…Трасса авиалинии Иркутск - Якутск пролегает над Леной. Неторопливо, образуя многочисленные островки и отмели, несет свои воды великая сибирская река. Самолет ныряет под облако, и высота снижается до шестисот метров. Лена становится совсем близкой. Оставляя за собой белые пенистые углы, идут по голубой "дороге" теплоходы, караваны барж, снуют катерки и лодки. Чего только не везут они - мешки, ящики, башенные краны, тракторы, строительные материалы.
Вот еле ползут три сцепленные вместе баржи. Чувствуется, что нагружены они до предела. На первой, свисая за борта, громоздятся какие-то железные конструкции, во второй, задрав друг на друга радиаторы, стоят огромные самосвалы, а третья доверху завалена цементом, и каждый порыв ветра сдувает на воду белые шлейфы пыли. Наверное, весь этот караван направляется на какую-нибудь новостройку, число которых в республике с каждым годом увеличивается.
Недавно геологи открыли в Якутии богатейшие залежи каменного угля и железа. Со временем на юге республики будет создана мощная металлургическая база Дальнего Востока. Миллионы тонн чугуна, стали, проката понесут ленские воды во все концы Сибири.
…Последний перегон летели почему-то очень долго. Все так же тянулась внизу оловянной жилой верная Лена. Она словно не хотела отпускать нас от себя, боясь, что мы одни заблудимся в огромном якутском небе.
Чем дальше на север, тем шире становилась Лена, тем больше притоков вбирала она в себя. Пробежав по тайге извилистыми змейками, они прижимались к могучей Лене, как припадают к матери заблудившиеся дети, и Лена великодушно принимала их в свою большую, многоводную семью.
Красоту якутских рек можно понять и по-настоящему оценить, пожалуй, только с воздуха. Гордо, своевольно и одиноко текут они по необъятной северной стране. Желто-зеленые берега их то расходятся на несколько километров, и тогда течение становится медленным, сонным, образует мели, перекаты, мелководья. Но вдруг берега неудержимо бросаются навстречу друг к другу, будто обуянные неукротимым влечением, сходятся на несколько сот метров, и тогда в скалистых каньонах бешено и страстно ревут гривастые белокурые волны.
…До Нюрбы, где расположена центральная база Амакинской экспедиции, остается без малого час лету. У поселка Мухтуя Лена уходит вправо, а мы по-прежнему летим на север. Все уже и уже становится на горизонте великая сибирская река и, наконец, совсем теряется в тумане.
Тайга редела. Собственно, это была уже не настоящая сибирская тайга, а тайга приполярная, переходящая в лесотундру. Все чаще мелькали внизу плешины болот и осколки озер. Наконец вдали блеснул Вилюй. Он и впрямь оправдывал свое название - отчаянно вилял из стороны в сторону и делал самые замысловатые выкрутасы.
Я посмотрел на часы: сорокачасовое воздушное путешествие подходило к концу. Самолет скользнул на крыло. Из кабины пилотов вышла бортпроводница.
- Подлетаем к Нюрбе, - сказала она, улыбаясь. - Товарищей алмазников прошу подготовиться.
На высоком левом берегу Вилюя стали различимыми спичечные коробки домов. Их было так много, что я даже удивился: летели, летели на глухой, необжитый Север, и вдруг на тебе - прилетели в самый настоящий город.
Я вспомнил, как, сидя во Внуково, старался представить конец своего путешествия: самолет опускается посреди чумов, к нему, покачивая ветвистыми рогами, подходит олень и нюхает пропеллер. Я делаю первый, но уже совершенно "блестящий" фотоснимок (старое и новое) и, погрузив на оленя свой чемодан, отправляюсь в чум к начальнику экспедиции.
На самом же деле никаких чумов на берегу Вилюя и в помине не было. Типичный город, разграфленный прямыми линиями улиц, проплывал под крылом. Это была Нюрба - столица якутских алмазников.
Самолет пошел на посадку…
Едва я вылез из самолета, как все нюрбинские комары с воем кинулись на меня. Остроносые хищники с ходу пикировали и яростно вонзали свои хоботки в еще свободные участки кожи. Я отбивался как мог. У меня было такое впечатление, как будто мы приземлились на пасеке.
Изнемогая в неравной борьбе, я уже стал подумывать о том, как бы незаметнее улизнуть обратно в самолет. Но в это время ко мне подошел якут-диспетчер и протянул стеклянный флакон с какой-то жидкостью.
- Помажься, все пройдет, - лаконично сказал диспетчер.
Я помазался и почувствовал, что возвращаюсь к жизни. Комары, обиженно гудя, еще вились вокруг моего лица, но на большее не решались.
- Полтинник стоит, - объяснил диспетчер, взболтнув пузырек с жидкостью, и добавил: - Ты не смущайся, первый раз со всеми бывает.
