Шум утих, но глаза, в которых король видел и вопрос, и упрек, продолжали смотреть на него отовсюду. Конан встал, перевернул пустой кувшин и стукнул по дну его кулаком, расколов на три части. Затем он обвел взглядом кабак и собравшийся в нем народ, и, глубоко вздохнув, пробурчал:
– Кром! Ничего не случилось. Видите, я силен и благополучен, а значит, сильна и благополучна наша держава. А кто думает по-иному, того я прикажу повесить вниз головой на городских стенах. Прочие же могут жить спокойно. Так и живите! Ешьте, пейте, веселитесь и не забывайте платить положенного в королевскую казну! А что касается чужеземцев, так с ними я сам разберусь. Быстро и справедливо! Все, злоумышлявшие против меня, уже в Железной Башне, и кишки их наматыватся на клещи палача.
Он сел; облегченный вздох пронесся под низкими закопчеными сводами. Какое-то время люди обсуждали королевские речи, делились сплетнями да слухами, потом разговоры их незаметно перетекли к обычным делам - о видах на урожай, о ценах на рыбу, вино и хлеб, о том, что перед грядущей войной с южными соседями вздорожали все товары из кожи и железа, а доброго коня теперь и днем с огнем не сыщешь. Конан снова взялся за баранью ногу и, вгрызаясь в нее, понял вдруг, что не хочет больше ни есть, ни пить. Нет, пить он, пожалуй, все-таки хотел, и потому взглядом показал Жакону на кружку. Опрокинув ее в горло, он положил на стол серебряную монету и поднялся.
– Государь, - робко молвил паренек, сидевший за столом у самого входа, - скоро праздник в честь светлого Митры, день осеннего солнцестояния… Ты покажешь нам талисман? Увидим ли мы Сердце бога?
– Нет. Меня не будет в Тарантии.
– Но, быть может, милостивая королева…
– Ее тоже не будет, - сказал Конан и быстрым шагом вышел из дверей "Храброго щитоносца".
***
Ему потребовалось не слишком много времени, чтоб миновать лабиринт извилистых улочек и добраться до нужного места. Перед ним была дверь - совсем неприметная, выходившая в столь же неприметный закоулок, каких в Тарантии насчитывалось сотня или две. Ну, а если говорить о таких неприметных дверях, то их, вероятно, оказалось бы не меньше десяти или пятнадцати тысяч.
Но эта дверь была особой, и Конан, застывший у ее порога, почувствовал, как на него нахлынули воспоминания. О Валерии, последнем из претендентов на аквилонский трон, о чужеземном воинстве, подло занявшем Тарантию, о немедийцах и баронах-предателях, что преследовали его по пятам; о светозарном камне, могущественном талисмане, который он снова выпустил из рук… Но тогда, восемь лет назад, он еще не знал и ведал о божественном Сердце; тогда он, отчаявшийся король-изгнанник, уже готовился к последней смертельной схватке. Но помощь подоспела вовремя: какие-то таинственные люди, облаченные в плащи с глухими капюшонами, привели его сюда, к дверям, что вели в подземелье и в тайное святилище Асуры.
И сейчас, стоя у этой же двери, он медлил. Здесь ли Хадрат, верховный жрец, один из немногих магов, на которых он мог положиться? Захочет ли он помочь? И сумеет ли? Королева считала это бесспорным, ибо, чистая душой, не сомневалась в верности и преданности Хадрата. Но Конан помнил, что со дня последней встречи с жрецом Асуры протекло изрядное время, и все могло перемениться. Если не сам Хадрат, так его тайное убежище.
Тряхнув головой, он отогнал ненужные страхи и сомнения; затем постучался - трижды, чтоб показать, что перед дверью стоит не случайный человек.
Его как будто ждали. Спустя мгновение дверь приоткрылась - ровно настолько, чтобы король смог протиснуться внутрь - и быстро захлопнулась за его спиной. Лязгнули засовы, чья-то мягкая холодная рука легонько тронула его запястье, то ли знакомясь, то ли узнавая… Конан крепко схватил эту руку, сжал ее и негромким шепотом произнес:
– Почтенный Хадрат, жрец Асуры, здесь? Я хочу его видеть.
