скульптурой Николая Васильевича Гоголя. Чтобы лучше понять его начинания, он даже нарочито ездил на Украину, в деревню Васильевку, где сам Гоголь когда-то родился, где прошло его детство…

Что же, памятник Гоголю, по отзывам всех современников, получился в какой-то импрессионистической манере. По отзывам тех же его современников – все вышло как-то крайне удачно…

Да, незаметно промчались еще перед этим для скульптора годы его учебы в Московском училище живописи и ваяния, где он занимался под руководством Сергея Михайловича Волнухина. Значительное влияние на него оказал и Павел Петрович Трубецкой, живший преимущественно за границей, но как-то, волею судьбы, оказавшийся снова на родине, ставший даже преподавателем в Московском училище живописи и ваяния…

А еще, перед тем, сам скульптор Николай Андреев, закончил Строгановское промышленное училище… И везде он заслуживал страстное одобрение своими работами…

* * *

И вот, наконец, вице-губернатор сдернул покрывало, накрывавшее памятник. Все так и ахнули: кто еще помнил "святого доктора", перед теми предстал он, – словно живой.

Говорили, что скульптор, опять же, точно угадал и размеры, а главное – его значение образа Федора Петровича Гааза для всей русской культуры. Сразу же в глаза бросалась четкая надпись на памятнике: "Спешите делать добро!"

Получается, доктор Федор Петрович Гааз недаром заслужил себе звание "святого доктора"…

Каждый день, просыпаясь в одно и то же время, именно в шесть часов, отправлялся он на Воробьёвы горы, туда, где была пересыльная тюрьма для всех нищих, осужденных на вечное поселение где-то в глубинах ледяной Сибири.

Все эти люди нуждались в его поддержке.

Ради них он и выстроил особую больницу, предназначенную только для их обслуживания. Именно в ней кого-то он просто гладил по рукаву его видавшего виды, и без того уже сильно заношенного сюртука, скорее всего – даже какой-то хламиды, вроде украинской свитки, кого-то утешал он словами… Зато перед всеми участниками этого горестного, прощального расставания выставлял на стол угощение, пока только был в силах и в достойной славе.

При этом он любил повторять: "Не кормите их сладким, сладким сладкое им всякий подаст, а кормите их чем-то, более… Чем-то чисто материальным… Им надо выдюжить в дальней дороге!"

* * *

При этом надо заметить, что подобного рода памятники стоят везде, где только побывал "святой доктор" Федор Петрович Гааз…

Стоит он и в селе Тишково Пушкинского района, и без того славного своими деревьями… Своим живым древостоем…

Надо заметить, что этот парк заложен был еще прежним его владельцем – сенатором Михаилом Григорьевичем Собакиным, что заложен он в самой излучине, на крутом берегу речки Вязь.

Глава IX. Николай Иванович Пирогов

Быть счастливым счастьем других – вот истинное счастье, вот жизни земной идеал.

Н. И. Пирогов

Народ, имевший своего Пирогова, имеет и право гордиться, так как с этим именем связан целый период врачебноведения. Начала, внесенные в науку (анатомию, хирургию) Пироговым – останутся вечным вкладом и не могут быть стерты на скрижалях её, пока будет существовать европейская наука, пока не замрет в этом мире могучий звук богатой русской речи.

Н. В. Склифосовский

Станислав Венгловский - Занимательная медицина. Развитие российского врачевания

Он родился 13 ноября 1810 года. Родился в большой семье, проживавшей в довольно плотно заселенном районе города Москвы, в так называемых Нижних Сыромятниках.

В семье он был тринадцатым по счету ребенком. Впрочем, в живых осталось всего лишь шестеро детей. И он, Николай, оказался самым младшим в своей семье…

Отец его, майор Иван Иванович Пирогов, был на ту пору довольно молодым человеком, которому не исполнилось еще даже сорока лет.

А служил он в так называемом провиантском депо, получал вполне сносное содержание, на которое мог содержать всю свою семью.

Сколько ни вспоминал потом совсем еще маленький Коля Пирогов своего стареющего отца, – он всегда представлялся ему в своих неизменно сияющих блеском панталонах, в смазных сапогах, от которых за версту разило почему-то чистейшим дегтем.

Мать же его, Елизавета Ивановна, происходила из старинного рода купцов Новиковых. Она радовала домочадцев своим бодрым, не меру видом, поскольку была в совсем еще молодых летах, гораздо моложе своего собственного мужа.

