Куницын лежал, уронив лицо в мокрый снег, и со страхом думал о том, что в его тело, в его разум входит что-то такое, чему он не может противопоставить ни своей воли, ни физической силы, ни своей жадной любви к жизни. Ему вдруг все стало глубоко безразлично, и он снова впал в забытье.
Сквозь дремотную пелену уходящего и возвращающегося сознания Иннокентий ощутил на себе чей-то пристальный взгляд. Кто-то чужой заглядывал ему внутрь, в самую душу. Это было ледяное дыхание смерти. Он видел ее - большею, черную, накатывающуюся холодной волной. Он понял, что это конец…
Но внезапно что-то кольнуло около сердца, он почувствовал, что ему неудобно лежать. Что-то беспокоило, что-то маленькое, но твердое давило на грудь. Это был завернутый в бумагу кристаллик алмаза. "Ну нет, косая, - зло подумал летчик, переворачиваясь на правый бок, - рано пришла! Мы еще поживем! Мы еще покажем геологам свою находку!"
Сжав зубы, Иннокентий нащупал рукой вязанку ивовых прутьев и, оставляя за собой в рыхлом снегу глубокую борозду, пополз к чуму.
…Почки с каждым днем становились все разваристее и душистее, и в первых числах мая Петр Иванович смог встать на ноги.
- Вот что, Кеша, - сказал он, - давай-ка, пока силенки прибавились, сделаем плот.
Они стащили на лед несколько толстых бревен, связали их и перенесли на плот свой чум. Но на эту операцию ушли все силы, накопленные почечным отваром. Да и все ивовые кусты вокруг были уже съедены. Отправившись за очередной партией ивняка немного подальше, метров за триста, Куницын еще раз потерял сознание и несколько часов пролежал на земле, пока обеспокоенный Петр Иванович, выйдя из чума, не наткнулся на него.
Выходив товарища, Иннокентий Куницын не уберег себя…
Когда они вернулись на плот, Иннокентий лег на бревна лицом вверх и тихо попросил:
- Петя, я уже не поднимусь. Привяжи меня покрепче к плоту.
Петр Иванович выполнил его просьбу. Полежав немного, Иннокентий добавил слабым голосом:
- Я ведь тут, на берегу, алмаз нашел. Он на груди у меня, вместе с описанием. Ты не забудь его передать геологам, Петя.
Это были последние слова Иннокентия Куницына, но Петр Куницын не обратил тогда на них внимания. Он решил, что у товарища начался бред.
В середине мая лед на реке затрещал, вздулся и, оторвавшись от берегов, поднялся вверх на целый метр. Но вниз по течению он не пошел: сначала должен был взломаться и тронуться лед на главном русле.
Лежавший на реке плот тоже поднялся вверх. Петр Куницын на всякий случай привязал себя к бревнам рядом с Иннокентием, и теперь они вместе лежали на своем ледяном постаменте, безучастные ко всему на свете.
А лед на реке продолжал дыбиться и ломаться. Неумолчный грохот стоял на реке. Наконец все пришло в движение, зашевелилось, тронулось вперед. Петр Иванович приподнял голову и толкнул Иннокентия.
- Кеша, друг, поплыли!.. Очнись, Кеша!
Летчик не шевелился.
- Кешка-а!.. - отчаянно закричал Петр Иванович, собрав последние силы.
Ресницы на лице товарища дрогнули и поползли вверх. На белых, бескровных губах затеплилась улыбка. В последний раз смотрел летчик Иннокентий Куницын на небо - на высокое голубое небо, в котором парили легкие, наполненные розовым светом облака…
…Плот плыл по весенней, разбуженной майским солнцем тайге. В лесу гомонили ручьи, пели на разные голоса птицы. Тысячи новых звуков, тысячи новых запахов наполняли воздух извечной, но всегда прекрасной мелодией весны.
На плоту неподвижно лежали два человека. Иногда река окатывала их ледяной волной, и тогда один из них поднимал голову и тут же бессильно ронял ее.
Они плыли мимо еще никому неведомых, лежащих под снегом алмазных россыпей, мимо будущих поселков изыскателей, мимо обогатительных фабрик и буровых вышек. Ничего этого еще не было на берегах вскрывшейся после долгой зимней спячки реки, но все это должно было возникнуть здесь всего через несколько лет.
Они плыли к людям, унося с собой из якутской тайги ее вековую тайну - маленький прозрачный кристаллик алмаза.
