Взятие Казани Иваном Грозным
Создав таким образом глубоко эшелонированную охрану южной границы, Иван Васильевич в конце августа вернулся в Москву. Столичный люд приветствовал его весело и шумно, радуясь тому, что удачно отпугнули крымчаков.
Неожиданное нападение ордынцев не поколебало решения царя покорить Казанское ханство. В мае 1551 года в устье Свияги начали возводить крепость из заранее заготовленных блоков, а спустя четыре недели здесь вознесся новый город, который отныне должен был стать важной опорой Москвы в борьбе с Казанью. Участь Казанского ханства была предрешена. После нескольких часов упорнейшего сражения 2 октября 1552 года Казань пала. Ханство на Волге, принесшее так много бед Руси, перестало существовать.
Иван Грозный праздновал победу недолго. С южных границ пришло известие, что крымский хан Девлет-Гирей готовится к походу на Москву, 2 июня 1553 года царь со своим войском выступил в сторону Коломны, послав на Засечную черту передовые отряды. В августе они встретились с крымской конницей. Произошло несколько кровавых стычек, но на этом дело и закончилось. Крымчаки поспешили убраться восвояси.
Прошло около двух лет, и Ивану Грозному снова пришлось садиться на коня. С южной границы сообщили, что Орда опять готовится в поход на Москву, однако время ее выступления не было точно известно. И царь решил выслать отряд казаков во главе с князем Ржевским, чтобы провести глубинную разведку. Князь с казаками должен был идти из Путивля на Днепр, затем по реке скрытно подобраться к татарским улусам, захватить языка и, выяснив намерения татар, немедленно донести в Москву.
Однако этим царь не ограничился. На легких судах вниз по Дону был направлен второй разведывательный отряд. Ему была поставлена задача вести наблюдение, опрашивать местных жителей, чтобы с полной достоверностью узнать о намерениях врага. И это принесло желаемые результаты.
Вскоре Москве стало известно, что Девлет-Гирей с войском выступил из Крыма, а запасов всяческих он велел брать на целое лето. Можно было предположить, что хан собирается не только пограбить пограничные города и села, но и совершить набег в глубь страны.
Снова Иван Васильевич повел свое войско на Засечную черту, однако на этот раз предполагалось дать бой татарам южнее Тулы, в Диком поле, чтобы они не ушли от возмездия, как это было раньше.
Теперь царь расположился не в Коломне, а в Серпухове. Здесь на реке существовал так называемый Сенькин переход, которым в последнее время все чаще стали пользоваться татары, поэтому сюда и выдвигались русские сторожевые отряды.
Вскоре князь Ржевский прислал грамоту из-под Ислам-Керменя, в которой сообщал, что его поход против крымских татар проходит успешно. Он напал на их улусы, основательно их разрушил, пожег, а многих крымцев захватил в плен. Князь прислал также нескольких пленных, которые и подтвердили все сказанное в грамоте.
Прислал донесение и Чулков, начальник высланного на Дон отряда, сообщая, что близ Азова встретил отряд крымцев человек в двести, напал на него и полностью разгромил. Пленные подтвердили: их хан действительно готовил поход на Русь, но, узнав от своих лазутчиков, что царь с войском выступил ему навстречу, повернул обратно.
На этот раз Иван Грозный решил перед возвращением в Москву осмотреть Засечную черту – он хотел лично убедиться в надежности оборонительных сооружений на южной границе. Целый месяц царь осматривал укрепления, и в результате было решено возвести вторую линию Засечной черты. Сооруженная позднее, она шла с востока на запад, от Алатыря на Суре до Орла, откуда отклонялась сперва к югу, а потом к юго-востоку и заканчивалась у Рыльска и Путивля.
Укреплялась не только южная граница. После покорения Казанского, а позднее и Астраханского ханств надо было обезопасить и восточную границу по Волге, чтобы защитить население и торговый путь от набегов.
В 1555 году здесь была размещена пограничная охрана из стрельцов и казаков – Хоперский полк, которому царь лично вручил знамя. На рубежах, обращенных к Уралу, пограничные укрепления возводили братья Строгановы, заинтересованные в защите своих владений от набегов из-за Каменного пояса.