И надобно же такому случиться, что его родной брат Дмитрий заболел ветрянкой или же корью, а лечил его довольно уже престарелый врач Ефрем Осипович Мухин, сам уроженец южных губерний Российской империи. И был этот Мухин самым настоящим выходцем из подлинных, из коренных – запорожских казаков. Да и всем своим видом показывал он, что и сейчас, где-то в душе своей, оставался все тем же, по-прежнему казаком, веселым и беззаботным, к тому же – несмотря на свою дебелость – необыкновенно ловким. По всему было видно, что всех его предков называли очень уж просто – какими-то достаточно въедливыми Мухами.

Теперь же, не в меру дородного Мухина, называли Ефремом Осиповичем. Это был довольно пожилой уже врач, даже чуть постарше даже самого отца Пирогова, майора Ивана Ивановича. Врач Мухин обстоятельно рассказывал всем своим слушателям о прежнем житье-бытье. Описывал, как воевал еще под Очаковом, когда точилась война русских с турками, о своих встречах с личным доктором светлейшего князя Григория Александровича Потемкина Массотом…

Теперь он носил чин действительного статского советника, то есть, – полного генерала, если приравнять его к прочим военным чинам. А еще числился деканом каких-то загадочных врачебных наук – при одной из московских лечебных управ…

Однако, после ухода его Коленька Пирогов преображался мигом: он начинал сам играть в доктора Мухина!

Впоследствии историк Михаил Петрович Погодин, друг Николая Васильевича Гоголя, без обиняков заявлял: "Без Мухина мы бы никак не имели такого замечательного хирурга, как наш Пирогов!"

Видать, самому Погодину выпадало лечиться, как у доктора Мухина и доктора Пирогова… Вот как!

Врач Мухин разбудил в Коле Пирогове, ничем не примечательном поначалу мальчишке, великого хирурга, которому удивлялись все передовые европейские умы. Действительно, говорили, ему удалось продвинуть русскую хирургию на небывалую, недостижимую до тех пор высоту.

В дом майора Ивана Пирогова довольно часто наведывались и другие врачи. Скажем, постоянным, почти всегдашним гостем в их доме бывал также врач Григорий Михайлович Березкин. Именно он подарил маленькому Коле Пирогову определитель растений, чем очень заинтересовал его, тогдашнего малыша…

Еще большим успехом пользовался Андрей Михайлович Клаус! Он часто приносил с собою маленький, почти карманный, служебный микроскоп и позволял всей малышне многочисленного семейства Пироговых вертеть на нем всякие там колесики…

Что еще запомнил маленький Коля Пирогов, так это огромный сад, который тоже размещался при их доме. Он всегда поражал его своей настоящей, даже редкой – ухоженностью…

* * *

Когда же Коля Пирогов немного подрос, – его отдали в частный пансион господина Кряжева. Надворный советник Василий Степанович Кряжев, кавалер довольно высоких наград, сам содержал все это, очень дорогостоящее учебное заведение. Учиться там нужно было в продолжение долгого срока, целых шесть лет.

Надо сказать, что помимо своего пансиона, господин Кряжев занимался также бурной издательской деятельностью. Именно там, под его командой, процветали различные виды самодеятельного искусства, сочинялись разного рода стихи, а также – всевозможные прозаические сочинения.

Юный Пирогов с удовольствием ходил на эти занятия, стоило только заслышать ему такую призывную фамилию как Войцехович. Этот господин Войцехович и вел там разного занятия. Звали его, помнится, Арнольд Венцеславович…

Но тут, как-то вдруг неожиданно, нагрянула большая беда.

Сослуживец майора Пирогова, ничем собою не примечательный, которому майор доверялся во всем, перед своей поездкой на Кавказ взял из кассы депо огромную сумму в целых тридцать тысяч рублей! После этого он куда-то пропал, словно растворился в буйной толпе таких же прощелыг, как и сам он…

Что же, пришлось самому майору Пирогову держать за все это ответ… Был даже суд. Дело известное, чем заканчиваются подобные судебные разбирательства…

Одним словом, пришлось майору Пирогову лично расплачиваться за все, потерянное напрасно… А содержателю частного пансиона, господину Кряжеву, довелось написать в соответствующих бумагах, что его-де прежний воспитанник, которого он знал еще с одиннадцатилетнего возраста, проучился у него далеко не полный срок. И выбывает теперь, в связи с имущественным крахом всего семейства господина майора Пирогова…

* * *

Тогда-то за дело и взялся врач Ефрем Осипович Мухин. Он и уговорил отца Николая Пирогова отдать своего чересчур способного сына – прямо в Московский университет.