В ответ послышалось что-то похожее на шелест осенних листьев; затем тонкие холодные пальцы обхватили запястья короля, потянув его за собой. На лестнице царил полумрак, но с каждым шагом Конан узнавал эти стены, сложенные из едва отесаных каменных глыб, эти пологие щербатые ступеньки и тоннель, что тянулся за ними. За миг до появления тускло освещенного факелами прохода, ведущего в лабиринт, он уже припомнил то, что находилось дальше - путаницу коридоров и узкие щели в стенах, бесчисленные тупики, подземные галереи, уходившие, казалось, в никуда… У входа в лабиринт привратник отпустил его руку, оглянулся, словно желая успокоить короля, и быстро прошел вперед. На длинной тощей его фигуре плащ болтался, как на древке копья, полы путались в ногах, но жрецу это вроде бы ничуть не мешало. Конан следовал за ним столь же уверенным и быстрым шагом, с любопытством оглядываясь, хмуря брови и припоминая.
Жрецы Асуры обладали удивительным искусством скрывать свои святыни. Культ Митры, солнечного божества, был главенствующим во всех хайборийских землях, и во многих из них поклонение Асуре существовало вопреки официальному запрету и всеобщей неприязни. В свое время Конан слышал немало жутких историй о тайных храмах, где густой дым день и ночь возносится над алтарями и где похищенных людей приносят в жертву огромному змею; а то, что оставалось от трапезы священного гада, якобы пожирали людоеды-жрецы. Самые ярые сторонники Митры клялись, что этот мерзкий культ пришел их Стигии, и что Асура не что иное, как воплощение Сета, древнего Змея Вечной Ночи, явившегося соблазнить и сгубить солнцепоклонников-хайборийцев. Но все это являлось лишь суеверием, ложью и предрассудками. Предки племен, чтивших Асуру, пришли не из Стигии, а из Вендии, лежавшей за морем Вилайет и голубыми Гимелианскими горами; они были детьми Востока, а не Юга. Познания их были загадочны и огромны; к тому же у адептов Асуры имелись свои тайные способы добывать истину - не менее надежные и быстрые, чем у шемита Сирама.
Лабиринт кончился, и теперь король стоял в преддверии огромного зала, ярко освещенного бронзовыми светильниками; большую часть мраморных стен скрывали завесы из черного шелка, а мозаичный пол был устлан толстыми мягкими коврами. Здесь, восемь лет назад, ему впервые довелось увидеть лик Хадрата, жреца Асуры. Хадрату и его единоверцам было за что благодарить аквилонского владыку, защитившего их от преследований жрецов Митры и ярости подстрекаемого ими простонародья. Конан полагал, что для верящих в Асуру этот бог ничем не хуже Митры или Крома, и под властной его рукой потомки вендийских переселенцев чувствовали себя в Аквилонии спокойно.
Но помнил ли Хадрат о том давнем благодеянии?
Помнил!
– Рад лицезреть тебя в добром здравии, государь! - на бледном и суровом лице жреца промелькнуло подобие улыбки. Затем он низко склонился перед Конаном и почтительным жестом указал на сиденье из слоновой кости. Король хмыкнул, вспоминая и этот задрапированный черным зал, и резное сиденье, и самого Хадрата, который вроде бы ничуть не изменился: даже морщин не прибавилось на его чистом, с правильными чертами, лице. Воистину говорят, что век магов долог, а плоть их не подвержена бегу столетий!
– И я рад встретиться с тобой, Хадрат, - произнес король, усаживаясь. Вот так же когда-то сидел он здесь, лишенный престола, загнанный, словно дикий зверь, в каждом подозревая врага… Впрочем, нет! И в те дни не отвернулись от него верные и преданные, а первым из них был этот жрец, адепт Асуры… Память о Немедийской войне вновь встревожила Конана; он думал о времени, когда грозил ему Ксальтотун, призрак, оживленный Орастом, когда на троне его восседал Валерий, когда орды немедийцев топтали аквилонскую землю… Где они, враги его? Если не считать покорного ныне Тараска, их нет - даже могущественного Ксальтотуна, исчезнувшего в небытие, откуда вызвали его магические заклятья. Что ж, каждому отмерен богами свой земной путь, и вмешиваться в их волю опасно…
На миг воспоминанья о былом заставили его забыть, что в мире, собственно, ничего не изменилось: новые враги пришли на место старых, а Сердце Аримана вновь похищено и пребывает неведомо где. Быть может, в руках чародея, который превратится со временем в такого же могущесвенного колдуна, как Ксальтотун, ахеронский властитель… От этой мысли у Конана перехватило дух. Он прикусил губу - капелька крови выступила на ней, зато ощущение бессилия и надвигающейся опасности исчезло.