Все труднее становилось кочевникам безнаказанно грабить русские города и села, уводить в полон людей. Порубежники все чаще не только обнаруживали движение врага и своевременно предупреждали о нем воевод, но и вступали с ним в бой, вынуждая к бегству.
Положение на границе снова стало ухудшаться с 60-х годов XVI века, когда Иван Грозный вступил в открытую войну с Ливонским орденом. Царь рассчитывал быстро покончить с этим одряхлевшим государственным образованием, но не учел, что Польша, Швеция и даже Англия не были заинтересованы в том, чтобы Русь возвращала свои земли и снова выходила к морю. Еще в 1553 году польское правительство, обеспокоенное усилением Москвы, направило свои посольства в Рим и Вену. Они предупреждали об опасности возможного выхода Руси к Балтийскому морю. "Если московит научится морскому делу и сделается обладателем моря, – указывалось в послании, – то это послужит к великому вреду всех народов: на море они будут более грозны, чем на суше".
Зимой 1558 года русское войско выступило из Пскова на земли Ливонского ордена. Началась война, которая продолжалась почти четверть века. Сначала она шла успешно, но победы сменялись поражениями. Война требовала новых отрядов ратных людей, и их стали набирать из гарнизонов южных городов. Опасность же опустошительных набегов со стороны Крымского ханства не ослабевала, а становилась все более реальной.
Весной 1570 года царь готовился к походу на Ревель и уже собрал войско, но с южных окраин шли вести одна тревожнее другой. Гонцы сообщали, что близ границы в степи "огни многие и от стад лошадиных ржание великое".
Встревожившись, Иван Грозный с набранным уже войском прибыл в Серпухов, поближе к берегам Оки. Здесь он готовился отразить татарский набег. Однако время шло, крымчаки не появлялись, и царь решил, что его обманули.
Но станичники, как показали затем грозные события, не солгали. Назревало новое нашествие татар с юга – они требовали возвращения Казанского и Астраханского ханств. И потому необходимо было запереть южные границы на крепкий замок.
Долго размышлял Иван Васильевич, кому поручить это многотрудное дело. Выбор пал на князя Михаила Ивановича Воротынского, знатного боярина, любимца царя, занимавшего третье место в боярской думе. Он хорошо знал южные окраины, прекрасно изучил повадки ордынцев, не раз поражал их в кровавых сечах. Ему сам Бог велел заняться устройством охраны и обороны рубежей государства.
История не оставила нам свидетельств содержания разговора государя со своим боярином при назначении на столь высокую должность, но предположительно царь мог сказать так: "Ставлю тебя, князь, хозяином рубежей… Даю тебе великую власть, но и ответственность велика. Для начала собери в Разрядном приказе боярских детей с украйн, станичных голов и старших казацких, и всех людей сторожевых… На общем сборе рассуди, князь, как-то сделать, чтобы чужестранцы на наши украйны войной безвестно не приходили, а станичники и сторожа несли бы службу усторожливее. Учини тем собором боярский приговор о сторожевой и станичной службе, какой она должна быть, а мы затвердим его царским указом. Верю, что явишь ты на рубежах усердие немалое. Будь честен, как и был, а на милость мою полагайся. Иди с Богом! Верши!"
"Да будет так, Великий государь!" – вероятно, ответил Воротынский и низко поклонился.
Вот так и появился на свет этот удивительный документ – первый устав о сторожевой и станичной службе. Можно сказать, что это был первый документ в истории охраны государственной границы, который регламентировал пограничную службу в правовом отношении, устанавливал общий порядок ее отправления в масштабе всего государства. Его значение огромно как в практическом, так и в теоретическом плане. Принципы организации и несения службы, заложенные в нем, актуальны и сегодня.
В самом деле, вчитаемся в эти давние строки, вдумаемся в их глубинный вековой смысл и зададимся вопросом: устарели ли они, имеют ли выход на современные проблемы?
"А станичникам бы к своим урочищам и сторожам стояти в тех местах, которые б места были усторожливыя, где б им воинских людей можно устеречь".
"А станов им не делати, а огни класть не в одном месте, коли кашу сварить, и тогда огня в одном месте не класть дважды".
"А в коем месте кто дневал и в том месте не ночевати, в лесах им не ставиться, а ставиться им в таких местах, где б было усторожливо".