Неделю спустя после начала ледостава группа колхозников-якутов, перегонявших купленную зимой Иннокентием и Петром Куницыными партию оленей для геологического отряда, выловила на Вилюе плот, к которому были привязаны два человека. Один из них был уже мертв, и его похоронили в селе Вилючаны, на берегу реки. Другого, находившегося в глубоком беспамятстве, доставили в районную больницу. Сделав это, якуты погнали оленей дальше и на другой же день передали все стадо вилюйскому отряду Тунгусской экспедиции, для подготовки маршрута которого Иннокентий Куницын отправился три месяца тому назад в свой последний перелет.
Петр Куницын пролежал в больнице очень долго, и только много времени спустя было установлено, что человек в истлевшем меховом комбинезоне, похороненный в селе Вилючаны, и есть знаменитый Иннокентий Трофимович Куницын, первый "алмазный" летчик, основатель якутского алмазного авиаотряда.
Иннокентий Куницын не доплыл до вилюйского поискового отряда всего несколько километров. Если бы плот выловили не якуты-оленеводы, а геологи Тунгусской экспедиции, они бы наверняка нашли спрятанную на груди у летчика записку. И, может быть, тогда, прочтя сделанное им описание места находки, они не бродили бы еще много лет по тайге, а сразу пошли бы туда, где стоял маленький занесенный снегом чум и где сейчас, после долгих поисков, открыто одно из самых богатых в нашей стране месторождений алмазов.
…Узнав все, о чем было рассказано выше, я решил еще раз побывать в Вилючанах. Случай свел нас в самолете с летчиком Виктором Новиковым - тем самым Новиковым, который первый рассказал мне о Куницыне. На этот раз он был пассажиром.
Приземлившись в Вилючанах, мы вместе отправились на могилу Куницына.
- Иннокентий Трофимович погиб весной 1948 года, - говорил по дороге Новиков, - а осенью следующего года тот самый поисковый отряд, для которого. Куницын летал закупать оленей, нашел в песчаной вилюйской косе первую алмазную россыпь, которая положила начало открытию всего Якутского алмазоносного района.
Вот и берег Вилюя. Ветер играет серебристой травой на невысоком холмике земли. Красная фанерная звезда, пожелтевшая от времени фотография под стеклом да зеленый пропеллер - вот и все скромное убранство могилы. Вилючанские пионеры окружили ее деревянной оградой, поставили лавочку.
Мы садимся с Виктором Новиковым на лавочку и долго разглядываем моложавое скуластое лицо с широко расставленными упрямыми и веселыми глазами.
- Добрые были крылья! - вздохнув, говорит Новиков. - Дай бог всем нам, якутским летунам, быть такими!..
На высоком берегу Вилюя лежит летчик Иннокентий Куницын…
Большая, новая жизнь неудержимо бурлит вокруг. Идут по реке пароходы с грузом для будущих алмазных комбинатов - громкие гудки разносятся по некогда безмолвным местам в память о том, кто первый отдал свою жизнь за освоение богатств этого края… Летят в небе самолеты - нет в Якутии такого пилота, который не приспустил бы свою машину и не качнул бы крылом над могилой первого летчика этой суровой земли…
Идут мимо геологи - останавливаются, снимают рюкзаки и долго смотрят на красную фанерную звезду, на маленький зеленый пропеллер, на открывающийся с высокого берега необозримый простор тайги…
Таежный аспирант
Вторую неделю вершины водоразделов, окружавших таежный поселок, курились белыми шлейфами лесных пожаров. В воздухе пахло гарью, было трудно дышать, и без того жаркое якутское лето делалось невыносимым.
Я сидел в лаборатории геологической партии и ждал. Пожар разбил все мои планы, приходилось бездельничать.
Мимо окна уже в который раз за сегодняшний день проходила довольно живописная процессия: впереди, таща за собой двух нагруженных по самые рога оленей, шествовал мальчик-якут в потертом длиннополом геологическом кителе с золотистыми погончиками. За ним, понуря голову, медленно плелась унылая коняга, навьюченная, очевидно, тоже нелегким грузом. Завершал процессию согнувшийся под тяжестью огромного рюкзака человек в рваном лыжном костюме, но в щегольской соломенной шляпе и с аккуратно подстриженной черной бородой.
- Кто это такой? - поинтересовался я.
- Это Лева Зведер, таежный аспирант, - ответили мне.
"Таежный аспирант"… Ну, как журналисту не познакомиться с человеком, имеющим столь своеобразное "научное звание"? Но сделать это оказалось не так-то легко. Целый день "таежный аспирант" бегал по поселку от склада к складу и, потрясая в воздухе какими-то бумагами, отчаянно ругался со складским начальством. Среди общей тоскливой атмосферы приближающегося пожара он выделялся своей энергией и жизнерадостностью.
