Там же будущий эпидемиолог подружился и с таким же будущим специалистом повивального дела, настоящим последователем Нестора Максимовича (Амбодика), – с Михаилом Трахимовским (иначе Трохимовским).
Последнему, по нашему твердому убеждению, удалось сыграть весьма выдающуюся роль при рождении замечательного русского писателя – Николая Васильевича Гоголя. Можно даже сказать, что этот писатель вообще появился на свет благодаря лишь его, Михаила Трахимовского (Трохимовского), неусыпным стараниям… Поскольку – именно ему удалось обеспечить юную мать будущего писателя особым помещением в виде отдельно стоящего домика, находившегося в личном саду этого, весьма чадолюбивого врача и отца собственных, незабвенных для него детей…
Однако мы забежали несколько вперед.
Потому что первоначальной ступенькой в образовании нашего героя стал некий коллегиум, размещенный еще в губернском городе Чернигове, на просторной тамошней площади, как раз напротив захоронения первого легендарного черниговского князя Черного: на берегу красавицы Десны. Это учебное заведение как раз и оставило в его душе самые приятные о себе воспоминания…
А еще лучше дела у него пошли у него в старинной Киевской академии. Достаточно только сказать, что по результатам первого года же обучения в этом учебном "закладi" (учебном заведении), как тогда говорилось строго на украинской мове (языке), еще довольно юного летами Данилу Сушковского сразу же перевели в старший класс.
В той же, Киевской академии, собирались молодцы со всех концов Украины, России, из Венгрии, Чехии, даже из Польши…
Да и весь полный курс обучения в Киеве в ней был рассчитан на долгих двенадцать лет. Так что всему успевали обучиться ученики академии за столь продолжительное, даже неимоверно долгое время.
При этом также не стоит забывать, что определенной премудрости набирался в ней и "наш первый университет", как назвал его еще наш великий поэт Александр Сергеевич Пушкин.
Разумеется, мы имеем в виду Михаила Васильевича Ломоносова…
* * *
И надо же было такому случиться, что при поступлении в Киевскую академию, Агафья Сушковская, родная мать нашего героя, почему-то записала его Самойловичем…
Об этой обмолвке, точнее, – совсем неожиданном поступке матери героя нашего рассказа, – нам уже исключительно трудно судить. Может, это была какая-то уловка с ее стороны, поскольку ей очень хотелось, чтобы фамилия бывшего гетмана-неудачника Ивана Самойловича Самойловича – как-то вдруг да всплыла на поверхность…
Однако, с другой стороны, это были годы правления Елизаветы Петровны, дочери того самого Петра Великого, который явно недолюбливал этого, усато-волосатого пана гетмана с его очень хитрющими глазами. Впрочем, быть может, так только казалось ему, потому – что он единственный раз лишь видел его. Однако, именно с его лукавого позволения не менее хитрый Иван Степанович Мазепа и "подсидел" своего прежнего руководителя… Последовал на него какой-то тайный донос в Москву к тамошним русским государям… Короче говоря, Иван Самойлович был арестован, еще в 1685 году, при несовершеннолетнем еще будущем самодержце России, отправлен в Нижний Новгород, а скончался он – уже тоже в далекой Сибири, еще в 1690 году…
Могла ли скрываться за этим поступком какая-то слишком романтическая история, вроде выкраденной невесты-девушки Агафьи не менее бравым поповичем Самуилом Сушковским (или Сущинским), – нам теперь уже решительно ничего неизвестно.
Хотя…
По правде сказать, все это было в духе удалого тогдашнего, старинного времени. Именно так поступил в те годы и дед писателя Гоголя, Афанасий Демьянович. Он выкрал свою невесту прямо из-под носа ее отца, такого же малорусского вельможи, прослывшего к тому же сочинителем самых разнообразных стихов – именно Семена Лизогуба. Впрочем, и сама она, эта дочь, навечно осталась в истории русской литературы под видом таинственной Пульхерии Ивановны из еще более загадочной повести своего не менее прославленного внука. Она стала главной героиней его повести "Старосветские помещики"…
Не исключено также, что Агафья Сушковская (или Сущинская) действовала по присущей ей издавна прихоти. Ведь когда-то, даже бывалые запорожцы, когда принимали их в некое братство, – в Запорожскую Сечь, к примеру, – тоже обыкновенно меняли свои прозвания… Был он, скажем, неизвестным дотоле Максимом Задерихвостом, а становился теперь уважаемым всеми Мосием Шилом…
Так что…
Все могло быть…
Напомним только себе, что проучился Даниил Самойлович в Киевской академии всего четыре года, начиная с 1761 года, а заканчивая 1765.