Эти слова из устава пронизаны идеей скрытной службы и высокой бдительности. Бороться с блестяще подготовленным к своему разбойничьему ремеслу врагом было чрезвычайно трудно и опасно. От внимания пограничника не должен был ускользнуть ни малейший шорох, ни далекий звук зверя, ни траектория кружения птиц или изменение полета летучих мышей. Они должны были знать десятки примет, чтобы определить приближение противника. Не зря пограничники славились умением бесшумно передвигаться и подкрадываться к самому осторожному врагу. Никто не мог сравниться с ними в таланте читать чужие и запутывать собственные следы. Они были неистощимы на выдумку, устраивая хитрые засады и неожиданные ловушки. Часто они ночевали на деревьях, а костры разводили в их дуплах.
Устав Ивана Грозного узаконивал также строгую ответственность за небдительную службу: "А которые сторожи, не дождався себе смены, с сторожи сойдут, а в те годы государевым окраинам от воинских людей учинится война, и тем сторожам от Государя Царя быти казненным смертью".
Мера ответственности была идентична той опасности, которая нависала над страной. Ежегодно тысячи русских людей попадали в полон и продавались в рабство. Угонялся скот, разворовывалось имущество. Вот почему государство нуждалось в совершенной службе пограничников.
Все сделал первый пограничный воевода, как государь велел, – и сторожевых людей со всех украйн собрал, и совет с ними в Разрядном приказе держал, и боярский приговор учинил, но не успел главного – по-новому организовать на украйне сторожевую и станичную службу: татары упредили с набегом. И хотя князь выслал на рубежи для практической организации дела с крымской стороны Михаила Тюфякина и дьяка Ржевского, а с ногайской Юрия Булгакова и Бориса Хохлова, было уже поздно.
Крымский хан Девлет-Гирей весной 1571 года со стодвадцатитысячным войском стремительно ворвался в центр Московского государства, захватил столицу и испепелил ее дотла. А Ивану Васильевичу отправил письмо:
"Жгу и пустошу все за Казань и Астрахань. Будешь помнить. Я богатство всего света применяю к праху, надеюсь на величество Божие, на милость для веры Ислама. Пришел я в твою землю с войсками, все пожег, людей побил; пришла весть, что ты в Серпухове, я пошел в Серпухов, а ты из Серпухова убежал; я думал, что ты в своем государстве, в Москве, и пошел туда; ты и оттуда убежал. Я в Москве посады жег и город сжег и опустошил, много людей саблею побил, а других в полон взял, все хотел венца твоего и головы; а ты не пришел и не стал против меня. А еще хвалишься, что ты Московский государь! Когда бы у тебя стыд и способность (дородство), ты бы против нас стоял! Отдай же мне Казань и Астрахань, а не дашь, так я в государстве твоем дороги видел и узнал, и опять меня в готовности увидишь".
Грозный проявил видимую "покорность и смирение" – послал к хану гонца с челобитьем, предлагал деньги, писал, что готов отдать Астрахань… Однако ничего не сделал. И крымский хан в следующем году предпринял новый поход, столь же стремительный, сколь и внезапный.
На этот раз замысел Девлет-Гирея не укрылся от бдительной стражи, и русские воеводы во главе с князем Воротынским успели собрать достаточно сил, чтобы разгромить крымцев. Почти целую неделю, с 26 июля по 1 августа, в пятидесяти километрах от Москвы продолжалась жестокая сеча. Татары были полностью разгромлены и, побросав свои обозы и снаряжение, бежали. Теперь хан признал, что пограничную службу в Московском государстве несут бдительно. В письме к царю он писал: "Наш приход сведав, на Оке, на берегу хворостом сделали двор, да около того ров копали". Видимо, татары попали в ловушку, устроенную князем Воротынским в виде полевых укреплений.
Нашествие татар на Москву потрясло царя, сильно задело его самолюбие. Зажатый в тиски двух войск – на западе с союзниками Ливонии, а на юге с Давлет-Гиреем, – он мучительно искал выхода из этой непростой ситуации, и в сумятице чувств родилась не совсем обычная идея: чтобы лишить крымцев возможности скрытно передвигаться по степи, а их лошадей – подножного корма, он решил выжечь траву на путях в пределах Москвы. В боярском приговоре по этому делу указывалось: "А жечи поле в осенинах в октябре или в ноябре по заморозам и как гораздо на поле трава посохнет… чтоб ветер был от государевых украинных городов на польскую (степную) сторону, или как будет пригоже…"
Огненный смерч, как полновластный хозяин, гулял в Диком поле. Все живое просыпалось от спячки и в панике мчалось прочь. Огонь стремительно уходил в глубь степи, оставляя после себя безжизненно-черную равнину с торчавшими кое-где обугленными стволами деревьев.