Он поднял взгляд на Хадрата. Жрец Асуры в молчании стоял перед ним, согнувшись в неглубоком, но почтительном поклоне; кажется, он догадывался, что творится с королем. Глаза его, полуприкрытые ресницами, не мигали, и тревога, мерцавшая в темных зрачках, подсказала Конану, что рядом с ним друг.
– Хадрат… Верный и мудрый Хадрат… - король протянул руку и сжал тонкие сухие пальцы жреца. - Я вновь нуждаюсь в твоей помощи… Готов ли ты выслушать то, что я скажу, и сохранить в тайне?
Жрец кивнул, придвинулся ближе к Конану, заглядывая ему в лицо, и негромко спросил:
– Ты не ранен, владыка? И не голоден? Не желаешь ли…
– Нет! - нетерпеливо прервал его король. - Я не голоден и не ранен, и чтоб доказать тебе это, выпью немного вина.
Хадрат ударил серебряной палочкой в золотой гонг, и в дверях появилась фигура в плаще с капюшоном. Но это не был тот костлявый жрец, что проводил Конана в святилище. Крепкий и широкоплечий, сей служитель Асуры выглядел, несомненно, моложе; лица его, скрытого темной шелковой повязкой, король рассмотреть не мог, но осанка и уверенная поступь говорили сами за себя. Не иначе, как защитник храма, обученный боевому искусству, решил Конан, знавший о том, что в традициях вендийских племен было делить людей на касты. Жрецы считались самой уважаемой из них и стояли на ступеньку выше благородных воинов-кшатриев.
Склонившись перед Хадратом, юноша в плаще выслушал тихое приказание и бесшумно исчез из зала. Почти сразу он появился вновь: в руках его был большой серебряный поднос с кубками и высоким узкогорлым золотым кувшином. Скользящими шагами прислужник подошел к столу, снял с подноса кувшин и кубки, поставил их перед Конаном, молча поклонился и словно растаял в воздухе.
Хадрат, тоже не произнеся ни слова, разлил вино, и лишь когда король прикоснулся к краю чаши губами, произнес:
– Что бы ни случилось с тобой, владыка, я готов слушать, готов служить тебе и хранить твои тайны. Да будет в том порукой бог, коему я поклоняюсь! - Он подождал, пока Конан выпьет вино, и добавил: - Теперь поведай мне о том, что тревожит твое сердце.
Король огляделся.
– Мы одни, Хадрат?
– Да, повелитель.
– Тогда слушай, - склонившись к уху жреца, Конан прошептал: - Сердце… Сердце Аримана… Его похитили, мудрейший! Подменили!
– Похитили? Подменили? - Лицо Хадрата разом посерело. - Но мои заклятья!.. Я сделал все возможное, владыка…
– Да, сделал! Но ты лишь человек, Хадрат, мудрый человек, и твои заклятья могут остановить лишь того, кто слабей или равен тебе. А если это не так?
Хадрат приподнял правую бровь и шевельнулся, будто желая что-то возразить, но тут из уст Конана полились торопливые речи, и жрец Асуры не осмелился его перебивать. Когда же рассказ короля был окончен, Хадрат погрузился в мрачное молчание. Текло время, а он все стоял перед Конаном, похожий в своем плаще на статую из черного базальта; лишь бледное лицо отливало мраморной белизной.
Наконец служитель Асуры произнес:
– Великие бедствия ждут страну, потерявшую свое сердце. Ни армии, ни крепости, ни богатства жителей, ни разум и сила владык, ни мудрость магов не защитят ее… Так некогда пал Ахерон, и ты, мой повелитель, знаешь, почему это случилось. Если нам не удастся вернуть талисман, Аквилония разделит судьбу Ахерона, а столица ее станет новым Пифоном. Мы должны…
Он смолк, и Конан, выждав приличное время, переспросил:
– Мы?