Так началось знакомство с алмазной столицей.
Подобрав чемодан, я, злой и искусанный, поплелся вслед за остальными пассажирами к двухэтажному деревянному дому, над которым на длинном шесте безжизненно болтался полосатый гномовский колпак - своеобразный авиационный флюгер. Пройдя всего несколько шагов, я взмок, как скаковая лошадь на финише. Чемодан стал тяжелее раза в два. Пришлось снять пиджак и расстегнуть ворот рубахи. Но даже и это не спасало от немилосердных солнечных лучей. Дело ухудшалось еще и тем, что в воздухе не было ни малейшего движения. В ту минуту, наверное, и парильня в Сандуновских банях показалась бы мне Северным полюсом.
На здании конторы висел большой, образцово-показательный градусник. Красный столбик, благополучно миновав все деления, терялся где-то в районе цифры сорок. Чемодан стал еще тяжелее. "Ну и залетели в чертову погибель! - подумал я. - Зимой тут минус семьдесят, летом - плюс сорок…"
В конторе Амакинской экспедиции меня встретил высокий, сильный человек с курчавой головой и волевым, загорелым, обветренным лицом, какие бывают у людей, много времени проводящих на воздухе, под роскошными лучами сибирского солнца.
- Бондаренко Михаил Нестерович, - отрекомендовался он, - начальник Амакинской экспедиции.
В кабинете Бондаренко стены увешаны странными картами. Глаз не встречал на них привычного разделения мира на страны и географические области. Одним цветом здесь соединены такие места, которые, казалось, не могли быть соединенными никак. Уже потом я понял, что это была геологическая карта мира.
Рядом с ней висела другая, "слепая", карта земных полушарий. Она была сплошь бела и имела только контуры континентов и рек. Старенькие, уже поблекшие от времени значки алмазных кристаллов были нарисованы цветной тушью на территории Индии, Южной Америки, Африки, острова Борнео, Австралии. Зато во всю Восточную Сибирь, от Енисея и до побережья Охотского моря чья-то восторженная рука намалевала огромный, еще не просохший значище якутских алмазов. Знай, мол, наших!..
Оказавшись, наконец, у цели своего долгого путешествия, я, что называется, с нетерпением "рвался в дело" и задал начальнику экспедиции чуть ли не добрый десяток вопросов сразу. И, конечно, первым из них был такой: как велики месторождения якутских алмазов?
Бондаренко ответил, что уже найденные и разведанные месторождения позволяют сказать, что якутский алмазоносный район - одно из богатейших месторождений в мире. Но это еще только начало. Разведка продолжается. Геологи нащупали в пределах Якутии еще несколько алмазных районов. Когда они будут детально исследованы, Советский Союз, очевидно, станет обладателем очень больших запасов алмазов.
- Михаил Нестерович, а кто, собственно, открыл якутские алмазы? Как бы побеседовать с этим человеком?
- Видите ли, в чем дело, - ответил начальник экспедиции, - псевдоромантическая фигура геолога-одиночки, проделывавшего все поисковые работы от начала до конца, уже отжила свой век. Месторождения якутских алмазов открыл большой коллектив геологов и ученых, причем в рекордный для мировой геологической практики срок. Эта коллективность, присущая только советской геологической школе, позволила нам во много раз сократить сроки поисков и сэкономить большие государственные средства. Но у нас нет и обезлички. Каждый отдельный участок большой работы выполнялся конкретными людьми и нередко в очень тяжелых условиях. Я вам сейчас назову фамилии некоторых людей, с которыми вам надо будет обязательно встретиться, чтобы получить представление об истории открытия якутских алмазов. Это целая эпопея - многолетняя, суровая, героическая.
Бондаренко перечислял имена геологов и ученых, я записывал их. Список фамилий "некоторых" людей занял чуть ли не половину блокнота.
Получив в нюрбинской гостинице койку, я засунул под нее чемодан и отправился осматривать алмазную столицу. Из официальных источников я уже знал, что "село Нюрба - центр Нюрбинского района Якутской АССР, пароходная пристань на надпойменной террасе левого берега реки Вилюя, расположена в восьмистах двадцати шести километрах от города Якутска и связана с ним гужевым, речным и воздушным транспортом. Первоначально Нюрба возникла как центр русской миссионерской службы в среднем течении Вилюя. В 50-х годах прошлого столетия здесь построили церковь, в 70-х - здание инородной управы.
Нюрбинский район - один из крупнейших сельскохозяйственных районов Якутии. В районе две машинно-тракторные станции - Мархинская и Нюрбинская. Якутские наслеги - села - расположены в основном по рекам Мархе и Вилюю. Район считается одним из густонаселенных.