Для кочевавших татарских разбойничьих банд степь стала весьма неуютной, укрыться было негде. Нечем и коней кормить. Воины же порубежья получили прекрасные условия для наблюдения за степными "хищниками". Такова была логика жизни, борьбы. Охрана державы требовала немалых жертв, в том числе и такой…
В тот день Иван Грозный был особенно мрачен. Беглый холоп пограничного воеводы поведал царю о злом умысле князя М.И. Воротынского – извести своего государя чародейством. Презренный холоп не отказался от своих слов даже под пыткой. Теперь стража ожидала возвращения князя с далекого порубежья, чтобы заковать его в цепи и доставить в пыточный подвал.
Царь ходил большими шагами из угла в угол своей горницы, подолгу стоял у окна, глядя во двор. Сильно беспокоили его неудачи в Ливонской войне, слухи о новом набеге Девлет-Гирея. "Все это не случайно, – думал он. – Бояре плетут заговоры, творят измену. Они хотят вернуться к старой удельной вольнице, но этому не бывать. В борьбе за сильную и единую Русь врагам пощады не будет… Воротынский тоже должен пройти через пытку, чтобы доказать свою невиновность".
В пыточном подвале было душно. Ярко горели два костра, освещая безобразное, безволосое лицо ката, деловито раскладывавшего на широкой скамье длинные щипцы, острые когти, иглы. На земляном полу у самого костра лежал скованный цепями князь Воротынский. Он был раздет почти донага. Лицо его изуродовано, на теле страшные кровоподтеки, ожоги, раны. Рядом на стуле сидел царь с дергавшейся щекой и безумно горевшими глазами, задыхавшийся от крайнего возбуждения. Своим длинным посохом он придвигал к обнаженному телу князя горящие угли и с упоением смотрел, как конвульсивно дергалось его тело, как искажались от боли тонкие черты лица и как, скрежеща зубами, он сдерживал рвавшиеся из груди стоны. Царь был поражен его мужеством и твердостью духа. На все вопросы князь неизменно отвечал, что никогда и мысли не имел извести своего государя и не желал нанести ему хотя бы малейший урон. Вскоре, вконец истерзанный, он потерял сознание и уже по дороге в Бело озеро, в ссылку, умер. А царь аккуратно записал его имя в поминальный синодик и назначил нового начальника сторожевой и станичной службы – Никиту Романовича Юрьева, знатного сановника, родного деда будущего царя Михаила, первого из династии Романовых. Начальником порубежной службы должен быть знатный и доверенный человек.
Грозный хорошо знал, что без надежной охраны порубежья державе не обойтись. Мысленно обозревая границы своего государства, он видел, как по татарским шляхам осторожно ехали на рослых конях разъезды крепких казаков, как в укромных местах притаились сторожи из отважных стрельцов и как бесстрашные разведчики выслеживали в Диком поле важного языка. Он знал также, что эти люди верой и правдой служили ему, своему государю и своей Отчизне, и верил, что наступит время, когда границы России будут надежно защищены.
"Охрана границ государства во времена смутные"
Борис Годунов и другие
ЖЕСТОКОСТЬ Ивана Грозного повлекла за собой трагические последствия для династии Рюриковичей, правившей Русью более семисот лет: началось ее угасание. В 1581 году царь совершил едва ли не самый страшный грех – в припадке гнева он убил любимого сына и наследника престола Ивана. Позднее в десятилетнем возрасте погиб в Угличе его младший сын – Дмитрий. Царский трон, где еще недавно восседал Грозный Иван, достался Федору – "постнику и молчальнику, более для кельи, чем для власти державной, рожденному", как говорил о нем его отец. Чтобы не оставить страну без управления, умирающий царь в помощь Федору создал Верховную Думу из пяти бояр: Никиты Романова, Ивана Мстиславского, Петра Шуйского, Бориса Годунова, Богдана Бельского.