Однако – каким же образом все это проделать? Ведь туда, в университет, принимают только при достижении отроком полных шестнадцати лет?..

Пришлось "подправлять" даже кое-какие документы парнишки, будто он уже в самом деле достиг потребного шестнадцатилетнего возраста. А это все означало, что он имеет полное право обучаться в любом учебном заведении… Благо, он был на ту пору довольно рослым.

И вот, таким образом, 22 сентября 1824 года Николай Иванович Пирогов, достигший только четырнадцатилетнего возраста, становится студентом Московского университета! Его допускают обучаться на медицинском факультете…

А учителями его на университетской скамье сразу же становится Христиан Иванович Лодер. Лодер был доктором медицины. Сам он считался выпускником Гёттингенского университета. Приехав в Россию, он получил здесь чин гражданского, однако, – полного уже генерала. Превосходно показал себя в период наполеоновского нашествия: занимался в России организацией целого ряда госпиталей.

Другим его учителем оказался уже знакомый нам Матвей Яковлевич Мудров… Этот наставник учил его, прежде всего, как следует вести себя подлинному молодому врачу. В университете он преподавал основы военной гигиены. То есть, наставлял молодого студента, как уберечь здоровье русских солдат…

Наставником его также оставался и Ефрем Осипович Мухин. Он, хоть и не принимал никакого решительного участия в деятельности самого университета, однако всемерно ратовал о распространении тогда редкого оспопрививания, заботился об организации различного рода клиник и так далее…

* * *

Как-то незаметно – промелькнули годы учебы.

За время их неторопливого хода в Московском университете, студент Николай Пирогов успел похоронить своего отца, Ивана Ивановича.

Какую-то поддержку сперва оказывал ему троюродный брат отца, Андрей Филимонович Назарьев. Они даже, всем семейством уже, переселились к нему. Заняли у него давно пустующий флигель. Подросшие сестры вскоре пошли работать, мать устроилась у кого-то весьма деятельной экономкой…

И вот настала пора, когда студент Пирогов вообще окончил Императорский университет. Да что с того? Ведь он ни разу еще не поставил простых даже банок, никогда не сидел у постели заболевшего человека, не чувствовал огромной ответственности за действие назначенных захворавшему человеку каких-либо простейших лекарств…

Но что было делать?

И это притом, что врачи, вот хотя бы профессор Мудров, всеми силами бились, чтобы как-то переиначить систему преподавания, чтобы совместить ее каким-то образом с практическим лечением людей, захворавших всякими разными болезнями…

И где же было работать такому, вдобавок, к тому же и слишком молодому, даже юному, врачу?..

* * *

И вот тут-то опять появился Ефрем Осипович Мухин.

Он с порога спросил:

"Как ты смотришь на учебу при Юрьевском университете?"

"Да смогу ли я попасть в их число?"

"Эх, говорят, сам царь, Николай I, потребовал от своих чиновников, чтобы организовали они там собственные профессорские курсы…"

Предстояли самые беспощадные экзамены.

Сначала – в Санкт-Петербурге, столице русской империи. По приказу императора Николая I их проводил Иван Федорович Буш, причем – в самой Императорской академии Наук.

Николай Иванович Пирогов очень опасался этого отборочного экзамена, поскольку чувствовал себя наделенным лишь сугубо теоретическими знаниями, абсолютно лишенными всяческой практики…

Однако же грозный экзаменатор, несмотря на свой внешне совершенно неприступный вид, оказался простым, даже изрядно лысеющим старичком с какой-то отличительной наградой на лацкане своего повседневного сюртучка…

Однако, когда проэкзаменованный им выпускник Московского университета посмотрел в свой экзаменационный лист, то сам себе не поверил. Против его фамилии жирным шрифтом было выведено всего лишь два слова: совершенно изрядно.

Значит, студент Пирогов не напрасно сидел за партой? Не напрасно впитывал в себя знания?

Да, подумал он про себя… Таковой, знать, была сила усвоенного им в Московском университете сугубо теоретического материала…

От излишнего волнения он не запомнил даже того, что было выведено против других фамилий экзаменующихся.

А экзаменовались там, одновременно с ним, и Александр Петрович Загорский (просто однофамилец великого анатома), и Федор Иванович Иноземцев, и Владимир Иванович Даль, и Григорий Иванович Сокольский…

Да, собственно, всех их не перечесть даже.

Назад Дальше