* * *
Там же, в Киевской академии, все они – и юный Самойлович, и Трахимовский, Италинский, были отобраны, по преданию, приехавшим на летние каникулы Иваном Андреевичем Полетикой. В стенах академии оставался один лишь Нестор Максимович Максимович, будущий профессор повивального дела, – иначе Амбодик.
А все это проделано было с целью дальнейшего обучения их, то ли в первопрестольной русской столице, в городе Москве, то ли в новой русской столице – уже в каком-то слишком загадочном городе Санкт-Петербурге.
На двадцати шести безудержно говорливых телегах, все они были доставлены поначалу в малороссийский город Глухов, чтобы предстать там перед глазами украинского важного пана гетмана. Им же являлся в ту пору всесильный граф Кирилл Григорьевич Разумовский…
Потом их всех увезли в Москву, чтобы из этого города – отправить в какой-то безмерно далекий, особенно – для малорусского уха, столичный Санкт-Петербург, или "Бурх" – иначе.
Кто-то из них так и остался в Москве, однако сам Данило Самойлович всеми силами стремился дальше, в направлении севера.
И это ему вполне удалось.
Все у него получилось, как и у прочих людей, сильно стремящихся к обретению новой профессии…
Одним словом, еще в ноябре 1761 года, будучи еще только семнадцатилетним, а то и даже помладше возрастом, если придерживаться другой версии насчет подлинного года его рождения, – Данило Самойлович Самойлович был записан в ученики санкт-петербургского Адмиралтейского госпиталя, чтобы воспользоваться всеми тамошними привилегиями своего неожиданного зачисления в эту лекарскую школу.
С тех пор он терпеливо высиживал все лекции, сдавал все третные экзамены, еженедельные даже зачеты… Чтобы, наконец, удостоиться заветного лекарского диплома.
Здесь необходимо сразу заметить, что адмиралтейский госпиталь обслуживал моряков и работников всех петербургских верфей, начиная еще с 1716 года. Исходя из этого – работы ему хватало…
Свой диплом Самойлович защитил в 1767 году, однако получил только лишь через год, уже в 1768. Все дело в том, что необходимо было сделать несколько операций, исполненных, к тому же, на сильно испорченном, даже окоченевшем и слишком остро попахивающем трупе. Потому-то и оставался он при своей лекарской школе еще в продолжение целого года.
Что же, надо полагать, он и это проделал, да еще и по всем надлежащим правилам и требованиям.
* * *
После завершения всей врачебной науки при санкт-петербургском госпитале, Данило Самойлович начал службу в достаточно отдаленном от Санкт-Петербурга Копорском пехотном полку, расположенном в Новой Ладоге.
Этот полк, говорили о нем старослужащие, был основан еще по прямому указу Петра I.
В самом начале августа 1768 года, точнее, – 5 числа этого месяца, он отсылает по начальству рапорт, что уже приступил к работе в своем полковом лазарете.
Вскорости, причем как-то сразу, началась очередная война с Оттоманскои империей.
Она продолжалась долго, целых семь лет, с 1768 года, до конца 1774. Вплоть до того момента, когда личный секретарь императрицы Екатерины II, граф Александр Андреевич Безбородко, не уселся в свой дорожный возок и не отправился самолично для заключения с Турцией так называемого Кучук-Кайнаджирского мира – или даже Кючук-Кайнаджирского. Произносили его в ту пору так и этак.
Собственно, сам будущий граф Безбородко и начинал всю эту войну. Командовал в ней настоящим армейским подразделением (сначала это были знакомые ему до боли просто казацкие полки, а затем – и регулярный царский полк).