– Мы, ибо в этом деле я буду рядом с тобой. Даже если придется нам спуститься на Серые Равнины!
– Виновник, я думаю, поближе, - сказал король, и жрец Асуры уставился на него своим немигающим взглядом.
– Ты подозреваешь этого кхитайца? Он, несомненно, принадлежал к Алому Кольцу, чьи адепты столь же самонадеянны, как стигийские маги… Они не всегда могут справиться с силами, что вызваны их заклятьями, и…
– Я подозреваю всех - всех чужеземных послов! - прервал Конан жреца. - Слишком много развелось в Тарантии поддельных талисманов, мудрейший; один - у койфита, другой - у зингарца, а третий - в моей сокровищнице. Кром! Целых три, только настоящего камня нет! И я не могу понять, что происходит. Дело сие выше моего разумения!
Хадрат покачал головой, задумчиво глядя на свои белые холеные руки.
– Нет дел, кроме божественных, которые превосходили бы человеческое разумение, мой господин. Поищем вместе; твои люди и мои - большая сила. Что же касается послов, то я повергну их к стопам Асуры Всевидящего, призову его, и под взглядом божества ни один из них не сумеет солгать. Так мы узнаем истину!
– Не тревожься о послах, Хадрат; они - мелочь, недостойная твоей мудрости, и глядеть на них будет не бог, а стигийский крокодил. Крокодил, принадлежащий одному шемиту по имени Сирам, что согласился разобраться с людьми. А ты разберись с колдовством!
– А! - произнес жрец Асуры, - Сирам Авортиан Чандра Паландарус из Эрука! Говорят, он так толст, что не может разглядеть своих коленей… Я слышал о нем, владыка. Достойный человек!
– Если он о тебе тоже слышал, то знает, какой длины у тебя нос, какого цвета глаза и сколько кубков с вином ты выпил сегодня с рассвета до заката.
– Ни одного, мой господин, ни одного, - сказал Хадрат, улыбаясь и показывая глазами на свою полную чашу. Затем лицо его снова стало серьезным. - Значит, ты желаешь, чтоб я разведал, не призваны ли похитителем злые чары и злые силы? Но я могу сделать больше, повелитель, много больше! Камень, несомненно, очутился в злых руках, в длани твоего недоброжелателя; а если так, я сумею об этом узнать. Великий Асура и мое искусство покажут твоего врага… Быть может, я не смогу назвать его имени и точного места, где спрятан талисман, но злого умысла он от меня не скроет! И еще одно… Кхитаец мертв, но ты говорил еще о стигийце… Так вот, если в Тарантии появился маг из Кеми, Луксура или Птейона, я почувствую это… почувствую, когда буду беседовать с богом… ибо Асура не любит зла и поведает о нем, где б оно не затаилось.
– Это больше, чем я мог бы ожидать, - сказал Конан, вставая. - Если наш толстяк из Эрука узнает что-то новое, я приду, Хадрат. Возможно, завтра.
Жрец Асуры склонился перед ним, всколыхнув темную мантию, и тут же в дверях возник юноша-воин с закрытым лицом; он поклонился еще ниже Хадрата, сделал шаг в сторону, пропуская короля, а затем двинулся по извилистым коридорам, показывая дорогу. В конце лабиринта маячила длинная тощая фигура привратника, стража лабиринта; он молча кивнул воину, будто отпуская его. Тонкие холодные пальцы осторожно охватили королевское запястье, и жрец увлек Конана за собой - сначала в полутьму подземного хода, а затем наверх, по лестнице, к незаметной двери в самом незаметном из тарантийских переулков.
Очутившись под открытым вечерним небом, король глубоко вздохнул и направился в сторону старой башни. Думы о пропавшем талисмане сменялись мыслями о королеве, поджидавшей его в своих уютных покоях, о ее ароматной коже, алых губах и волосах, подобных шелковым нитям. Но вдруг в памяти Конана всплыли слова Хадрата: в этом деле я буду с тобой, даже если нам придется спуститься на Серые Равнины!