Только вечером, усевшись на первом попавшемся бревне, мы смогли начать разговор. Зведер снял свою щегольскую соломенную шляпу, и передо мной оказался очень молодой паренек с загорелым, обветренным лицом, ослепительно синими глазами и черной как смоль бородой.
Зведер объяснил мне причину своей кипучей деятельности. Его отряд работает в тайге. Пожар отрезает их от поселка. Сегодня утром он еще прорвался сквозь огонь. Ночью думает пробраться обратно с продовольствием и взрывчаткой для горных работ. Того и другого он взял побольше, для того чтобы к тому времени, когда пожар окончательно отрежет отряд от поселка, ни о чем не беспокоиться.
Узнав, что я корреспондент газеты, Зведер удивленно поднял брови:
- И вы не проситесь со мной в тайгу? Не хотите узнать, почем фунт настоящего таежного "геологического" лиха? Если вы действительно корреспондент - я никогда этому не поверю!
…Через двадцать минут, отпустив якута-проводника, мы вышли из поселка с караваном оленей и вьючных лошадей. Светлая северная ночь опустила на землю легкие сумерки, и они слились с дымом пожара, расстилавшегося по всему горизонту.
Криком и палками подгоняя оленей, мы поднимались на водораздел. Еле заметная звериная тропа вилась между огромными каменными плитами. Мы шли по "могильнику" - кладбищу древних гор. Когда-то, миллионы лет назад, здесь поднимались к далеким облакам их недоступные вершины. Прошла вечность, и от великанов остались песчинки - надгробные памятники былому величию. Все время, пока мы двигались по "могильнику", меня не покидало ощущение какой-то таинственности. Казалось, что стоит только приподнять одну из этих каменных плит, - под ней обязательно окажется или скелет гигантского ящера, вымершего обитателя этих широт, или что-нибудь еще более необычное.
На вершине водораздела нас встретил пожар. Ветер гнал пал по самому высокому месту. Жаркое дыхание огневой стихии ощущалось всем телом.
Зведер критическим взглядом оценил обстановку.
- Если начнем круче спускаться в распадок, прорвемся, - уверенно сказал он.
Подгоняемые зловещим треском горящих деревьев, мы довольно быстро, часа за полтора, "свалились", как принято говорить у геологов, с вершины водораздела в распадок. Переправившись через ручей и пройдя по старой гари, поднялись на склон следующего водораздела. Отсюда хорошо было видно, как на том месте, где мы недавно были, уже клубились черные разводья дыма.
- Кажется, прорвались, - устало сказал Зведер.
- А сюда пожар не повернет?
- Нет, ветер в другую сторону. А если и повернет, то дойдет до старой гари и замолчит. Гореть-то будет нечему.
Отчего горит тайга? Много тому причин. Иногда в засушливые месяцы от слишком высоких температур, иногда от небрежности людей. Бывает и так: все лето до первых осенних дождей горят леса. Дождь, потом снег сбивают огонь, но не до конца. Он уходит в глубь земли, в торфяную подушку.
Торфы могут тлеть всю долгую якутскую зиму, и - что самое опасное - очаг пожара не остается на старом месте, где его застала зима. Медленно переползает подземный огонь под белым снежным покровом, а по весне, как только подсохнут мхи и лишайники, тайга снова загорается в сотнях километрах от старого очага.
…Мы продолжали гнать караван мрачной таежной целиной. Удивительно точно ориентировался Зведер в тайге! Он все время делал повороты, менял направление, словно сворачивал в переулки и улицы знакомого города. Я уже не сомневался в том, что мы давно сбились с правильной дороги и безнадежно заблудились, но Лева только подмигивал мне своими синими-синими глазами и говорил весело и лукаво: "Нормальный ход!"
Так прошли мы еще часа четыре. Неожиданно Зведер остановился и, сдвинув на затылок шляпу, заорал разбойничьим голосом:
- Ого-го-го!.. На таборе-е! Живы?!.
Эхо, отчетливо повторившись несколько раз, заметалось по тайге. Прошло несколько минут. Потом издали слабо донеслось:
- Живы-ы…
Через час мы сидели у костра на таборе отряда Зведера и с аппетитом уписывали пахнущий дымком, наваристый гречневый "супчик". Помощник Зведера, коллектор Виктор Минорин, молодой, задумчивый паренек, выгонял из палатки комаров, раздувая у входа дымокур. Окончив ужин, мы забрались в спальные мешки и, зашнуровав палатку, дружно захрапели.
Утром проснулись от гулких взрывов, раздававшихся где-то неподалеку.
- Это взрывники нашего отряда шурфы бьют, - объяснил Лева. - Мы к ним сейчас сходим, познакомимся.
У взрывников произошел "интересный" случай. Когда мы подходили к тому месту, где они работали, неожиданно из-за поваленного бурей дерева испуганно закричали:
- Ложись! Убьет!..