Кстати, там же он и отличился он, когда штурмовал турецкие позиции под ни за что не сдающейся Силистрией. После всего этого и рекомендован был самим графом Румянцевым царице Екатерине II – как очень дельный ее секретарь, ничего никогда не забывающий. Правда, к тому времени – сам он пребывал уже чине полковника…
А уж при императоре Павле I указанный граф Безбородко, в виде какой-то особой заслуги перед этим самим императором, становится даже государственным канцлером всей Российской империи…
Однако мы опять же несколько опередили естественный ход событий.
Что же, в таком случае, – попытаемся возвратиться назад.
* * *
Копорский пехотный полк, в составе которого служил врач Самойлович, немедленно был переброшен на юг Российской империи.
Этот марш-бросок, разумеется, рядовые солдаты совершали в пешем порядке, что доставило ему, совсем человеку, немало забавных, а иногда – так даже и весьма драматических случаев, слишком резко бросающихся в глаза тогда еще молодому и не довольно опытному полковому врачу.
В конце концов, он устал считать, сколько раз ему на глаза попадались щедро измозоленные солдатские пятки и сильно удручающие его, как врача, сплошь окровавленные солдатские голени.
Однако – все это происходило еще в самом начале новой войны.
В дальнейшем, в ходе постепенно разворачивающейся перед его глазами военных действий, Копорский полк, который входил в состав первой русской армии, под командованием генерал-фельдмаршала Александра Михайловича Голицына, – достаточно медленно продвигался вперед… Ходили слухи, что сама царица, провожая своего новоиспеченного генерал-фельдмаршала, всячески пожелала ему совсем не щадить этих безбожных турок…
Была еще и вторая русская армия, во главе которой стоял граф Петр Александрович Румянцев, давний царский наместник на бывшей гетманской Украине, герой уже отшумевшей Семилетней войны.
Во время этой войны, говорилось между солдатами, русская армия заняла Берлин, столицу тогдашней, какой-то не в меру горделивой Пруссии.
Теперь же графу Румянцеву подчинялась не только вся, так называемая Гетманщина, но и старинный русский город Киев – когда-то тоже принадлежавший украинскому гетману.
Однако у этой армии были свои задачи. Самая главная из которых, как нам кажется, заключалась в успокоении всех, только что завоеванных Российской империей – новых народов и их земель.
* * *
А на юге Российской империи, к тому времени, уже вовсю бушевала грозная эпидемия чумы, которую тогдашние врачи единогласно называли моровой язвой.
Они же, эти врачи, в один голос твердили, опираясь на выводы еще древнегреческого мудреца Гиппократа, что болезнетворный воздух наполнен какими-то зловредными, хоть и довольно призрачными – "миазмами". Что предотвратить все это – в силах лишь самая безжалостная вырубка зловредных лесных насаждений, деревьев и самых разнообразных кустов и кустарников. А еще, – разведение на их месте всевозможных костров, в том числе и на улицах различных селений.
Ведь именно таким образом самому древнегреческому врачу Гиппократу удалось сберечь древний город Афины от накрывавшего его морового заражения, принесенного откуда-то из пределов Египта…
Однако в голове молодого войскового врача по фамилии Самойлович, уже и тогда копошилась совсем другая идея, подтвержденная, кстати, его же собственными наблюдениями. Ему все чаще и чаще казалось, будто все дело здесь заключается вовсе не в этих, каких-то невидимых невооруженному глазу миазмах, но в прямом контакте абсолютно здоровых людей с уже заболевшими ею, этой заразой…
* * *
И вот, на пути Копорского полка, да и всей, постоянно действующей русской армии, – оказался сильно укрепленный город Хотин, настоящая крепость, ко всему прочему – усиленная грозными пушками, – защищаемая, к тому же, тридцатитысячным гарнизоном, состоящим из более, чем отчаянных, турецких солдат.
И это притом, что вся русская армия насчитывала всего лишь восемьдесят пять тысяч штыков.
Главнокомандующий первой русской армией генерал Голицын твердо решил маневрировать, то отступая, то вновь наступая. В результате его медлительности императрица Екатерина II решила, что будет гораздо лучше, если отстранить его вообще от командования первой русской армией.
Под каким-то, весьма благовидным предлогом, его отозвали назад в столицу, а командование всей русской армией, естественно, передали в руки другого главнокомандующего – генерала и графа Петра Александровича Румянцева.