Несмотря на то, что Нюрба находится в Якутском приполярье на 63° северной широты, здесь хорошо развито мясомолочное животноводство, коневодетво, полеводство. В колхозах района имеется свыше двадцати тысяч голов крупного рогатого скота, одиннадцать тысяч лошадей, много овец и оленей. Основные сельскохозяйственные культуры - ячмень, озимая рожь, пшеница; огородные - табак, картофель, турнепс. Широко развит охотничий промысел: добывается белка, горностай, ондатра, заяц. В районе семь колхозных электростанций, шесть радиоузлов.
В самой Нюрбе есть райпромкомбинат, раймаслопром, три электростанции, радиоузел, средняя и семилетняя школы, Дом культуры, кино, две библиотеки, ясли, детский сад, санаторий, несколько магазинов, славящийся в республике колхозный рынок, прекрасный Парк культуры и отдыха. Интересно, что этот парк - один из самых первых сельских парков в Советском Союзе. Он был построен в 30-х годах руками нюрбинской молодежи по инициативе комсомольцев и сейчас носит название "Парк имени Ленинского комсомола".
В Нюрбинском районе работают около двухсот учителей, пятьдесят восемь врачей. Из района вышло девять кандидатов наук".
Это сухая, официальная справка, туго "набитая" цифрами. Я бы никогда не рискнул приводить ее здесь, если бы в тот же день мне не удалось услышать легенду о происхождении Нюрбы.
"…Много лет назад на месте теперешней Нюрбы лежали холодные воды большого озера. Озеро это не могло уйти в Вилюй, так как дорогу ему отрезала высокая гора.
Однажды на берег озера вышла прекрасная якутская девушка Нюрбакан. Злые языки изгнали ее из родного племени, и Нюрбакан одна ушла в тайгу.
Озеро понравилось девушке своей красотой. Нюрбакан срубила на берегу маленькую юрту и стала жить в ней. Днем она собирала ягоды, а по вечерам сидела на пороге своей юрты и пела печальные песни о своей одинокой судьбе. Голос ее был чист, а слова песни так жалобны, что послушать их собирались звери и птицы со всего леса. Они не выходили из леса на берег озера, так как боялись спугнуть песню.
Когда Нюрбакан пела, на озере расцветали большие белые цветы, вода делалась прозрачнее, из-за туч показывался месяц и на середину озера выплывали девять черных и девять белых лебедей.
Однажды в тайге Нюрбакан встретила старика из своего племени, по имени Басылай.
- Как живет народ моего племени, дедушка? - спросила Нюрбакан.
- Народ твоего племени живет очень плохо, - ответил Басылай. - Звери и птицы совсем ушли из наших краев. Наш народ забыл вкус мяса. Старики говорят, что мы были несправедливы к тебе и за это небо покарало нас.
Огорченная возвращалась Нюрбакан в свою юрту. Подойдя к озеру, она увидела на берегу следы многих зверей. Следы были совсем свежие. Значит, здесь должна быть богатая охота.
И Нюрбакан решила позвать в эти места народ своего племени. Она не была злопамятна. Нюрбакан хотела искупить свою вину, которая состояла в том, что она подарила свою любовь человеку из чужого племени, а законы ее племени не допускали этого.
Но в тайге негде было ставить юрты для целого племени. И тогда Нюрбакан решила осушить озеро.
Девять лет она срывала гору, отделявшую озеро от реки. И каждое лето на озеро возвращались из теплых стран белые и черные лебеди. Они не знали, зачем роет Нюрбакан землю, но они помогали ей своим курлыканьем и скрашивали ее одинокую жизнь. Нюрбакан пела им песни и хотела их тоже научить петь, но лебеди никак не могли научиться - они умели только курлыкать.
На десятую весну озеро начало постепенно уходить в реку. Нюрбакан побежала в тайгу, встретила там старого Басылая и рассказала ему обо всем. Обрадованный Басылай побежал к своему племени, а Нюрбакан вернулась в юрту.
В последний раз села Нюрбакан на порог и запела. И звери и птицы со всей тайги собрались, чтобы послушать ее голос. В небе послышался шум крыльев - это вернулись из жарких стран девять белых и девять черных лебедей. Они опустились на озеро и тоже стали слушать песню Нюрбакан, не замечая, что вода в озере все время убывает.
Вдруг среди деревьев послышались голоса. Это Басылай привел к озеру племя, в котором когда-то жила Нюрбакан. Увидев зверей и птиц, мужчины выхватили стрелы и луки, Берега озера окрасились кровью. Кто-то из охотников ловко бросил сеть, и она накрыла сразу девять белых лебедей.
- Не трогайте лебедей, - закричала Нюрбакан, - это священные птицы! Здесь есть много другой дичи.
Но обезумевшие от голода люди не хотели ничего слушать. Они отрывали лебедям головы и пили сырую кровь. Они разрывали их на куски.