Перескажу их Зенобии, подумал он; ей будет приятно это услышать.
Глава 9. Три камня
– Значит, господин мой, ты говоришь, что вся комната была залита кровью? Кровь на развернутых пергаментах, на коврах и полу? Синий витой шнур с разомкнутыми концами? Жаровня и странный запах? Смрад и вонь? А что же сам кхитаец? - Обхватив ладонью свой огромный нос, Сирам потянул его к губе, словно желая превратить это украшение в настоящий хобот.
– Сам кхитаец был расчленен на шесть частей, - хмуро сказал Конан. - Ноги, руки, голова и туловище… Кром! Ни один палач не сделал бы этого лучше!
– Палач? Орудие палача - меч или топор. Должен ли я понимать, владыка, что расчленен - значит, разрублен?
– Нет, разорван. Просто разорван на части!
– Разорван… А есть ли следы зубов или клыков? Похоже ли, что его растерзал дикий зверь?
Король покачал головой.
– Дикий - это само собой, но не тигр, не лев и не пантера, из моего зверинца. Скорее, огромная обезьяна - из тех, что водятся в джунглях Зархебы. На коже - кровавые царапины и отметины от когтей, но нет следа укусов. Ему просто оторвали руки и ноги, а потом голову… или наоборот!
Темные пронзительные глазки шемита уставились на Конана; Конан, в свою очередь, обозревал огромное лицо Сирама с отвисшими щеками, его тщательно завитую бороду, бычью шею и брюхо, пивным бочонком бугрившееся под просторной серой хламидой. Как и в первый раз, они сидели на веранде перед площадкой с бассейнами; в меньшем из них вода была спокойной, в большем - пенилась вдоль бортов, и временами над блестящей серебристой поверхностью возникала длинная зубастая морда Иракуса. Час был ранний; солнце, яркое око Митры, поднялось на локоть над белой стеной, ограждавшей сад.
– Демон, - произнес наконец Сирам. - Судя по твоему описанию, повелитель, там поработал демон. Злобный дух, призванный кхитайцем!
– Зачем?
– Грр… Ты что же не понимаешь, зачем? - шемит пожал пухлыми плечами. - Ты мог бы догадаться, откуда взялся сей демон. Ведь был же о нем разговор! В тот день, когда ты принимал послов.
– Был, - согласился Конан. - Но дух, порождение Нергала, что стережет подземелье под храмом Митры, не может оттуда уйти. Он поставлен охранять пещеру, а не шататься по улицам Тарантии и моему дворцу!
Сирам кивнул, поглаживая свой огромный нос.
– Заклятье Места, мой господин; Заклятье Места, так это называется. Но я слышал, что его можно разрушить… по крайней мере, на время…
– Так ты полагаешь?.. - начал Конан.
– Да. Да! Хрр… Этот Минь Сао последовал твоему совету. Видишь ли, демоны, в отличие от магов, существа потусторонние и обладают способностью проникать повсюду, за исключением святых мест. Ни замки, ни запоры, ни двери, ни охрана их не остановят! И потому я думаю, что кхитаец вызвал стража подземелья и заключил с ним союз: он снимает заклятье, а дух переносится в твою сокровищницу и добывает камень. Видимо, это устроило демона - ведь он уже долгие годы стережет пустую пещеру!
– Не вижу смысла, почтеннейший. Клыки Нергала! - Конан в возбуждении пристукнул по колену кулаком. - Если кхитаец собирался завладеть Сердцем, то зачем он вызвал демона? Вряд ли демон отдал бы ему талисман!
– Добром бы не отдал, - согласился шемит. - Но всякое дело, особенно сложное и непростое, свершается по частям. Первое свершение - похитить камень; второе - отнять его у демона хитростью или силой заклятий. Таков был план, и в первой части наш кхитайский мудрец его выполнил. А вот со второй - хрр! - просчитался!
Конан, не говоря ни слова, продолжал глядеть на шемита. Лоб Сирама пошел морщинами, глаза как бы затуманились, рот приоткрылся, и теперь толстая нижняя губа казалась розовым полумесяцем на фоне черной смоляной бороды. Он размышлял; размышлял вслух.