Царица Екатерина, которую впоследствии все подряд называли Великой, так и не узнала своевременно, что генералу Голицыну, после его длительных проволочек, удалось-таки захватить сильно укрепленный город Хотин. Подчиненные ему, прежнему главнокомандующему, русские войска, в результате удачных его маневров, заняли всю эту местность. Короче, ему удалось овладеть городом Хотином, превращенным турецким командованием в неприступную крепость, – почти без единого пушечного выстрела.
Всему этому не в силах был помешать даже новый главнокомандующий турецкими войсками – Али Молдаванджи-паша… Или даже Молдаванчи, кто их там разберет…
Еще более окрепла дерзкая идея в душе молодого врача о том, что болезнь вызывается личными контактами людей, а не какими-то трудно представляемыми ему лично миазмами, – после испытанных им самим боевых действий.
Первые случаи этого, весьма грозного заболевания среди гражданского населения – чумы, – были зафиксированы еще в районе неожиданно вставшего на пути городка Браилова. Первым заболевшим оказался двенадцатилетний мальчик. У ребенка был сильный пот, а горячка его – доходила порою до истинно запредельных показаний… Проще сказать – он весь горел.
Браилов – сильно укрепленная крепость, уже на территории нынешней Румынии. Она была расположена на крутом, возвышенном и скалистом берегу реки Дуная.
Генерал-аншеф Федор Иванович Глебов попробовал было взять этот город штурмом. Однако, первая же попытка его, не увенчалась ни малейшим успехом. Лишь затем, получив многократное подкрепление, доблестный Глебов взял этот город на приступ…
Кто был по национальности этот первый, заболевший малыш, – история о том как-то умалчивает вообще… А дальше – случаи заболевания посыпались, словно снопы на щедрой крестьянской ниве. Говоря иными словами, чумовая зараза все разрасталась, к тому же – с новой, явно удвоенной, а то и с утроенной, учетверенной даже грозной силой и какой-то неотвратимой неизбежностью.
Чтобы как-то поближе входить в контакты с местным населением (а оно, по преимуществу, было уже сплошь молдаванским, тогда как деревни, населенные преимущественно украинским людом, попадались крайне редко), – полковому доктору необходимо было погружаться также в дебри чуждого ему молдавского языка. Правда, порою в нем угадывался лишь какой-то удивительно чуткий отзвук такого знакомого ему латинского языка. А ведь он сам уже довольно бегло знал, то есть, – понимал все человеческие разговоры на французском, древнегреческом, английском и немецком языках, не говоря о латинском, профессиональном языке всех медиков.
А разговаривать было необходимо, чтобы получше узнать распространенные в народе местные обычаи и формы лечения злосчастной чумы. И это ему, рядовому полковому врачу, – вполне удавалось…
* * *
Боевые операции, между тем, развивались своим путем. Только уже под руководством наместника Малороссии – генерал-фельдмаршала Петра Александровича Румянцева.
Вскоре, после разгрома 150-тысячной турецкой армии, русскими войсками были взяты города-крепости Измаил, Аккерман, Исакча, уже упомянутый нами город-крепость Браилов…
Силы же молодого полкового врача Самойловича – были уже заметно подорваны.
Еще в 1769 году он был госпитализирован в Изяславском военном госпитале, однако как-то быстро успел или даже сумел подлечиться там.
Между тем, упорная русская армия, победоносно сражаясь и неуклонно продвигаясь вперед, достигла уже столицы теперешней Румынии, города Бухареста (по тогдашнему – Букурешти). За весьма успешное проведение задуманных им операций, генерал-фельдмаршал граф Румянцев удостоился прибавке к своей фамилии приставки "Задунайский", множества орденов, чинов и новых наград.
Полевая почта, тем более – в труднейших походных условиях, не успевала угнаться за быстро меняющим свою дислокацию Копорским полком. А на почте хранилось явно уже запоздалое извещение, которое гласило, что полковой доктор Самойлович, и без того уже будучи жестоко израненным, остро нуждается в отдыхе, что он немедленно должен быть отправлен в город Оренбург для подготовки там будущих воинских кадров…
В далеком Оренбурге его назначали на должность врача третьеразрядного гарнизонного батальона…