Мы ничком упали на мох, и в то же мгновенье рвануло. Комья земли застучали по спине.
- Дешево отделались, - укоризненно покачал головой взрывник Дмитрий Слеткевич, вылезая из своего укрытия, когда дым рассеялся. - Да и я виноват: поздно остановил вас.
Зведер подвел меня к краю шурфа - большой воронки, образовавшейся после взрыва.
Наш отряд занимается составлением структурной карты кимберлитового поля. Кимберлитовое поле - это район нахождения нескольких алмазоносных кимберлитовых трубок. На таком поле кимберлитовых трубок больше, чем грибов в лесу. Теперь, когда алмазные месторождения найдены и готовятся к эксплуатации, нужно объяснить их происхождение, выяснить, на какую глубину уходят вниз трубки. А для этого надо знать структуру всего кимберлитового поля. Вот в этих шурфах на разных глубинах мы берем пробы пород и по ним уже составляем структурную карту. Это как раз и есть тема моей диссертации.
Мы отправляемся на следующий шурф. По дороге Зведер рассказывает:
- Структурная карта в то же время будет и прогнозной картой при поисках кимберлитовых трубок. Тема моей диссертации, таким образом, является одним из разделов разведочных работ Амакинской экспедиции. Так что мне одновременно приходится быть и диссертантом, и начальником отряда, и горным мастером.
Я прощу более подробно объяснить роль структурной карты при поисках алмазов.
- Дело здесь вот в чем, - начинает Зведер. - Если взглянуть на геологическую карту Сибирской платформы, то в самом ее центре увидите большое зеленое пятно. Это траппы - древние породы, изверженные с больших земных глубин. Ученые предполагают, что кимберлитовые трубки должны располагаться по краям трапповых полей, так как здесь находятся зоны глубинных разломов твердой кристаллической оболочки Земли, зоны трещин. Естественно, что кимберлитовая магма будет более охотно устремляться вверх по уже готовым трещинам, чем пробиваться через плотные траппы.
Так вот, изучив структуру уже открытых кимберлитовых полей и установив, что все кимберлитовые трубки этого поля "садятся" на одну трещину, мы можем утверждать, что во всех аналогичных по геологической структуре местах, при наличии трещин, тоже должны быть алмазоносные кимберлитовые трубки. Это уже более высокая ступень в поисках алмазов - научный прогноз, научное предвидение. Если раньше, в первые годы существования Тунгусской экспедиции, алмаз искали по самому алмазу, потом по спутникам - пиропу и ильмениту, потом геофизическим методом, то теперь его можно будет искать и по структурным признакам, то есть разведывать сразу целые поля голубой земли, а не только отдельные трубки.
Конечно, новые методы поисков алмазов, будь то геофизический или структурный, не отменят старый, "пироповый", способ. Они обогатят арсенал геолога-поисковика. Как видите, завеса, веками покрывавшая тайну залегания такого редкого и неуловимого минерала, как алмаз, начинает постепенно приподниматься. Алмаз еейчас "окружен" со всех сторон армией геологов, Ему ничего не остается больше делать, кроме как "сдаться" на милость победителей.
…На следующий день Виктор Минорин отправился с караваном оленей на старые горные выработки, чтобы продокументировать и привезти на табор образцы уже взятых пород. Зведер уходил в тайгу, в многодневный маршрут. Меня он брал с собой вместо Минорина своим помощником.
В этом долгом и трудном маршруте я действительно узнал, почем фунт настоящего таежного "геологического" лиха. С каждым новым шагом немудреная полярная природа раскрывала перед нами свою суровую и мужественную красоту. Надолго запомнились мне повитые сухими туманами редкостойные лиственничные леса со страдальчески перекрученными от сильных морозов деревьями, доверчиво мягкая, как вата, мшистая земля и печально-голубые пустынные таежные горизонты.
Мы вели жизнь истинных Робинзонов. День наш начинался рано. Зведер просыпался ровно в шесть часов, вылезал из спального мешка и произносил свою любимую фразу: "Нормальный ход!"
Потом мы бежали на ручей бриться и умываться. Свежее таежное утро бодрило тело. Мы были молоды, здоровы, и нам было необыкновенно весело. Серебристые мальки испуганно разбегались от наших гогочущих отражений.
Обряд разжигания костра и завтрака занимал полчаса. Зведер с необычной для мужчины ловкостью занимался кулинарными делами.
На меня была возложена вся черная кухонная работа. Я таскал дрова, дул на костер и отгонял комаров от манерки с чаем. Кроме того, я числился старшим конюхом и должен был заботиться о лошадях.