И тогда Нюрбакан заплакала, закрыла лицо руками и пошла к реке. И все звери и птицы пошли за ней. Попрощавшись с землей и небом, с птицами и зверями, Нюрбакан бросилась с высокого берега в воду.
Вода из озера ушла, и на его месте образовалась низина. Люди племени Басылая поставили на ней свои юрты и стали жить здесь. Они голодали и мерзли в ожидании того времени, когда наступит удачная охота. Но время удачной охоты не приходило. Все звери ушли за реку, в которой погибла Нюрбакан, все птицы улетели вслед за ними. Никто больше не видел в небе распластанных крыльев.
Только один раз в году, весной, когда вскрывался лед на реках и лопались почки растений, в голубом небе появлялись большие птицы. Это были девять черных лебедей, которым удалось спастись от охотников. Каждую весну, возвращаясь из жарких стран, они по старой памяти прилетали туда, где раньше стояла юрта Нюрбакан и было озеро с большими белыми цветами.
Молча, подняв вверх головы, смотрели на них люди племени Басылая. Черные лебеди долго кружились в голубом небе меж розовых весенних облаков, а потом поворачивали на юг. И каждый раз их прилет совпадал с тем днем, в который много лет назад погибла Нюрбакан. И каждый раз, когда они улетали, люди слышали печальное курлыканье, похожее на песню без слов.
А люди того самого племени, в котором когда-то родилась прекрасная девушка Нюрбакан, позволившая отдать свою любовь чужому охотнику, продолжали жить на месте осушенного озера. Они называли свое поселение Нюрбой и жили впроголодь, мерзли в дырявых юртах, умирали от болезней, так как удачной охоты не было и в помине.
А потом в Нюрбу на деревянной лодке приплыл толстый человек в юбке и с большой бородой. Часть племени стала ходить к нему на двор и получала там вкусные ржаные лепешки. Другая часть племени, не пожелавшая забывать веры своих отцов, ушла в тайгу. А потом толстый человек в юбке построил в Нюрбе церковь…"
Я записал эту легенду целиком, потому что ее конец совпадал с началом достоверных сведений об алмазной столице. Таким образом, получалась полная картина предыстории Нюрбы, так как ее настоящая история (я в этом был глубоко уверен) начиналась с того момента, когда сюда была перенесена главная штаб-квартира Амакинской экспедиции.
В этом Можно было убедиться даже после самого беглого знакомства с нюрбинскими улицами. Все село резко делилось на две половины: старый поселок и новый, геологический. Старая Нюрба представляла беспорядочное скопление серых, покосившихся домишек. Стены домов были облуплены, обшарпаны и затянуты паутиной замысловатых трещин. Крыш на домах в старой Нюрбё вообще не полагалось это считалось ненужной роскошью. Просто на потолок насыпался слой земли - и все.
В новой Нюрбе пахло смолистыми стружками, и в воздухе висела кирпичная пыль. Сборные домики стояли ровными рядами, образуя новые улицы - Пушкина, Обручева, Менделеева, Молодежную.
Общественные постройки старой Нюрбы были представлены не густо: старое здание инородной управы, школа-интернат и базар, посредине которого стояла старая гостиница с оригинальным названием "Золотой клоп", которое ей дали молодые геологи Амакинской экспедиции.
Новая Нюрба выставляла против этой жалкой тройки целую когорту: Дворец культуры, новая гостиница, пристань, гаражи на сто семьдесят автомашин и семьдесят тракторов, корпуса механических мастерских, несколько крупных лабораторий: кристаллографическую, петрографическую, физическую, химическую, большое административное здание экспедиции - словом, всего не перечислишь.
И это было только начало. Все это построили геологи-разведчики. А что будет с Нюрбой, когда на берегах Вилюя возникнет промышленный алмазодобывающий район? По всей вероятности, Нюрба станет центром новой индустриальной области, городом, таким, как Магнитогорск, Комсомольск-на-Амуре, Челябинск, Днепродзержинск.
…На берег Вилюя я вышел уже к вечеру. Собственно, понятие "вечер" в Нюрбе было довольно относительным. Хотя стрелки часов уже сошлись внизу у цифры шесть, солнце и не думало покидать небо. Оно по-прежнему посылало на землю свои палящие лучи.
Около плавучих пристаней экспедиции кипела шумная портовая жизнь. Весь берег был завален грузами. Чего тут только не было! Трубы, бочки, ящики, механизмы, мотки проволоки, детали машин, железные фермы, стеклянные приборы, деревянные бруски. Десятки катерков и полуглиссеров сновали вокруг пузатых барж и буксиров. Автомашины и тракторы, яростно огрызаясь друг на друга ревущими моторами, привозили одни грузы и увозили другие. Возле начала подъема на высокий берег скопилось так много всякого транспорта, что образовалась настоящая московская субботняя "пробка". Водители, высунувшись из кабины, весело переругивались.